Действия, имеющие серьёзные негативные последствия и дестабилизирующие международный правопорядок, совершаются прежде всего государствами, которые обладают для этого силой и средствами. Ещё в XIX в. на доктринальном международно-правовом уровне учёными были выделены деяния в качестве международных преступлений, которые совершались государствами. Например, Иоанн Блюнчли квалифицировал применение силы государством, приводящее к нарушению мира, качестве противоправного деяния. В этом случае, считал он, пострадавшее государство обладало правом наказать государство-нарушителя. Более того, И. Блюнчли утверждал, что если нарушение международного права грозило всеобщей опасностью, то не только потерпевшее государство, но и все другие, имеющие достаточно силы для защиты международного права, должны были противодействовать агрессору[1]. В этом подходе просматриваются элементы системы коллективной безопасности и отстаивания общих интересов государств. Безусловно, такой подход имел продвинутый характер по сравнению с подходами тех западных учёных, чья деятельность пришлась на более поздний период. В частности, проф. Д. Анцилотти считал, что независимо от степени тяжести правонарушения только пострадавшее государство обладало правом применять ответные меры в отношении несущего ответственность государства. Защиту общих интересов он рассматривал как коллективную интервенцию[2].

Основной причиной такого расхождения в подходах упомянутых и других учёных проф. И.И. Лукашук называл их ошибочную уверенность в видении института коллективной интервенции как средства для защиты общих интересов государств от серьёзных правонарушений, когда таким институтом следовало считать институт международно-правовой ответственности[3]. Данное замечание проф. И.И. Лукашука отражает подход, условно говоря, «киевской школы международного права», согласно которой санкцион- ное международно-правовое принуждение и ответственность рассматривались как два разных явления[4].

В свете сказанного следует напомнить о том, что на международном уровне проблема криминализации действий государств стала предметом обсуждения только после Первой мировой войны. Для подтверждения сказанного сошлёмся на Л. Оппенгейма, который считал, что международный деликт не являлся преступлением, поскольку государство-правонарушитель, обладающее суверенитетом, не могло быть наказано[5].

В разработку вопросов об ответственности государств за международные противоправные деяния на доктринальном уровне заметный вклад внёс труд румынского учёного проф. Веспасиана Пеллы (рум. - Vespasian V. Pella, 1897-1960) под названием «Коллективная преступность государств и уголовное право будущего». На первое место среди преступлений государств учёный поставил агрессию[6]. Позднее он уже в рамках Комиссии международного права ООН (КМП) разработал Меморандум о проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества[7].

По масштабу вклада в развитие данного вопроса в этом же ряду следует назвать разработки известного кубинского юриста А. Бустаманте, связанные с различными аспектами ответственности субъектов международного публичного права[8]. В этом отношении отличился Второй Международный конгресс по уголовному праву в 1929 г., который призвал к учреждению международного уголовного суда для осуществления правосудия в отношении физических лиц и государств. Международным конгрессом, в частности, подчёркивалось, что «государство-агрессор, несущее ответственность за развязывание мировой войны, в сотни раз более преступно, чем человек, виновный в убийстве»[9].

Среди отечественных учёных-правоведов следует назвать проф. Д.Б. Левина, который в опубликованной в 1946 г. статье обосновывал необходимость различать простые нарушения международного права и международные преступления, подрывающие основы правопорядка в международном сообществе[10]. Эта концепция была в дальнейшем развита в работах Г.И. Тункина, П. Куриса, Л.А. Моджорян, Ю.В. Петровского, Ю.М. Колосова, Е.И. Скакунова.

На этом фоне приходится констатировать, что среди как отечественных, так и западных учёных-правоведов были те, которые выступали против уголовной ответственности государства[11].

Период начала разработки института международно-правовой ответственности обозначил проф. И.З. Фархутдинов, который утверждает: «Формирование в международном праве принципа запрещения завоевательной войны, а позднее и принципа неприменения силы, внесло коренные изменения в институт международно-правовой ответственности»[12]. На наш взгляд, учёный имеет в виду Парижский пакт 1928 г. и Устав ООН.

Сторонники разработки соответствующих положений об ответственности государств за международное противоправное деяние отдавали себе отчёт в том, что существовали серьёзные препятствия концептуального и практического характера на пути установления международной уголовной ответственности государств. Именно это проявилось при обсуждении Проекта статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния в Шестом комитете ГА ООН в позиции представителя Франции, который попытался сузить сферу ответственности. Он заявил о том, что «Комиссии не следует заниматься вопросом о том, могут ли иметь место иные последствия помимо обычной обязанности возмещения убытков в рамках ответственности государства, которая должна оставаться гражданской ответственностью ...»[13]. Представитель

США пошёл дальше, заявив об отсутствии каких-либо оснований, которые бы «требовали включения в проект концепции уголовной ответственности на современном этапе развития международно-правовых институтов»[14].

Проф. И.И. Лукашук, будучи членом Комиссии международного права ООН и учитывая вышеназванные подходы представителей западных держав, не без оснований выразил сомнение в том, что предпринимаемые усилия государств, прежде всего в КМП ООН, не приведут к установлению уголовно-правовой ответственности государств[15].

Учитывая то обстоятельство, что речь идёт о международной уголовной ответственности суверенных государств за совершённые ими деяния, в науке международного права сложилось мнение о том, что международно-правовая ответственность государств носит особый характер (sui generis)[16].

Исторический анализ позволяет утверждать, что понятие «преступление, связанное с действиями государства» впервые нашло отражение в государственных актах. В частности, в принятом советским государством в 1917 г. Декрете о мире захватническая война квалифицировалось как «величайшее преступление против человечества»[17]. В дальнейшем, как уже было нами отмечено, в представленном Собранию Лиги Наций в сентябре 1923 г. проекте договора о взаимной помощи «агрессивная война» квалифицировалось в качестве «международного преступления»[18]. В преамбуле Женевского протокола о мирном разрешении международных споров, принятом Собранием Лиги в 1924 г., «агрессивная война» также квалифицировалась в качестве «международного преступления». Положение о преступности агрессии нашло подтверждение в принятой Собранием Лиги в 1927 г. Декларации об агрессивных войнах[19]. На VI Межамериканской конференции 1928 г. была принята резолюция, согласно которой «агрессивные войны составляют преступления против человечества»[20].

Этим концептуальным подвижкам на уровне так называемого «мягкого» права предшествовал вывод Комиссии по вопросу об ответственности виновников войны и их наказании, созданной на Парижской мирной конференции 1919 г., о том, что «агрессивная

*.* *.* 531

воина не может рассматриваться как акт, прямо противоречащим позитивному праву» . Такое противоречие в целом было характерно для этого периода. Оно нашло отражение и в итогах Первой Мировой войны, прежде всего в Статуте Лиги Наций, который ввёл институт ответственности за ведение войны, не запрещая её. В этом отношении следует назвать ст. 227 Версальского договора, частью которого являлся Статут Лиги Наций, предусматривавшую ответственность кайзера Германии Вильгельма II Гогенцоллерна. Иными словами, в соответствии со Статутом Лиги Наций если государство обратилось к войне как к средству разрешения спора с другим государством, то оно должно было признаваться совершившим международное преступление. Таким образом, по Статуту Лиги Наций обращение к войне не было запрещено, однако оно ставилось в определённые международно-правовые рамки.

Логическим завершением процесса признания агрессивной войны противоправной с точки зрения международного права явился Договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики от 27 августа 1928 г. (Парижский пакт). Стороны Договора торжественно заявили, что они «осуждают обращение к войне для урегулирования международных споров и отказываются от таковой в своих взаимных отношениях в качестве орудия национальной политики». В этом Договоре отсутствует определение агрессивной войны как преступления[21] [22]. В связи с этим проф. С.В. Черниченко отмечает, что «понятие международного преступления возникло после Второй мировой войны под влиянием приговора Нюрнбергского трибунала»[23]. Более того, в приговоре Нюрнбергского трибунала были разъяснены и положения Парижского пакта 1928 г., а именно: «обращение к агрессивной войне является не только беззаконным, но и преступным»[24].

Положения Устава ООН выстроены на логической основе и во взаимосвязи. В п. 1 ст. 1 Устава предусматривается: «Поддерживать международный мир и безопасность с этой целью принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира». Для достижения данной цели ООН в п. 3 ст. 2 Устава установлено, что все государства - члены ООН «разрешают свои международные споры мирными средствами таким образом, чтобы не подвергать угрозе международный мир и безопасность и справедливость», а в

п. 4 ст. 2 Устава - все государства - члены ООН «воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или её применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединённых Наций». Устав предусматривает, что не только государства - члены ООН, но и не участвующие в ней государства должны соблюдать этот принцип. В соответствии с п. 6 ст. 2, ООН «обеспечивает, чтобы государства, которые не являются её Членами, действовали в соответствии с этими Принципами, поскольку это может оказаться необходимым для поддержания международного мира и безопасности». Возложение столь важного обязательства на не участвующие государства, т.е. без их на то согласия, по оценке проф. И.И. Лукашука представляет собой принципиально новое явление в международном праве535.

Глава VII Устава ООН, обозначенная как «Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии», уполномочивает Совет Безопасности определять существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии и делать рекомендации или решать о том, какие меры следует предпринять в соответствии со ст. 41 - меры, не связанные с использованием вооружённых сил, и ст. 42 - меры, связанные с применением вооружённых сил.

Согласно ст. 25 Устава, государства - члены ООН соглашаются подчиняться решениям Совета Безопасности и выполнять их. При этом в соответствии с п. 5 ст. 2 Устава, все государства оказывают ООН всемерную помощь во всех действиях, предпринимаемых ею в соответствии с Уставом, и воздерживаются от оказания помощи любому государству, против которого ООН предпринимает действия превентивного или принудительного характера.

Делегация Чехословакии в Специальном Комитете по принципам международного права предложила включить в текст проекта Декларации о принципах международного права положение п. «а» ст. 6 Устава Международного военного трибунала (Нюрнбергского) с целью более чёткого определения международно-правовой ответственности за преступления против мира, однако это предложение было отклонено. Вместе с тем, государства соглашались с тем, что п. 4 ст. 2 Устава ООН запрещает, прежде всего, вооружённую агрессию, и что акт вооружённой агрессии является преступлением против мира. В последствии Декларация о принципах международного права 1970 г. в этом отношении провозгласила: «Агрессивная война является преступлением против мира, которое влечёт за собой ответственность по международному праву».

Анализ практики Международного Суда ООН подтверждает эволюцию его позиции по ключевым аспектам ответственности государств за международно-противоправные деяния: в начале Суд ограничивался лишь уточнением потерпевшего государства и решением вопросов о возмещении ущерба (дело «О проливе Корфу», дело «О Юго-Западной Африке»[25]), однако в последующем решении по делу компании «Барселона Тракшн» Суд занял иную позицию. Касаясь вопроса о субъектах, юридически заинтересованных в соблюдении международных обязательств, Суд указал: «Необходимо установить основное различие между обязательствами государств в отношении международного сообщества в целом и обязательствами, которые проявляются в отношении другого государства в рамках дипломатической защиты. В силу своего характера первые касаются всех государств. С учётом значения указанных прав все государства могут считаться обладающими юридическим интересом в защите этих прав; обязательства, о которых идёт речь, представляют собой обязательства erga omnes. Эти обязательства вытекают в современном международном праве из того, например, что акты агрессии и геноцида поставлены вне закона, а также из принципов и норм, касающихся основных прав человека, включая защиту от рабства и расовой дискриминации»[26].

Профессор С.В. Черниченко в отношении преступлений, вменяемых государствам, констатирует три важных обстоятельства[27]:

а) официально признанного определения международного преступления нет;

б) официально признанного перечня действий государств, которые рассматриваются как международные преступления также нет;

в) в науке международного права существует мнение, разделяемое многими учёными, о том, что нецелесообразно пытаться сформулировать исчерпывающий перечень действий государств, которые рассматриваются как международные преступления[28].

Следует подчеркнуть, что на уровне международной судебной практики и науки международного права стали выделять вид международно-противоправных деяний, пред

ставляющих серьёзную угрозу общим интересам государств. Проф. И.И. Лукашук связывал этот факт с установками Устава ООН и особым порядком защиты его основных целей и принципов.

Эти установки Устава ООН образуют обязательства erga omnes. В качестве другой юридической основы для выделения особой категории норм, запрещающих применение силы в международных отношениях в нарушении установок Устава ООН, выступают императивные нормы (jus cogens), поскольку они также призваны обеспечивать коренные интересы международного сообщества в целом.

В этой ситуации часто возникает проблема установления связи или же, наоборот, чёткое разграничение между установлением уголовной ответственности должностных лиц государства за нарушение определённых норм международного права и ответственности самих государств за международно-противоправные деяния. Дело в том, что лица, выступающие в качестве органов государства, могут привлекаться к уголовной ответственности непосредственно на основе международного права. При этом наказание должностных лиц не освобождает государство, органами которого они являются, от ответственности за международно-противоправные деяния, которые оно в таких случаях несёт за поведение своих органов. При определении позиции в подобных случаях следует учитывать мнение проф. И.И. Лукашука, который подчёркивал, что уголовная ответственность должностных лиц ни в коей мере не означает уголовной ответственности государства540.

Следует констатировать, что выделение особой категории международно-правовых норм автоматически не привело к формированию института особой международноправовой ответственности за их нарушение. Этот пробел в определённой мере попыталась восполнить КМП ООН путём выработки положений о международно-правовой ответственности государств. Этот процесс проходил в условиях, когда решения Нюрнбергского военного трибунала не всеми рассматривались в качестве соответствующих установок для восполнения указанного пробела. Проф. Н.Н. Полянский в связи с этим замечал, что сторонники такого подхода акцентировали внимание, прежде всего, на том, что санкции в отношении государств-агрессоров были применены по решению государств- победителей, и из этого делали вывод о том, что эти меры имели чисто политический

характер[29]. Ответ на это содержится в позиции проф. Дж. Дугарда, который отмечал, что политический характер санкций, применяемых международными органами, которые наделены для этого полномочиями от государств, например, Нюрнбергский трибунал[30], не снижает легитимность самих мер в качестве санкций за нарушение международного права, ибо речь идёт о международной ответственности за нарушения[31].

Сторонники концепции «преступлений государств» критикуют её противников за то, что последние, по мнению первых, не понимают особый характер международно-правовой ответственности в результате её уравнивания с уголовной ответственностью по внутригосударственному праву. При правильном понимании международного права и определяемой им ответственности государства, по их мнению, отпадает необходимость наличия международного уголовного суда. С решением соответствующих задач способен справляться существующий Международный Суд ООН, который доказал это на практике, в частности в деле «Никарагуа против США».

В самом деле не следует забывать о том, что США возражали против юрисдикции Международного Суда ООН, утверждая, в частности, что заявление относительно незаконного применения вооружённой силы отнесено Уставом ООН к исключительной компетенции Совета Безопасности; спор, утверждали США, не относился к категории «юридических споров» в смысле Статута Международного Суда ООН. Однако, Суд доказал необоснованность утверждений США, сославшись, в частности, на принцип мирного разрешения споров, согласно которому стороны в любом споре, особенно в споре, продолжение которого может создать угрозу миру, должны стремиться к его решению мирными средствами. Заметим, что одним из таких средств и является Международный Суд ООН. Тщательно рассмотрев обстоятельства дела и аргументацию сторон, Международный Суд ООН признал США несущими ответственность за нарушение принципов невмешательства в дела другого государства, неприменения силы, уважения государственного суверенитета, добросовестного выполнения обязательств по международному праву[32].

Хотя по жалобе Югославии против стран НАТО, совершивших в отношении неё акт агрессии, Международный Суд ООН установил, что он не обладает юрисдикцией в отношении возникшего спора, поскольку отсутствовало признание юрисдикции Суда со стороны государств-ответчиков, Суд, тем не менее, выразил глубокую озабоченность по поводу последствий вооружённого конфликта, независимо от того, признают или не признают государства юрисдикцию Суда; по мнению Суда, государства при всех условиях несут ответственность за действия, которые могут быть им присвоены и которые нарушают международное право. Международный Суд ООН по фактам применения вооружённой силы в Югославии заключил, что они порождают «серьёзные международно-правовые проблемы»[33].

Как нами уже было отмечено, достаточное внимание проблеме международно-правовой ответственности государств уделяет отечественная наука международного права[34]. Прежде всего в этом отношении следует назвать проф. Д.Б. Левина, который предложил различать простые нарушения международного права и международные преступления, подрывающие его основы и важнейшие принципы[35]. При этом Д.Б. Левин подчёркивал, что речь не идёт об уголовно-правовой ответственности государства, а речь идёт о преступлении в смысле международного публичного права, когда соответствующее поведение государства вызывает более суровое политическое осуждение со стороны других государств и «более суровые международные санкции, включая коллективные санкции международной организации или ряда государств»[36].

Именно в таком ключе рассуждал и проф. Г.И. Тункин[37]. Он, в частности, писал: «Когда агрессивную войну и некоторые другие нарушения международного права называют преступлениями, то этим хотят лишь подчеркнуть в отношении государства особо опасный характер правонарушения»[38]. Указанный подход поддерживали другие видные отечественные юристы-международники[39].

В недавно выпущенной работе проф. С.В. Черниченко более детально и фундаментально остановился на ключевых теоретических аспектах, связанных с ответственностью в международном праве[40].Последний раздел (III) его труда, посвящённый вопросам международно-правового принуждения, состоит из двух глав, содержащих анализ особенностей и классификации международно-правового принуждения и международно-правовой ответственности. Учёный-теоретик напоминает о наличии различных точек зрения, согласно одной из которых ответственность рассматривается в качестве выполнения обязанности под принуждением[41]. Схожим определением ответственности является реализация санкции правовой нормы[42] [43]. Согласно ещё одному определению, ответственность определяется как совокупность правонарушений, возникающих в результате правонару-

555

шений .

Проф. С.В. Черниченко констатирует, что большинство отечественных юристов- международников, занимавшихся ответственностью, исследовали преимущественно ответственность государств и ответственность за международные правонарушения. Внеся собственный вклад в развитие науки международного права по данной проблематике, проф. С.В. Черниченко выделяет санкционную (деликтную) ответственность, понимая её в широком и узком смысле: «как обязанность субъекта права претерпеть определённые неблагоприятные последствия, диктуемые правом, за совершённое правонарушение и как само претерпевание этих последствий»[44].

Самое последнее значимое достижение в продвижении концептуальных аспектов рассматриваемой проблематики относится к деятельности КМП ООН. В 1976 г. спецдокладчик КМП ООН Р. Аго сформулировал проект статьи, которая после обсуждения и внесения в неё ряда поправок была принята под номером 19 с названием «Международные преступления и деликты». При этом спецдокладчик уточнил, что при употреблении этого термина следует избегать смешения близких по смыслу понятий, используемых в международных актах, таких как, например, «преступления по международному праву», «военные преступления», «преступления против мира», «преступления против человеч- ности»[45]. Следует отметить, что в первоначальном Проекте статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния, предварительно одобренном Комиссией международного права ООН по докладу Р. Аго, содержался перечень международных преступлений, включавший агрессию[46]. Однако в окончательном тексте проекта статей понятия международных преступлений отсутствуют.

Сказанное обеспечивает теоретико-нормативное основание для постановки вопросов о том, к какой категории нарушений с точки зрения современного международного права относится нарушение принципа неприменения силы и какие международно-правовые последствия наступают за такое нарушение. Очевидно, что, отвечая на данные вопросы, мы имеем дело с деяниями самих государств или же с деяниями, присваиваемыми государствам. К сожалению, приходится констатировать, что в деле квалификации названных деяний позитивное международное право не может «похвастаться» существенным успехом: КМП, на которую Генеральной Ассамблеей ООН возложена задача осуществлять работу по прогрессивному развитию и кодификации международного права, смогла лишь выработать отдельные положения, хотя ещё на первой её сессии в 1949 г. в качестве одной из тем, которые Комиссия сочла подходящими для кодификации, значилась тема «Ответственность государств», а в 1955 г. она постановила начать изучение темы «Ответственность государств» и назначила специальным докладчиком известного учёного Ф.В. Гарсия Амадора. Спецдокладчик за короткий период времени (с 1956 по 1961 гг.) представил шесть докладов, касающихся ограниченного вопроса: ответственность государств за причинение ущерба личности или имуществу иностранцев[47]. Именно эти сферы традиционно регулировались позитивным международным правом, ограничиваясь вопросом ответственности (материальной) за нанесённый ущерб.

Следующим шагом в этом деле был доклад, представленный Подкомитетом, созданным КМП в 1962 г.

В 1963 г. спецдокладчиком был назначен известный специалист Роберто Аго, который в последствии представил КМП восемь докладов, рассмотренных Комиссией с 1969 по 1979 гг.[48]

В 1979 г. спецдокладчиком по данной теме был назначен известный специалист Виллем Рифаген, который в период с 1980 по 1986 гг. представил семь докладов[49].

1987 г. КМП назначила спецдокладчиком Гаэтано Аранджио-Руиса, который за период с 1988 по 1996 гг. представил восемь докладов[50].

В 1996 г. КМП завершила первое чтение проектов статей об ответственности государств и постановила направить данный документ правительствам для рассмотрения[51].

В 1997 г. КМП учредила Рабочую группу для изучения вопросов, подлежащих рассмотрению в рамках второго чтения проектов статей. Комиссия также назначила новым спецдокладчиком Джеймса Кроуфорда. В последствии КМП получила три доклада от этого спецдокладчика и рассмотрела их на сессиях в 1998-2000 гг.[52] Эти доклады учитывали результаты второго чтения проектов статей и комментарии к ним, сделанные прави- тельствами[53], а также содержали анализ новых элементов в практике государств, в судебной практике и науке международного права по данной проблематике.

КМП ООН, приняв к сведению доклад Редакционного комитета[54] о втором чтении проекта статей, в целом решила завершить чтение проектов статей в 2001 г. с учётом замечаний правительств по ним. В мае 2001 г. КМП также учредила две рабочие группы: одну рабочую группу открытого состава для рассмотрения основных нерешённых вопросов, а другую рабочую группу для рассмотрения комментариев к проектам статей. По рекомендации рабочей группы открытого состава КМП ООН решила обратиться к ГА ООН с предложением утвердить проект статей резолюцией и приложить к ней данный документ. С учётом важности данной темы Комиссией также предлагалось, чтобы на позднем этапе ГА ООН придала этому документу форму конвенции.

Первоначально имелись различные варианты названия темы, а именно: «Ответственность государств по международному праву», «Международная ответственность государств», «Международная ответственность государств за международно-противоправные деяния». В конечном итоге КМП остановилась на названии «Ответственность государств за международно-противоправные деяния».

На заседаниях, состоявшихся 29-31 мая и 3 августа 2001 г., КМП рассмотрела доклад Редакционного комитета и приняла весь текст проектов статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния. На своих заседаниях, состоявшихся 6-9 августа 2001 г., КМП приняла комментарии к этим проектам статей. В соответствии с Положением о КМП, она представила проект статей ГА ООН и рекомендацию о возможности созыва международной конференции полномочных представителей государств для рассмотрения проекта статей с целью заключения конвенции по данной теме.

Проект статей КМП «Об ответственности государств за международно-противоправные деяния»[55] как единый документ содержит 59 статей. В комментариях к ним указывается на цель этих статей, которая состоит в том, чтобы путём кодификации и прогрессивного развития сформулировать основные нормы международного права, касающиеся ответственности государств за международно-противоправные деяния. В содержательной части документа упор сделан на вторичные нормы ответственности государств, иными словами на общие условия, при которых по международному праву государство считается ответственным за противоправные действия или бездействие, а также на юридические последствия, вытекающие из такой ответственности. В документе не делается попытка определить содержание международных обязательств, нарушение которых влечёт за собой ответственность. Это - функция первичных норм, кодификация которых повлекла бы за собой необходимость заново сформулировать большинство основных норм международного права - как обычного, так и договорного. Учитывая сказанное, последняя статья - ст. 59 - Проекта статей гласит: «Настоящие статьи не затрагивают Устава Организации Объединённых Наций».

По ст. 56, «Применимые нормы международного права продолжают определять вопросы ответственности государства за международно-противоправное деяние, в той мере в какой они не регулируются настоящими статьями». По ст. 57 и 58 Проекта оговаривается, что эти статьи не затрагивают вопросов ответственности по международному праву международной организации или любого государства за поведение международной орга- низации[56], а также вопросов индивидуальной ответственности по международному праву любого лица, действующего от имени государства. Положения ст. 57 и 58, согласно ст. 55, также не применяются в случае определения международной ответственности государств специальными нормами международного права (lex specialis). Эти статьи, с одной стороны, снимают вопросы по многим важным аспектам, однако не вносят ясность по ключевым вопросам темы настоящего диссертационного исследования.

Согласно ст. 1 Проекта статей, «Каждое международно-противоправное деяние государства влечёт за собой международную ответственность этого государства». По ст. 2 Проекта, «Международно-противоправное деяние государства имеет место, когда какое-либо поведение, состоящее в действии или бездействии: а) присваивается государству по международному праву; и b) представляет собой нарушение международно-правового обязательства этого государства». Согласно ст. 3 Проекта, «Квалификация деяния государства как международно-противоправного определяется международным правом». По ст. 12 Проекта, «Нарушение государством международно-правового обязательства имеет место, когда деяние данного государства не соответствует тому, что требует от него данное обязательство, независимо от его происхождения или характера».

По ст. 21 Проекта, противоправность деяния государства исключается, если это деяние является законной мерой самообороны, принятой в соответствии с Уставом ООН. Согласно ст. 20 Проекта, «Юридически действительное согласие государства на совершение конкретного деяния другим государством исключает противоправность этого деяния в отношении первого государства, в той мере в какой это деяние остаётся в пределах вышеуказанного согласия». Примером этого могут быть нахождение и действия ВКС России на территории Сирии против незаконных террористических формирований.

Важным является положение ст. 26 Проекта, которая гласит: «Ничто в настоящей главе не исключает противоправности любого деяния государства, если это деяние не соответствует обязательству, вытекающему из императивной нормы общего международного права». Это положение уточняется в главе III под названием «Серьёзные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права». В связи с этим, статьи 40 и 41, включённые в главу III Проекта, следует процитировать полностью:

«Статья 40

Применение настоящей Главы

Настоящая Глава применяется к международной ответственности, которую влечёт за собой серьёзное нарушение государством обязательства, вытекающего из императивной нормы общего международного права.

Нарушение такого обязательства является серьёзным, если оно сопряжено с грубым или систематическим невыполнением обязательства ответственным государством.

Статья 41

Особые последствия серьёзного нарушения обязательства согласно настоящей Главе

Государства должны сотрудничать с целью положить конец правомерными средствами любому серьёзному нарушению по смыслу статьи 40.

Ни одно государство не признает правомерным положение, сложившееся в результате серьёзного нарушения по смыслу статьи 40, и не оказывает помощи или содействия в сохранении такого положения.

Настоящая статья не затрагивает других последствий, указанных в настоящей Части, и таких дальнейших последствий, которые может влечь за собой нарушение, к которому применяется настоящая Глава, в соответствии с международным правом».

Особо подчеркнём: глава III Проекта посвящена определению не нарушений обязательств, а ответственности за их нарушение. В связи с этим была предложена соответствующая поправка к названию этой главы: «Ответственность за серьёзные нарушения обязательств.. ,»[57]. Но она не была принята.

Специалисты замечают, что в главе III Проекта разработчики избежали упоминания термина «преступления»[58]. Следует отметить, что на нежелательность использования этого термина в Проекте статей указывали и во время обсуждения в Шестом комитете Генеральной Ассамблеи ООН[59]. Противники включения термина «преступление» исходили из англо-саксонской доктрины и опасались того, что упоминание данного термина создаст ложное представление о возможности привлечения государства к уголовной ответственности.

Глава III Проекта определяет некоторые последствия особого вида международных правонарушений, которые отвечают двум признакам: они нарушают императивные нормы общего международного права; по своему характеру и масштабу они являются серьёзными.

В целом рассматриваемая глава III Проекта призвана отразить то обстоятельство, что право международной ответственности должно предусматривать особые, при том весьма существенные, последствия, определяемые концепцией императивных норм общего международного права и обязательств в отношении международного сообщества в целом. Из этой главы следует, что серьёзное нарушение обязательств, вытекающих из императивных норм, может влечь за собой дополнительные последствия и, что особенно важно, не только для несущего ответственность государства, но и для всех других государств.

Следует отметить, что правительство России поддержало закрепление в Проекте статей дифференцированного подхода к правонарушениям в зависимости от степени их тяжести. Было подчёркнуто, что «существование в международном праве принципов и норм, нарушение которых подлежит квалификации в качестве “особо тяжких правонарушений”, не вызывает сомнений». Констатировалось, что понятие jus cogens признано в международной практике, в практике международных и национальных судов, в теории права5.

США высказали сомнение в целесообразности проведения различия между «серьёзными» и иными нарушениями. Согласно позиции США, обязанность рассматривать «серьёзные нарушения» лучше возложить на «Совет Безопасности, а не на правовой механизм ответственности государств». На этом основании США настоятельно призывали КМП исключить статьи 41 и 42, т.е. выступили против установления норм об ответственности государств за серьёзные нарушения.

В этом контексте следует обратить внимание на ст. 40 Проекта, в которой установлены критерии, соответствие которым отличает рассматриваемые нарушения от иных видов нарушения. Один из таких критериев относится к характеру нарушенного обязательства. Такими обязательствами являются лишь те, что вытекают из императивной нормы общего международного права. Согласно ст. 53 Венской конвенции о праве международ- [60] ных договоров 1969 г. под императивной нормой понимается такая, которая «принимается и признается международным сообществом в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер»[61].

В комментарии к ст. 40 Проекта говорится, что основная направленность этих норм - «это значительные запреты, налагаемые на поведение, которое начинают рассматривать как недопустимое в силу той угрозы, которую оно представляет для выживания государств и населяющих их народов и сохранения наиболее важных человеческих ценно- стей»[62].

Анализ международной практики и научных подходов свидетельствует, что к числу императивных норм относят в первую очередь принцип неприменения силы. Нарушение этого принципа стоит на первом месте в перечне серьёзных нарушений основополагающих обязательств, принятом Комиссией международного права в 1976 г. Речь идёт о редакции ст. 19, предложенной спецдокладчиком Р. Аго. Заслуживает внимания и тот факт, что основанием для отнесения нормы к категории императивных Международный Суд ООН счёл её принадлежность к числу основных принципов международного права[63].

Анализ доктринальных подходов к данной тематике, проделанный нами в настоящей диссертации, позволяет утверждать, что многими учёными принцип неприменения силы рассматривается в качестве императивной установки Устава ООН, за исключением случаев, предусмотренных в гл. VII Устава ООН. Однако на фоне сказанного следует иметь в виду аргументы противников главы III Проекта статей, которые обращают внимание на то, что принципы jus cogens и обязательств erga omnes не являются достаточно определёнными. Например, в замечаниях правительства Японии по Проекту статей говорилось, что вопрос о серьёзных нарушениях «связан с концепциями jus cogens и обязательств erga omnes, однако конкретное содержание этих понятий до сих пор не было в достаточной мере уточнено».

Следует иметь в виду и другое обстоятельство: хотя многие правительства считают приемлемым сочетание в п. 1 ст. 40 Проекта принципов jus cogens и обязательств erga omnes, однако они опасаются того, что в результате использования этих концепций создаётся значительная неопределённость. Эти же государства применительно к п. 2 ст. 40 Проекта отмечают, что определение «серьёзное нарушение» является слишком расплывчатым. Ими же ставится под сомнение определение «грубого и систематического невыполнения».

Сказанное лишь подтверждает, что тема настоящего исследования в части международно-правовой ответственности остаётся предметом острой дискуссии. Наука международного права обращает на неё достаточное внимание. Исключением не является и отечественная наука международного права. Проф. С.В. Черниченко констатирует: «Есть только подразделение международных правонарушений на ординарные и нарушения обязательств erga omnes. Первые являются нарушениями обязательств в отношении какого- любо одного субъекта международного права, обычно государства, или группы его субъектов. Вопрос об ответственности нарушителя в таких ситуациях может ставить лишь тот субъект, который пострадал. При нарушении обязательства erga omnes (в отношении всего международного сообщества) вопрос об ответственности нарушителя вправе ставить любое государство. Среди нарушений обязательств erga omnes выделяются серьёзные нарушения императивных норм международного права и особые международные преступления, т.е. тяжкие нарушения международного права, наиболее угрожающие всему международному сообществу. Такие преступления могут совершаться только субъектами международного права, прежде всего государствами»[64].

В дискуссии в рамках КМП ООН и вне её не раз отмечалось, что п. 1 ст. 41 Проекта не определяет мер, которые надлежит принимать для прекращения серьёзных правонарушений. Вместе с тем, при всех условиях эти меры должны соответствовать международному праву, быть правомерными. Главное, что вытекает из этого пункта, состоит в обязанности государств сотрудничать независимо от того, были ли непосредственно затронуты интересы каждого конкретного государства данным правонарушением. В Комментарии к п. 1 ст. 41 Проекта отмечается следующее обстоятельство: «Могут возникнуть сомнения относительно того, установлено ли уже в настоящее время международным правом позитивное обязательство сотрудничать, и в этом отношении пункт 1, возможно, отражает прогрессивное развитие международного права». Однако, как свидетельствует практика, такого рода сотрудничество реально существует, прежде всего, в рамках международных организаций, и порою оказывается единственным реальным способом эффективной защиты. Цель рассматриваемого пункта, как отмечается в Комментарии, состоит в укреплении существующего механизма сотрудничества на той основе, что «от всех государств требуется принятие, по меньшей мере, каких-либо мер реагирования на серьёзные нарушения по смыслу статьи 40»[65].

Положения, закреплённые в п. 2 и п. 3 ст. 41 Проекта, в науке международного права были оценены как «основное юридическое средство в борьбе с тяжкими нарушениями международного права»[66].

Первое предписание п. 2 ст. 41 Проекта обязывает не признавать положение, сложившееся в результате серьёзного правонарушения, а второе предписание обязывает не оказывать помощь и содействие в сохранении такого положения.

Заметим, что отмеченная в ст. 41 обязанность нашла закрепление в международноправовом институте признания[67], в Декларации о принципах международного права 1970 г., в решении Международного Суда ООН по делу «О военной и полувоенной деятельности в и против Никарагуа»[68], в резолюциях, принятых ГА и СБ ООН[69].

В целом, статья 41 Проекта статей представляет собой отправной пункт для разработки режима ответственности за соответствующие правонарушения. Она указывает лишь одну принципиальную особенность ответственности за серьёзные правонарушения - обязанность государств сотрудничать с тем, чтобы положить конец правонарушению. Что же касается пункта, обязывающего не признавать положение, сложившееся в результате нарушения, и не оказывать помощь в сохранении такого положения, то это в значительной мере относится к любому правонарушению.

В целом очевидно, что разработка особого режима ответственности за серьёзные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права, все отчётливо выдвигается на первый план. КМП ООН не раз указывала на значение установления специального режима ответственности за особенно серьёзные правонарушения. Ещё в 1976 г. в докладе спецдокладчика отмечалось: «Было бы бессмысленно предлагать в настоящем проекте проводить различие между разными категориями международно-противоправных деяний, делая это в зависимости от содержания нарушенного обязательства, если это различие не влечёт за собой применение разных режимов ответ- ственности»[70].

Проф. С.В. Черниченко замечает: «Тот факт, что в статьях об ответственности государств нет понятия международного преступления, не означает утраты им своего значения в доктрине и практике. Во всяком случае, несмотря на отсутствие общепризнанного перечня международных преступлений и нежелание определённых государств употреблять этот термин, не вызывает сомнений то, что агрессия и геноцид как государственная политика могут в первую очередь причисляться к международным преступлениям, т.е. к действиям государства, нарушающим международное право, направленным против жизненно важных интересов международного сообщества и рассматриваемым в качестве особо опасных»[71].

По оценке проф. И.И. Лукашука, Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния в целом представляет собой основу, на которой должен формироваться особый режим ответственности за серьёзные нарушения обязательств, вытекающих из императивных норм общего международного права[72].

[1] См.: Блюнчли И. Современное международное право цивилизованных государств, изложенное в виде кодекса. М., 1878. С. 283.

[2] См.: Anzilotti D. Teoria generale della responsabilita dello Stato nel diritto internazionale. Vol. I. Padoue, 1956. P. 62, 68.

[3] См.: Лукашук И.И. Право международной ответственности. М.: Волтерс Клувер, 2004. С. 242.

[4] См.: Василенко В.А. Международно-правовые санкции. Киев: Вища школа, 1982. С. 6.

[5] См.: Oppenheim L. International Law. Vol. I. London, 1905. P. 201.

[6] См.: Pella V. La criminalite collective des Etats et le droit penal de l'avenir. Bucurest, 1926. P. 240.

[7] См.: Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1950. Т. II // Док. ООН A/CN.4/39.

[8] См.: Bustamante A. Droit international public. T. IV. Paris, 1937. P. 23.

[9] Sottile A. Les criminals de guerre et le nouveau droit penal international, seul moyen efficace pour assurer la paix du mond // Revue de droit international, de science diplomatic et politiques. 1945. No. 1-2. P. 237.

[10] См.: Левин Д.Б. Проблема ответственности в науке международного права // Известия АН СССР. 1946. № 2. С. 105.

[11] См.: ТрайнинА.Н. Защита мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956. С. 42-43.

[12] Фархутдинов И.З. Международное право о принципе неприменения силы или угрозы силой: теория и практика // Евразийский юридический журнал. 2015. № 11. С. 2.

[13] Док. ООН A/C/6/31/SR.26. P. 13.

[14] Док. ООН A/C/6/31/SR.17. P. 3.

[15] См.: Док. ООН A/CN.4/513. P. 22.

[16] См.: Док. ООН A/CN.4/513. P. 22.

[17] См.: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 35. М.: Издательство политической литературы, 1974. С. 14; Документы внешней политики СССР. Т. I. М., 1957. С. 12.

[18] Сборник документов по международной политике и международному праву. Вып. IX. М., 1937. С. 81.

[19] Там же. С. 213.

[20] Recueil des textes de droit international public. Paris, 1934. P. 988.

[21] American Journal of International Law. Vol. 14. 1920. №. 1-2. P. 118.

[22] Международная политика в 1928 г. Договоры, декларации и дипломатическая переписка. М., 1929. С. 33.

[23] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 564.

[24] Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Т. 2. М., 1951. С. 452.

[25] См.: ICJ Reports,1949; ICJReports, 1966.

[26] ICJ Reports, 1970. P. 32.

[27] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 564.

[28] См., например: Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1980. Т. II. Часть вторая. ООН, Нью-Йорк, 1981. С. 32.

[29] См.: Полянский Н.Н. Международное правосудие и преступники войны. М., 1945. С. 80.

[30] См.: Волчков А.Ф. Агрессия как международное преступление (по материалам Нюрнбергского процесса): авто- реф. дис. ... канд. юрид. наук / Волчков А.Ф. М., 1950. 31 с.

[31] См.: DugardJ. Criminal Responsibility of States // International Criminal Law. New York, 1999. Vol. I. P. 251.

[32] См.: Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua (Nicaragua v. United States of America). Merits. Judgment. 27 June 1986 // ICJ Reports, 1986. Paras. 32, 290, 292.

[33] См.: Дело о правомерности применения силы (Югославия против США) // ICJ Reports, 1999. P. 10, 11, 13.

[34] Различных аспектов этой проблемы касались: В.А. Василенко, В.В. Евгеньев, Ю.М. Колосов, С.Б. Крылов, М.И. Лазарев, Д.Б. Левин, В.М. Менжинский, Ю.В. Петровский, Э.И. Скакунов, Г.И. Тункин, М.Х. Фарукшин и др.

[35] См.: Левин Д.Б. Проблема ответственности в науке международного права // Известия Академии Наук СССР. Отделение экономики и права. 1946. № 2. С. 105.

[36] Левин Д.Б. Ответственность государств в современном международном праве. М., 1966. С. 29.

[37] См.: Тункин Г.И. Вопросы теории международного права. М., 1966. С. 274-276.

[38] Тункин Г.И. Теория международного права. М., 1970. С. 457.

[39] См., например: Морозов Г.И. К вопросу об ответственности за пропаганду войны // Советский ежегодник международного права, 1959; Галенская Л.Н. Международные преступления и международно-правовая ответственность // Правоведение. 1965. № 1; Моджорян Л.А. Основные права и обязанности государств. М., 1965; Яновский М.В. Апартеид - международное преступление // Советский ежегодник международного права. 1968; Черниченко С.В. Статус подсудимых в международных судебных органах // Советское государство и право. 1971; Курис П. Международные правонарушения и ответственность государства. Вильнюс, 1973.

[40] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014.

[41] См.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М., Юридическая литература, 1976. С. 85.

[42] См.: КурисП. Международные правонарушения и ответственность государства. Вильнюс, 1973. С. 96.

[43] См.:МазовВ.А. Ответственность в международном праве. М.: Юридическая литература, 1979. С. 19.

[44] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 561.

[45] См.: Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1976. Т. II. Ч. 1. С. 68.

[46] Там же. С. 69.

[47] См., например: Шестой доклад: UN International Law Commission. Yearbook 1961, vol. II // UN Doc. A/CN.4/134. P. 1-54.

[48] Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1975 г. Том 3. С. 66-71 // Док. ООН A/10010/Rev.1. Para. 38-51.

[49] Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1986 г. Том 2. Часть 1. С. 1 // Док. ООН A/CN.4/397 и Add. 1.

[50] См.: Док ООН A/CN.4/476 и Add. 1.

[51] Официальные отчёты Генеральной Ассамблеи ООН. 51-я сессия. Дополнение № 10 // Док. ООН A/RES/51/10.

[52] См.: Док. ООН A/CN.4/498 и Add. 1-4.

[53] См.: Док. ООН A/CN.4/504 и Add. 1.

[54] См.: Док. ООН A/CN.4/L.600.

[55] Генеральная Ассамблея ООН. Официальные отчёты 56-й сессии // Док. ООН A/56/10.

[56] Проекты статей об ответственности международных организаций // Доклад Комиссии международного права ООН. Шестидесятая сессия, 2008 г. / Док. ООН A/63/10.

[57] Док. ООН A/CN.4/SR.2651. 14 August 2000. P. 17.

[58] См.: Crawford J., Bodeau P., Peel J. The ILC's Draft Articles on State Responsibility: Toward Completion of a Second Reading // American Journal of International Law. 2000. № 4. P. 673.

[59] См.: UN Doc. A/C/6/31/SR.24. P. 13.

[60] См.: Дипломатический вестник. 2001. № 12. С. 96-97.

[61] Венская Конвенция о праве международных договоров от 23 мая 1969 г. // Международное публичное право. Сборник документов. Т. 1. М.: БЕК, 1996. С. 67-87.

[62] См., например: Abi-Saab G. The Uses of Article 19 // European Journal of International Law. 1999. №. 2. P. 349.

[63] См.: Консультативное заключение Международного Суда ООН о правомерности угрозы или применения ядерного оружия // ICJ Reports, 1995. P. 257.

[64] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 563.

[65] См.: Ответственность государств за международно-противоправные деяния // Доклад Комиссии международного права ООН. Пятьдесят третья сессия / Генеральная Ассамблея ООН. Официальные отчёты. Док. ООН А/56/10, Дополнение № 10. С. 294-300.

[66] См.: Tomuschat C. Crimes by States: An Endangered Species? // International Law: Theory and Practice. The Hague, 1998. P. 259.

[67] См.: Dugard J. Recognition and the United Nations. Cambridge, 1987. P. 24-27.

[68] ICJ Reports, 1986. P. 100.

[69] См.: Резолюция СБ ООН № 662 1990 г., в которой говорилось, что аннексия Ираком Кувейта «является юридически неправомерной и считается недействительной».

[70] Ежегодник Комиссии международного права ООН. 1976. Т. II. Ч. 1. С. 32.

[71] Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 565.

[72] Подробнее см.: ЛукашукИ.И. Право международной ответственности. М.: Волтерс Клувер, 2004. С. 262-278.