Публичные призывы к совершению противоправных действий по своей сути подразумевают склонение, побуждение других к общественно опасному поведению. В этой связи закономерно возникает вопрос о соотношении исследуемых преступлений с институтом соучастия. Дело в том, что одним из видов соучастников преступления в действующем российском уголовном законодательстве определён подстрекатель, которым признаётся лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом (ч. 4 ст. 33 УК РФ).

С появлением в УК РФ предписаний об ответственности за публичные призывы к совершению противоправных действий, в уголовно-правовой науке ведутся дискуссии относительно разграничения данных преступлений как самостоятельных деяний с соучастием в преступлении. Так, по мнению

А.В. Корнилова, «публичный призыв представляет собой специальный случай подстрекательства»[1]. Подобным образом рассуждает и Е.Н. Федик, которая пишет, что «публичные призывы к осуществлению террористической деятельности практически означают подстрекательство к такой деятельности»[2]. Однако данная точка зрения на публичные призывы не получила широкого распространения. Например, С.М. Кочои полагает, что признание призывов подстрекательскими действиями[3] «стирает объективно существующую грань между преступлением, предусмотренным ст. 280 УК РФ, и подстрекательством к совершению отдельных преступлений»[4].

Конечно же, признание публичных призывов к совершению противоправных действий специальным видом подстрекательства действительно стирает их грань с подстрекательством к совершению конкретных преступлений. Однако в современных условиях отчётливо проявляет себя тенденция нивелирования такой грани. Свидетельством тому могут служить следующие рассуждения на примере ст. 2051 УК РФ (Содействие террористической деятельности). В этой норме, в том числе установлена ответственность за вовлечение в совершение преступлений террористического характера. Под таким вовлечением в теории уголовного права предлагается понимать «умышленные действия, направленные на возбуждение путём убеждения и (или) принуждения желания у другого конкретного лица совершить определённое преступление»[5]. То есть, если не принимать во внимание признаки адресата вовлечения, то оно тождественно анализируемым нами призывам.

При этом Е.П. Коровин утверждает, что «при вовлечении другого лица в совершение хотя бы одного из преступлений террористического характера действия виновного следует квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 2051 УК РФ, и одного из перечисленных преступлений, в совершение которого вовлечено другое лицо, со ссылкой на ч. 4 ст. 33 УК РФ»[6]. Данный автор в качестве обоснования своей позиции отмечает, что «вовлечение других лиц в совершение преступлений террористического характера можно рассматривать частным случаем подстрекательства, однако, говоря о конкуренции, мы можем сравнивать лишь нормы Особенной части УК РФ. Следовательно, конкуренция общей и специальной норм отсутствует»[7]. Тем самым автор и не отрицает потенциальную возможность признания вовлечения специальным видом подстрекательства, и, одновременно, в силу предложенной формулы квалификации, считает анализируемое деяние самостоятельным преступлением, соответственно требующим квалификации по совокупности указанных норм.

Вместе с тем, подобные позиции безусловно могут быть подвергнуты критике, поскольку при их принятии практически каждый случай вовлечения в совершение преступления террористического характера необходимо будет квалифицировать по совокупности преступлений. А это вряд ли оправданно.

Ссылки на то, что самостоятельные нормы об ответственности за призывы, равно как и за вовлечение в совершение преступлений, не могут быть признаны специальными видами соучастия ввиду разрушения граней между самостоятельными преступлениями и соучастием в преступлении на сегодняшний день уже не могут быть признаны уместными. Тенденция современной уголовной политики такова, что за последние годы УК РФ пополнился целым рядом предписаний, где фактически установлена ответственность за специальные виды соучастия. Например, в ч. 3 ст. 2051 УК РФ регламентирована ответственность за пособничество в совершении преступления, предусмотренного ст. 205 УК РФ; в ч. 1.1 ст. 2821 УК РФ - за склонение, вербовку или иное вовлечение лица в деятельность экстремистского сообщества; в ст. 2911 УК РФ - за посредничество во взяточничестве. Рекомендации о квалификации подобных преступлений по совокупности с нормами об ответственности за соучастие в соответствующих преступлениях прямо противоречат принципу справедливости, согласно которому никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление (ч. 2 ст. 6 УК РФ).

Как пишет П.В. Агапов, «как уголовно-правовая категория, призывы по своему содержанию во многом совпадают с подстрекательством, которым признается склонение лица к совершению преступления путём уговора, подкупа, угрозы или другим способом (ч. 4 ст. 33 УК). Таким образом, если и попытаться отграничить, например, подстрекательство к террористическому акту от публичных призывов к осуществлению террористической деятельности, то такая попытка вряд ли будет удачной»[8].

Тем не менее, в юридической литературе широкую поддержку получила позиция непризнания публичных призывов к совершению противоправных действий специальным видом подстрекательства. Распространено мнение о том, что «призывы отличаются от подстрекательства меньшей конкретизацией и большей идеологизированностью. Подстрекательство как юридический термин, обозначающий один из видов соучастия, предполагает склонение к совершению конкретного преступления и обращено к определенному человеку и нескольким лицам, призывы же направлены на изменение мировоззрения, на вовлечение в осуществление преступной деятельности неопределенно широкого круга лиц»[9] [10].

По мнению С.В. Борисова, «призывы к осуществлению террористической деятельности необходимо отличать от склонения и иного подстрекательства к конкретным преступлениям террористического характера. Такие призывы должны носить обобщённый характер, касаться террористической деятельности в целом, вообще, т.е. без подталкивания людей к определённому преступлению. В противном случае виновные должны привлекаться по ст. 205.1 УК РФ как содействующие террористической деятельности путём склонения, вовлечения либо вербовки других лиц, а также за подстрекательство к конкретному террористическому

109

преступлению» .

Подобного мнения придерживаются А.Г. Кибальник и И.Г. Соломоненко, которые полагают, что «если призыв к совершению террористического преступления (преступлений) персонифицирован, то есть обращён к конкретным лицам, то содеянное надо расценивать как подстрекательство к соответствующему преступлению террористического характера. Именно по адресной направленности призыва к совершению террористического преступления, исходя из положений ч. 4 ст. 33 УК, происходит его отграничение как самостоятельного преступления от соучастия в самом террористическом преступлении»[11].

Тем самым специалисты указывают на два основных разграничительных аспекта: 1) неконкретизированность публичных призывов по содержанию; 2) неперсонифицированность адресатов публичных призывов. В то же время, вопрос о степени конкретизации публичного призыва, на наш взгляд, является весьма дискуссионным. Представляется, что публичный призыв может быть вполне конкретным и детальным по своему содержанию и этот момент не позволит отграничить его от подстрекательства к совершению соответствующего преступления.

Относительно персонифицированности адресатов призыва, то в этой части дело обстоит несколько сложнее. Как показывают результаты проведённого нами исследования материалов правоприменительной практики, публичные призывы к совершению противоправных действий преимущественно не имеют строго определённых адресатов. Зачастую ими выступают неограниченный круг лиц, собравшихся на митинг, либо знакомящийся с публикациями в средствах массовой информации, посещающий интернет-издания, социальные сети и т.д.

Как пишет И.В. Шевченко, «если призывы к совершению преступления (или преступлений) террористической направленности обращены к конкретным лицам, независимо от их количества, то содеянное надо расценивать как подстрекательство к соответствующему преступлению террористической направленности. Именно по направленности призывов к совершению преступления, исходя из положений части 4 ст. 33 УК РФ, проходит отграничение данного самостоятельного преступления от соучастия в преступлении террористической направленности»[12]. Схожие размышления приводятся и В.А. Едлиным: «если призывы предназначены конкретным лицам, которых можно определить, т.е. адресно, нельзя говорить о наличии экстремистской деятельности»[13].

Исходя из такой логики, если круг адресатов призывов к совершению противоправных действий определён, то содеянное образует признаки подстрекательства к совершению соответствующего преступления. По нашему мнению, когда таких адресатов один-два человека, то сомнений не остаётся - содеянное должно расцениваться как подстрекательство. Однако ситуация осложняется в случае множества адресатов, хотя и конкретно определённых. Например, это возможно при выступлении перед трудовым коллективом организации, собранием какого-либо общественного объединения или просто перед группой людей (жителями многоквартирного дома, родительским собранием и т.п.). Руководствуясь рассуждениями И.В. Шевченко, такое деяние следует квалифицировать в качестве подстрекательства к совершению преступления. Полагаем, что данное решение является небезупречным.

Представляется целесообразным по этому поводу высказать следующие замечания. Во-первых, для признания содеянного подстрекательством к совершению преступления требуется взаимодействие соучастников, поскольку соучастием в преступлении признаётся умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления (ст. 32 УК РФ). Ещё в дореволюционной юридической литературе отмечалось, что «подстрекательство есть чисто личное отношение и состоит в нравственном воздействии одного лица на другое»[14]. В ситуациях же выражения призывов к совершению противоправных действий в адрес конкретно определённого множества лиц такое личное отношение отсутствует, как правило, отсутствует совместность преступной деятельности.

Во-вторых, что непосредственно связано с предыдущим тезисом, говоря о публичных призывах к совершению противоправных действий, адресованных множеству персонально определённых лиц, лицо практически не взаимодействует со своими слушателями, не ведёт диалог, а выступает перед публикой. Грамматическое толкование термина «публика» показывает, что таковой признаются «лица, находящиеся где-нибудь в качестве зрителей, слушателей, пассажиров и т.п.»[15]. Это подчёркивает, что при установлении признаков публичности призывов отсутствует необходимая для соучастия двусторонняя связь, личное отношение соучастников.

В-третьих, проводя аналогию публичных призывов к совершению противоправных действий с подстрекательством к совершению преступлению, необходимо учитывать, что подстрекателем признаётся лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления (ч. 4 ст. 33 УК РФ).[16] В случае же с публичными призывами уголовная ответственность не связывается с результатом в виде фактического склонения адресатов призыва к совершению соответствующих преступлений. В юридической литературе «преступную активность лица по склонению другого лица к совершению преступления, не достигшую совместности преступной деятельности по обстоятельствам, независящим от его воли»[17] предлагается именовать неудавшимся подстрекательством. В частности об этом ведётся речь в ч. 5 ст. 34 УК РФ: за приготовление к преступлению несёт уголовную ответственность лицо, которому по не зависящим от него обстоятельствам не удалось склонить других лиц к совершению преступления. Поэтому корректнее сравнивать публичные призывы к совершению противоправных действий не просто с подстрекательством, а с неудавшимся подстрекательством.

Таким образом, необходимо сделать вывод, что публичные призывы к совершению противоправных действий не являются специальным видом подстрекательства. Данное мнение разделяют 70 % практикующих юристов, опрошенных в ходе проведённого нами исследования. Основными критериями разграничения анализируемых призывов с институтом соучастия в преступлении являются следующие аспекты:

публичные призывы либо не имеют индивидуально определённых адресатов, либо в ситуациях выражения призывов в адрес конкретно определённого множества лиц отсутствует личное отношение между соучастниками, отсутствует совместность преступной деятельности;

при публичных призывах, адресованных множеству персонально определённых лиц, лицо призывающее практически не взаимодействует со своими слушателями, не ведёт диалог, а выступает перед публикой, что свидетельствует об односторонней связи, исключающей соучастие;

уголовная ответственность за публичные призывы не связывается с результатом в виде фактического склонения адресатов призыва к совершению соответствующих преступлений, что роднит рассматриваемое общественно опасное деяние с неудавшимся подстрекательством.

С учётом изложенного становится очевидным, что одним из узловых признаков публичных призывов к совершению противоправных действий выступает их публичность. По утверждению А.Г. Кибальника и И.Г. Соломоненко, «признак публичности имеет место, если призыв производится в отношении двух и более лиц»[18]. Однако, например, А.А. Арямов с выводом о достаточности двух адресатов призывов для признания их публичными не соглашается, полагая, что «такие действия должны быть квалифицированы как подстрекательство»[19].

По нашему мнению, в этом ракурсе следует скорее поддержать сторонников второй позиции. Призывы, обращённые к двум лицам, в большей степени отвечают характеристикам неудавшегося подстрекательства. Публика, представленная двумя людьми, это уже возможность для личного общения, взаимодействия. Хотя, конечно же, теоретически нельзя исключить ситуацию, при которой возможно выражение публичных призывов к совершению противоправных действий всего лишь двум слушателям. Это может иметь место, например, в случае, когда на собрание коллектива, перед которым планировалось выступление, явилось только два человека.

В этой связи, на наш взгляд, не вполне уместно формулировать строгие количественные критерии публичности, так как преобладающим значением для констатации публичности обладают иные факторы. Не случайно Пленумом Верховного Суда РФ по этому моменту даны следующие разъяснения: вопрос о публичности призывов должен разрешаться с учётом места, способа, обстановки и других обстоятельств дела (обращения к группе людей в общественных местах, на собраниях, митингах, демонстрациях, распространение листовок, вывешивание плакатов, размещение обращений в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования, включая сеть Интернет, например, на сайтах, форумах или в блогах, распространение обращений путём массовой рассылки электронных сообщений и т.п.).[20]

Следовательно, публичность выступает сугубо оценочным признаком составов преступлений, выражающихся в публичных призывах к совершению противоправных действий. Безусловно, публичность подразумевает массовость адресата призывов, но должна констатироваться с учётом места, способа, обстановки и других обстоятельств дела. С таким выводом согласилось 62 % респондентов, опрошенных в ходе проведённого нами исследования.

[1] Корнилов А.В. Разграничение публичных призывов к экстремистской и террористической деятельности // Вестник Томского государственного университета. Право. - 2013. - № 4 (10). - С. 94.

[2] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Под ред. А.В. Бриллиантова. - М.: Проспект, 2010. - С. 802. См. также: Уголовное право России. Части Общая и Особенная: учебник / Под ред. А.И. Рарога. - 7-е изд., перераб. и доп. - М.: Проспект, 2012. - С. 599.

[3] См.: Кибальник А.Г., Мартиросян А.С. Геноцид в решениях международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии: монография. - М.: Юрлитинформ, 2015. - С. 92-95.

[4] Кочои С.М. Расизм: уголовно-правовое противодействие: монография. - М.: ТК Велби, 2007. - С. 46-47.

[5] Коровин Е.П. Вовлечение в совершение преступления: уголовно-правовая характеристика и особенности квалификации: монография / Под ред. Т.В. Пинкевич. - М.: Илекса, 2010. - С. 61.

[6] Там же. - С. 129.

[7] Коровин Е.П. Вовлечение в совершение преступления: уголовно-правовая характеристика и особенности квалификации: монография / Под ред. Т.В. Пинкевич. - М.: Илекса, 2010. - С. 127.

[8] Агапов П. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма: анализ законодательной новации // Уголовное право. - 2007. - № 1. - С. 4.

[9] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под ред.

И. Радченко, А.С. Михлина. - СПб.: «Питер», 2007. - С. 430. См. также: Фридинский С.Н. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности: уголовно-правовая характеристика и вопросы квалификации // Юрист-Правовед. - 2008. - № 4. - С. 67-71; Пинкевич Т.В., Черных Е.Е. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма: проблемы квалификации // Вестник Нижегородской академии МВД России. - 2014. - № 3 (27). -

141-144; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под ред.

B.Т. Томина, В.В. Сверчкова. - 6-е изд., перераб. и доп. - М.: «Юрайт-Издат», 2010. -

C. 401. См. также: Алехин В.П. Соучастие в террористической деятельности. - М.: Издательство «Юрлитинформ», 2009. - С. 109.

[10] Борисов С.В. Уголовная ответственность за публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Российский следователь. - 2007. - № 19.

[11] Кибальник А.Г., Соломоненко И.Г. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Законность. - 2007. - № 2. - С. 15. См. также: Олейников С. Действия, направленные на возбуждение ненависти или вражды и подстрекательство к преступлению: проблемы разграничения // Уголовное право. - 2009. - № 6. - С. 35-40; Васюков В.В. Виды соучастников в уголовном праве России: Дис. ... канд. юрид. наук. - СПб., 2008. - С. 161-162; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. А.И. Рарог. - 9-е изд., перераб. и доп. - М.: Проспект, 2013. - С. 856; Чучаев А.И., Грачева Ю.В., Задоян А.А. Преступления против общественной безопасности: учебно-практическое пособие. - М.: Проспект, 2010. - С. 26.

[12] Шевченко И.В. Уголовная ответственность за террористическую деятельность: уголовно-правовой и правоприменительный аспекты: Дис. ... канд. юрид. наук. - Саратов, 2010. - С. 125.

[13] Едлин В.А. Комментарий к Федеральному закону от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности». - Система ГАРАНТ, 2010.

[14] Баршев С. О подстрекательстве // Журнал Министерства юстиции. - СПб., 1868. - Т. 1. - С. 393. Цит. по: Васюков В.В. Виды соучастников в уголовном праве России: Дис. ... канд. юрид. наук. - СПб., 2008. - С. 162-163.

[15] Ожегов С.И. Словарь русского языка: Ок. 53 000 слов / Под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. - 24-е изд., испр. - М.: ООО «Издательство Оникс»: ООО «Издательство «Мир и Образование», 2007. - С. 444.

[16] Рыжов Р.С. Уголовная ответственность соучастников преступления: Дис. ... канд. юрид. наук. - Рязань, 2003. - С. 98; Арутюнов А.А. Соучастие в преступлении по уголовному праву Российской Федерации: Дис. ... докт. юрид. наук. - М., 2006. - С. 164166.

[17] Сафин А.Ф. Неудавшееся подстрекательство: понятие и вопросы квалификации // Актуальные проблемы экономики и права. - 2010. - № 2. - С. 171. См. также: Плаксина Т. Неудавшееся подстрекательство // Уголовное право. - 2011. - № 4. - С. 46-51.

[18] Кибальник А.Г., Соломоненко И.Г. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Законность. - 2007. - № 2. - С. 15. См. также: Кибальник А.Г., Малахова О.В. Уголовная ответственность за агрессию. - Ставрополь: Ставропольсервисшкола, 2003. - С. 98.

[19] Арямов А.А. Преступления против мира и безопасности человечества: хрестоматийный курс лекций. - М.: Юрлитинформ, 2012. - С. 29.

[20] Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» от 9 февраля 2012 г. № 1 // Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2012. - № 4; Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г. № 11 // Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2011. - № 8; Определение Конституционного Суда РФ «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Королева Игоря Валерьевича на нарушение его конституционных прав статьей 2052 Уголовного кодекса Российской Федерации» от 25 сентября 2014 г. № 2055-О // Справочная правовая система «Консультант Плюс».