Не вызывает сомнений тот факт, что одни и те же общественно-опасные деяния, совершенные при различных контекстуальных обстоятельствах, должны быть по-разному квалифицированы.

Из данного тезиса следует любопытная особенность всех без исключения международных преступлений, заключающаяся в том, что они, в отличие от преступлений, не подпадающих под действие международного уголовного права, по определению включают так называемые контекстуальные обстоятельства (контекстуальный элемент). Вместе с тем, как видится, подобная тенденция вполне закономерна. Учитывая специфику международных преступлений, абсолютно логичным является наличие в их составе несколько отличных и порой не присущих преступлениям по внутригосударственному уголовному праву элементов.

С данной позицией согласен и Г. Верле. В частности, автор указывал, что «все международные преступления включают широкомасштабное насилие, направленное против лиц и имущества, охраняемых международным правом. Такое насилие представляет собой «контекст», преобразующий «базовые» общеуголовные преступления в международные. В то время как данный элемент является общим для всех международных преступлений, он может иметь материальное (в преступлениях против человечности, военных преступлениях и преступлениях агрессии) и психологическое (в преступлениях геноцида) содержание»[1].

В теории и практике международного уголовного права долгое время одним из наиболее спорных оставался вопрос относительно места контекстуальных обстоятельств в составе международного преступления. Иными словами, предметом данной дискуссии стал вопрос о том, являются ли контекстуальные обстоятельства самостоятельным элементом международного преступления либо представляют собой признак какого-либо из самостоятельных элементов состава международного преступления.

На сегодняшний день ответ на данный вопрос, по нашему мнению, очевиден. Опираясь на положения Элементов преступлений МУС, можно сделать вывод, что контекстуальные обстоятельства являются самостоятельным элементом состава международного преступления.

О необходимости выделения контекстуальных обстоятельств как элемента международных преступлений пишет профессор Н.А. Зелинская, учитывая их при анализе «римской модификации» международных преступлений[2].

Значение контекстуальных обстоятельств в структуре состава международного преступления была наглядно продемонстрирована МУС в решении по делу Аль-Башира. Суд, в частности, указал, что, в первую очередь, Суд прибегнет к анализу существования разумных оснований полагать, что контекстуальный элемент преступлений, инкриминируемых обвинением в Обвинительном заключении, присутствует в данных деяниях, и только в случае, если ответ будет утвердительный, Суд обратит свое внимание на то, существуют ли разумные основания полагать, что специфические элементы любого из инкриминируемых преступлений были соблюдены[3].

Таким образом, МУС фактически указал на недопустимость рассмотрения дела в случае, если есть основания полагать, что в структуре состава преступления отсутствуют контекстуальные обстоятельства. Анализируя позицию МУС, можно прийти к выводу, что состав преступления отсутствует в случае, если не доказано наличие в нем контекстуальных обстоятельств.

Контекстуальный элемент, в свою очередь, являясь одним из наименее изученных элементов состава международного преступления, на протяжении длительного времени вызывает наибольшее количество споров в доктрине международного уголовного права и практике органов международной уголовной юстиции. Однако в то же время он выступает неким прототипом, своего рода догмой, позволяющей свести воедино все элементы международного преступления.

Предметом всякой дискуссии в данной сфере, как правило, становится широкий круг вопросов. Однако базовыми все же являются следующие: какую цель преследовали составители Римского статута МУС, включая в состав каждого из международных преступлений контекстуальный элемент? И, далее, является ли данная цель идентичной для каждого из составов международного преступления?

Цель, которую преследовали составители Римского статута МУС, вводя в состав международного преступления контекстуальные обстоятельства, как видится, лежит на поверхности и включает в себя, как минимум, две составляющие.

Первичное предназначение контекстуального требования состоит в разграничении составов международных преступлений, регламентированных Римским статутом МУС между собой.

Не вызывает сомнений тот факт, что международные преступления имеют широкий спектр проявлений, являясь при этом связанными между собой. Данная категория общественно-опасных деяний не изолирована от других видов преступлений и не имеет очевидных, на первый взгляд, признаков, дифференцировавших бы каждое из них между собой, что предопределяет еще большее значение верной квалификации рассматриваемых преступных деяний.

Вполне очевидно, что каждое из международных преступлений, регламентированных Римским статутом МУС, состоит из так называемых базовых преступлений, к которым относятся убийства, изнасилования, незаконное лишение свободы, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции и т.д. И в этом смысле именно совокупность базовых преступлений образует международное преступление в строгом смысле. Однако встает вопрос: по каким основаниям относить то или иное убийство к преступлению геноцида? Почему одно изнасилование будет квалифицировано в качестве военного преступления, а другое, совершенное, возможно, даже тем же лицом, рассматривается как преступление против человечности? Ответы на данные вопросы находятся в сущностном аспекте контекстуального требования. Именно данный элемент содержит в себе критерии, которыми должен руководствоваться суд при отнесении базовых преступлений к тому или иному составу международного преступления.

Преобразование структуры состава международного преступления, на наш взгляд, было обусловлено в том числе стремлением выделения критериев отнесения международных преступлений к компетенции органов международной уголовной юстиции.

Правильное всестороннее исследование контекстуальных обстоятельств приобретает особую значимость при разграничении общеуголовных преступлений, подпадающих под сферу действия национального права, и преступлений международных, ведь в данном случае контекст, в котором было совершено деяние, является своего рода лакмусовой бумажкой определения степени общественной опасности преступления и уровня обеспокоенности международного сообщества. Контекстуальные обстоятельства позволяют провести незримую границу между сферами правового регулирования права национального и международного.

Для наглядности необходимым видится рассмотреть данный вопрос на конкретном примере. Обратимся к составу военного преступления и характерным для него контекстуальным обстоятельствам. В строгом смысле квалификация подобных преступных деяний напрямую зависит от существования вооруженного конфликта международного или немеждународного характера. Именно данное обстоятельство напрямую влияет на масштабы общественной опасности преступного деяния и перенос его в сферу международного уголовноправового регулирования.

Исходя из этого можно рассмотреть ситуации, когда:

а) умышленное убийство совершено в мирное время;

б) умышленное убийство совершено во время вооруженного конфликта, но не связано с ним;

в) умышленное убийство совершено во время вооруженного конфликта и связано с ним.

Необходимо акцентировать внимание на том, что в первом случае общественно-опасное деяние будет квалифицировано в качестве умышленного убийства как самостоятельный состав преступления, не являясь составной частью какого-либо большего вреда. Вместе с тем второй и третий случай подразумевают возможность квалификации преступного деяния как в соответствии с нормами внутригосударственного уголовного права, так и руководствуясь положениями международно-правовых актов в сфере международного уголовного права, ведь даже во время существования вооруженного конфликта не все совершаемые преступления могут быть квалифицированы как международные преступления.

В случае, если лицо использует сложившуюся ситуацию всеобщего беспорядка, связанную с существованием вооруженного конфликта, для удовлетворения собственных интересов, например, убийство соседа из чувства личной неприязни, его действия не могут и не должны быть квалифицированы как военные преступления. Можно с уверенностью утверждать, что данное преступление было бы совершено в любом случае, а вооруженный конфликт, в свою очередь, возможно, лишь поспособствовал скорейшей реализации задуманного.

На это же указывает и К. Эмбос, приводя в пример следующую ситуацию: «Если группа молодых футбольных хулиганов во время массовых беспорядков уничтожает несколько автомобилей, эта порча имущества не является военным преступлением в соответствии со ст. 8 (2)(а)(1У), исключительно потому что данная ситуация возникла во время вооруженного конфликта»[4].

Однако если преступное деяние совершается лицом с осознанием существующего вооруженного конфликта, и данному лицу выгодно осознание взаимосвязи его общественно-опасного деяния и вооруженного конфликта, можно с уверенностью говорить о связи общественно-опасного деяния с вооруженным конфликтом международного или немеждународного характера, а значит, о наличии признаков состава военного преступления.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что контекстуальные обстоятельства как самостоятельный элемент состава международного преступления выполняют две основные задачи, состоящие в разграничении составов международных преступлений. Кроме того, контекстуальные обстоятельства являются критерием отнесения международных преступлений к компетенции органов международной уголовной юстиции.

Безусловно, в доктрине международного уголовного права существуют иные позиции относительно целей и задач контекстуального элемента в составе международного преступления, с которыми, однако, сложно согласиться.

Ряд ученых, обосновывая необходимость включения данного элемента в состав международного преступления, фактически отождествляют контекстуальные обстоятельства и юрисдикционные предпосылки рассмотрения уголовного дела МУС. Аргументирована данная позиция, как правило, ссылкой на принцип невмешательства во внутренние дела государства и контекстуальные обстоятельства как единственное правовое основание исключения из данного принципа в сфере международных уголовно-правовых отношений. Безусловно, международное уголовное право действует исключительно в случае, если индивидуальное преступное деяние лица является неотъемлемой частью гораздо большего вреда, что вызывает недвусмысленную озабоченность международного сообщества. И в этом смысле исключительно масштабы всеобъемлющей катастрофы являются основанием для деятельности МУС. Это не означает, что вклад каждого соучастника должен быть несоизмеримо велик, однако в случае, если общественно-опасное деяние совершено параллельно и не имеет отношения к тому самому гораздо большему вреду, намного более справедливо было бы рассматривать его в рамках национального уголовного судопроизводства.

Вместе с тем необходимо обратить внимание на тот факт, что исчерпывающий перечень оснований осуществления юрисдикции Международного уголовного суда регламентирован ст. 13 Римского статута МУС. К таким основаниям относятся:

а) ситуация, при которой, как представляется, были совершены одно или несколько таких преступлений, передается Прокурору государством-участни- ком в соответствии со ст. 14;

ситуация, при которой, как представляется, были совершены одно или несколько таких преступлений, передается Прокурору Советом Безопасности, действующим на основании гл. VII Устава Организации Объединенных Наций;

прокурор начал расследование в отношении такого преступления в соответствии со ст. 15.

Контекстуальные обстоятельства, в свою очередь, безусловно, играют значительную роль при квалификации общественно-опасного деяния в качестве международного преступления, но сами по себе не являются юрисдикционной предпосылкой для осуществления юрисдикции Международного уголовного суда.

В доктрине международного уголовного права существует иная позиция, поддержанная, в частности, У. Шабасом и К.Дж. Хелером относительно предметного содержания контекстуального требования в составе международного преступления. Обосновывая данный подход, авторы указывают, что необходимость установления контекстуальных обстоятельств обусловлена по большей части тем, что обвиняемый при совершении им противоправного деяния якобы должен был осознавать, что его действия вписываются в рамки еще более широкого противоправного деяния, которое совершается на данный момент. Иными словами, сущность контекстуального требования сводится к роли дополнительного средства доказывания субъективного элемента либо его обязательного признака. Анализируя данный подход, можно прийти к выводу, что контекстуальные обстоятельства сами по себе не являются самостоятельным элементом в составе международного преступления. Их роль значительно уже и сводится к одному из признаков mens rea.

В большинстве случаев сторонники данного подхода опираются, в частности, на введение к ст. 7 Элементов преступлений МУС. Данная норма устанавливает, что «последние два элемента каждого преступления против человечности описывают контекст, в котором должно иметь место поведение. Эти элементы уточняют, что должны иметь место участие в широкомасштабном или систематическом нападении на гражданское население и осведомленность о нем. Однако самый последний элемент не следует толковать как требующий доказательства того, что исполнитель был осведомлен обо всех характеристиках нападения или точных деталях плана или политики государства или организации. В части второго элемента, касающейся умысла, указывается, что в случае нападения, становящегося широкомасштабным или систематическим, субъективная сторона налицо, если исполнитель намеревался способствовать такому нападению»[5].

Вместе с тем, на наш взгляд, это положение, скорее, подтверждает самостоятельный характер контекстуального элемента в составе международного преступления, нежели описывает его как признак, характерный для mens rea. При подготовке данной нормы целью составителей Элементов преступлений МУС, как видится, была наглядная демонстрация взаимосвязи двух самостоятельных элементов преступления против человечности. Безусловно, как общественно - опасное деяние всегда должно быть связано с умыслом лица, его совершающего, так и умысел лица должен быть основан на существующих контекстуальных обстоятельствах для квалификации преступного деяния в качестве международного преступления.

При рассмотрении данного вопроса интерес представляет также состав военного преступления. В соответствии со ст. 8 Элементов преступления МУС последние два элемента каждого из составов военного преступления описывают контекстуальный элемент. Им, как известно, является совершение преступного деяния в контексте вооруженного конфликта международного либо немеждународного характера и связь с ним. Квалификация конкретного состава международного преступления зависит от характера вооруженного конфликта. В тоже время лицо, совершающее общественно-опасное деяние, предусмотренное Римским статутом МУС, должно сознавать фактические обстоятельства, свидетельствовавшие о существовании вооруженного конфликта. Безусловно, подобно составу преступления против человечности, в составе военного преступления также прослеживается достаточно тесная связь контекстуальных обстоятельств и субъективного элемента, однако в данном случае еще более четко проведены разграничения между данными элементами структуры состава международного преступления. Тот факт, что контекстуальные обстоятельства не являются признаком mens rea, наглядно демонстрирует введение к ст. 8, где, в частности, установлено, что:

а) не существует никакого требования в отношении правовой оценки исполнителем факта существования вооруженного конфликта или его характера как международного или немеждународного;

б) в этом контексте не существует никакого требования в отношении знания исполнителем фактов, определяющих характер конфликта как международного или немеждународного;

в) существует только требование в отношении знания фактических обстоятельств, определяющих существование вооруженного конфликта, что подразумевается во фразе «имело место в контексте и было связано с ним»[6].

В связи с этим можно предположить, что субъективный элемент лишь частично охватывает контекстуальные обстоятельства военного преступления. В круг интересов mens rea входит исключительно вооруженный конфликт как таковой и психическое состояние лица, отражающее его знание о существовании такого вооруженного конфликта. Более того, знание лица, совершающего преступное деяние, предполагает исключительно фактические обстоятельства и не включает в себя правовую оценку происходящего. Таким образом, для квалификации общественно-опасного деяния в качестве международного преступления не имеет решающего значения осознание лицом характера конфликта как международного либо немеждународного.

Как было указано выше, характерной чертой состава международных преступлений, исходя из положений Элементов преступлений МУС, является наличие контекстуальных обстоятельств как обязательного элемента в каждом из них.

Так, ст. 6 Элементов преступлений МУС определяет контекстуальное требование для преступления геноцида в виде явной линии аналогичного поведения, направленного против идентифицируемой группы, либо поведение, которое само по себе может привести к такому уничтожению[7].

Статья 7 данного международно-правового акта, в свою очередь, посвящена преступлениям против человечности. При этом контекстуальные обстоятельства для данного состава международного преступления регламентированы в виде широкомасштабных либо систематичных нападений на гражданское население и осведомленности о нем наряду с совершением нападений в целях осуществления политики государства или организации, направленной на совершение такого нападения, или в целях содействия такой политике[8]. При этом имеется в виду, что политика, направленная на совершение такого нападения, предполагает, что государство либо организация активно поощряли такое поведение, как нападение на гражданское население, или подстрекали к нему. Совершенные по собственной инициативе, вопреки политике государства либо организации, пусть даже обладающие всеми иными необходимыми элементами преступления, не могут быть квалифицированы как преступления против человечности ввиду отсутствия в них соответствующего контекста. Наличие вооруженного конфликта международного либо немеждународного характера не является обязательным. Отсутствие особого требования к характеру вооруженного конфликта и существованию вооруженного конфликта в целом представляет собой своего рода новеллу для состава преступления против человечности. Долгое время, вплоть до вынесения Апелляционной камерой МТБЮ исторического решения по делу Душко Тадича, квалификация общественно-опасного деяния в качестве преступления против человечности была напрямую связана с наличием вооруженного конфликта международного характера. В свою очередь, МТБЮ пришел к выводу, что «к настоящему времени прочное правило обычного международного права состоит в том, что преступления против человечности не требуют связи с международным вооруженным конфликтом». И далее: «...обычное международное право, возможно, не требует и связи между преступлениями против человечности и любым конфликтом вообще»[9].

Военные преступления, в свою очередь, регламентированы ст. 8 Элементов преступлений МУС и характеризуются наличием в их составе контекстуальных обстоятельств в виде связи преступного деяния с вооруженным конфликтом. При этом особо подчеркивается характер вооруженного конфликта как международного, так и немеждународного. Соответственно, в сферу действия данного контекстуального элемента включены как вооруженные конфликты международного характера, так и вооруженные конфликты немеждународного характера[10].

На сегодняшний день термин «контекстуальные обстоятельства» уже длительное время используется в прецедентном праве органов международной уголовной юстиции, получив также широкое распространение в доктрине международного уголовного права и международно-правовых актах, регламентирующих особенности структуры состава международного преступления. Вместе с тем его значение до сих пор остается недостаточно определенным. Прежде всего это связано с тем, что данный структурный элемент состава международного преступления представляет собой достаточно абстрактную правовую категорию, определить все признаки которой достаточно сложно. Ситуация усугубляется также отсутствием единого согласованного подхода к месту, роли, составляющим частям и характеру данного элемента структуры состава международного преступления.

Образно говоря, всестороннее изучение и толкование контекстуальных обстоятельств в составе международного преступления, как видится, невозможно без определения соответствующих понятий. Ведь исторически понятие «контекстуальные обстоятельства» развивалось как нечто само собой разумеющееся и не подкреплялось нормативной либо доктринальной регламентацией соответствующих определений.

В связи с этим с целью выработки дефиниции для понятия «контекстуальные обстоятельства» необходимым видится обратиться к этимологии слова «контекст». И в этом смысле первостепенное значение имеет зарубежная литература, ведь сам по себе термин был впервые предложен в англоязычной доктрине международного уголовного права.

Под контекстом, исходя из определения, приведенного в Оксфордском словаре, понимаются обстоятельства, формирующие условия для событий, утверждений либо идей, в условиях которых они могут быть совершенно по-

91

нятны .

В свою очередь, не менее известный Кембриджский словарь определяет контекст как обстоятельства, позволяющие объяснить ситуацию, в которой что- либо существует либо происходит[11] [12].

Необходимо отметить, что отечественный подход к толкованию рассматриваемого термина фактически идентичен рассмотренному выше.

В частности, Новый толково-словообразовательный словарь Т.Ф. Ефремовой содержит следующую дефиницию понятия «контекст»: контекст - это совокупность различных факторов, необходимых для понимания, объяснения какого-либо явления действительности[13].

Для более верного уяснения исследуемого понятия обратимся также к определениям, выработанным в словарях, существующих для понимания иных языков.

Так, Большой толковый словарь современного украинского языка под контекстом подразумевает то, что рассматривается как целое, которое связывает и объясняет какие-либо явления, факты и т.д.[14]

Уяснив содержание термина «контекст», можно предложить доктринальное определение термина «контекстуальные обстоятельства» для целей теории и практики международного уголовного права.

Контекстуальные обстоятельства - это самостоятельный элемент состава международного преступления, содержащий сопутствующие совершению общественно-опасного деяния условия и обуславливающие его квалификацию в качестве международного преступления.

Для наглядности необходимым видится привести следующий пример. Так, на территории государства Е. происходит вооруженный конфликт немеждународного характера, в ходе которого имеет место геноцид по отношению к проживающим в пределах данного государства представителям одного из национальных меньшинств. В это же время сослуживцы А. и Б. (представитель вышеуказанного национального меньшинства) во время обеденного перерыва распивали алкогольные напитки. Когда А. отошел на несколько минут, Б. сам допил водку и уснул. После окончания перерыва А. вернулся и пытался разбудить Б., однако тот грубо ответил и продолжил спать. Разозлившись на это и увидев, что Б. выпил часть водки, а кроме этого, вспомнив о невозвращенном ему давнем долге, А. вылил на Б. канистру бензина и поджог его. От полученных ожогов потерпевший Б. умер.

Анализируя данную ситуацию, в первую очередь, необходимо отметить, что лицо, совершившее преступление, хотя бы в общих чертах, безусловно, знало и о существовании вооруженного конфликта, и о том, что в ходе данного конфликта осуществляются широкомасштабные либо систематические нападения на гражданское население. Оно также имело представление о том, что на данной территории совершается значительное количество преступных деяний с целью полного либо частичного истребления одного из национальны меньшинств, проживающих в пределах этого государства. Однако сам преступник действовал без учета вышеуказанных обстоятельств. Совершая преступное деяние, лицо руководствовалось сиюминутными эмоциями, фактически повлекшими убийство на почве мести. Более того, преступник не рассчитывал на то, что его общественно-опасное деяние будет совершено в рамках проводимой в государстве политики, а значит, останется безнаказанным. В связи с этим, изучив обстоятельства дела, можно прийти к выводу, что данное преступное деяние хоть и совершено во время вооруженного конфликта, но в строгом смысле не связано с ним, а значит, не является военным преступлением. Данное преступление, не находящееся в рамках широкомасштабного либо систематичного нападения на гражданское население, не является также преступлением против человечности. Более того, несмотря на то что потерпевший был представителем идентифицируемой группы, его убийство не может быть квалифицировано в качестве преступления геноцида.

Следовательно, в данном преступлении именно отсутствие контекстуальных обстоятельств, регламентированных Римским статутом МУСС, позволяет говорить об отсутствии признаков международного преступления в действиях гражданина А. Безусловно, подобное поведение есть не что иное как преступление, которое не может остаться безнаказанным, однако судебное преследование по факту его совершения должно осуществляться по внутригосударственному уголовному праву и не входит в юрисдикцию МУС.

Квалификация преступного деяния будет иной в случае, если рассмотреть несколько иную ситуацию. Так, на территории государства Е. происходит вооруженный конфликт немеждународного характера, в ходе которого имеет место геноцид по отношению к проживающим в пределах данного государства представителям одного из национальных меньшинств. В это же время сослуживцы А. и Б. (представитель вышеуказанного национального меньшинства) во время обеденного перерыва распивали алкогольные напитки. Когда Б. отошел на несколько минут, А. подсыпал в водку отраву в связи с тем, что испытывал чувство ненависти к представителям данного национального меньшинства, а также не любил Б. за его конфликтность, и после возвращения Б. налил ему отравленной водки, вследствие употребления которой Б. умер.

Данная ситуация отличается от рассмотренной выше. Безусловно, лицо, совершившее преступление, так же, как и в предыдущем случае, хотя бы в общих чертах знало и о существовании вооруженного конфликта, и о том, что в ходе данного конфликта осуществляются широкомасштабные либо систематические нападения на гражданское население. Оно также имело представление о том, что определенное национальное меньшинство уничтожается по мотивам национальной ненависти. Очевидно, что одной из причин совершения преступления стала ненависть к идентифицируемой группе. В то же время преступное деяние не может быть квалифицировано в качестве преступления геноцида. Обвиняемый совершил убийство лишь одного представителя идентифицируемой группы и не собирался истреблять группу полностью либо частично.

Квалификация преступного деяния также будет отличаться, если рассмотреть другую ситуацию. Так, на территории государства Е. происходит вооруженный конфликт немеждународного характера, в ходе которого имеет место геноцид по отношению к проживающим в пределах данного государства представителям одного из национальных меньшинств. В это же время сотрудники одного из министерств А. и Б. (представитель вышеуказанного национального меньшинства) во время обеденного перерыва распивали алкогольные напитки. Когда Б. отошел на несколько минут, А. подсыпал в водку отраву в связи с тем, что испытывал чувство ненависти к представителям данного национального меньшинства. А. действовал уверенно в связи с тем, что до этого он также подсыпал отраву семье, живущей по соседству, и компании мужчин, с которыми он специально познакомился в кафе. Все они были представителями идентифицируемой группы. А., занимавший достаточно высокую должность в Правительстве государства Е., ненавидел представителей данного национального меньшинства и хотел своими действиями хотя бы частично истребить вышеуказанную идентифицируемую группу. После возвращения Б. А. налил ему отравленной водки, вследствие употребления которой Б. умер.

Таким образом, контекстуальные обстоятельства - это самостоятельный элемент состава международного преступления, содержащий сопутствующие совершению общественно-опасного деяния условия и обуславливающие его квалификацию в качестве международного преступления.

Необходимо также указать, что сущность контекстуальных обстоятельств состоит в разграничении международных преступлений между собой. Кроме того, контекстуальные обстоятельства являются критерием отнесения международных преступлений к компетенции органов международной уголовной юстиции.

[1] Богуш Г. Герхард Верле: принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. Одесса: Феникс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 126-129.

[2] Зелинская Н.А. Международные преступления и международные преступления: монография. Одесса: Юридическая литература, 2006.

[3] ICC, Decision on the Prosecution’s Application for a Warrant of Arrest Against Omar Al-Bashir, Al Bashir (ICC-02/05-01/09). Pre-Trial Chamber 1. 4 March, 2009. Para. 53.

[4] Some Preliminary Reflections on the Mens Rea Requirements of the Crimes of the ICC Statute and of the Elements of Crimes // Man’s Inhumanity to Man. Essays in Honour of Antonio Cassese / ed. by L.C. Vohrah et al. The Hague, 2003. Р. 11-40.

[5] Элементы преступлений. UN Doc. ICC-ASP/1/3. Fart II-B. 9 сентября 2002 г.

[6] Элементы преступлений // UN Doc. ICC-ASP/1/3. РаЛ II-B. 9 сентября 2002 г.

[7] Элементы преступлений // UN Doc. ICC-ASP/1/3. РаЛ II-B. 9 сентября 2002 г.

[8] Там же.

[9] ICTY. Prosecutor v. Tadic, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, Case № IT-94-1-AR72. 2 October, 1995. Para. 141. URL: http://www.icty.org/x7cases/tadic/acdec/en/ 51002.htm (дата обращения: 05.09.2016).

[10] Элементы преступлений // UN Doc. ICC-ASP/1/3. Part II-B. 9 сентября 2002 г.

[11] Oxford dictionary. URL: http://www.oxforddictionaries.com/definition/english/context (дата обращения: 10.05.2016).

[12] Cambridge Dictionaries Online. URL: http://dictionary.cambridge.org/dictionary/english/context (дата обращения: 10.05.2016).

[13] Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М.: Русский язык, 2000. URL: http://www.efremova.mfo/word/kontekst.html#.VsQuDXbJyOB (дата обращения: 10.05.2016).

[14] Великий тлумачний словник сучасно! украшсько! мови / уклад. i голов. ред. В.Т. Бусел. К.: 1ртнь: ВТФ «Перун», 2009.