Права человека можно определить как права, определяющие статус человека в обществе и государстве. В современном понимании права человека основаны на естественном праве, т.е. присущи всем людям от рождения. Подобное понимание складывалось на протяжении достаточно длительного временного периода. Еще выдающийся русский юрист Ф.Ф. Мартенс отмечал: «В настоящее время все образованные государства признают за человеком, как таковым, безотносительно к его подданству или национальности, известные ос-

198

новные права, которые неразрывно связаны с человеческой личностью...» .

Права человека являются объектом не только внутригосударственной, но и международно-правовой защиты. Умышленное нарушение данных прав является, без сомнения, противоправным деянием.

В то же время не каждое нарушение прав человека образует состав международного преступления, а лишь наиболее тяжкие, вызывающие озабоченность всего мирового сообщества. Г. Верле писал: «Это не означает, однако, что любое нарушение прав человека или даже любое серьезное нарушение является наказуемым непосредственно по международному праву. Напротив, лишь небольшой группе прав человека гарантируется защита посредством междуна- [1]
родного уголовного права. Непосредственная криминализация нарушения права в соответствии с международным правом является наивысшим уровнем защиты, которого может достичь субъективное право»[2] [3] [4].

Следует упомянуть и мнения, более расширительно толкующие понятие международного преступления. Так, С.В. Черниченко высказывал мнение о необходимости признать международными преступлениями все грубые и массовые нарушения прав человека, совершенные по указанию правительств или санкционированные данными правительствами. В то же время он считает, что это не имеет ничего общего с криминализацией новых международно-правовых

деликтов и международной уголовной ответственностью за них физических

200

лиц

Большинство юристов-международников все же рассматривают понятие «международное преступление» в контексте международного уголовного права. В.Н. Кулебякин и А.Ю. Скуратова определяют международные преступления как «тягчайшие общественно-опасные противоправные деяния, которые нарушают основополагающие нормы международного права, затрагивают интересы всего международного сообщества, посягают на международный правопорядок в целом» . В.Н. Кудрявцев считает, что международные преступле

ния - это «правонарушения, наносящие ущерб жизненно важным интересам международного сообщества, т.е. в первую очередь международному миру и

безопасности»[5].

Наиболее развернутое определение международному преступлению дает Н.И. Костенко: «Концептуально международное преступление - это разновидность международного правонарушения, посягающего на сами основы международного сообщества и наносящего ему тяжкий ущерб и вызывающего опасные
для человеческой цивилизации нарушения принципов и норм международного права, основополагающего значения для дела обеспечения мира, защиты человека и жизненно важных интересов международного сообщества в целом. Конечным итогом совершения международного преступления является международная ответственность государств и индивидуальная ответственность физических лиц»[6].

К видам (категориям) международных преступлений традиционно относят преступления геноцида, преступления против человечности, военные преступления и преступления агрессии. Следует отметить, что в научной литературе преступления против мира (правовое понятие, в основном аналогичное понятию «преступления агрессии»), преступления против человечности и военные преступления именовались преступлениями по общему международному праву, а иные преступления (в частности, преступления геноцида) - конвенционными преступлениями.

Невзирая на общепринятость вышеуказанной классификации, упомянутые четыре вида международных преступлений никогда (до Римского статута) не были объединены в общем кодифицированном международно-правовом акте. Несмотря на то что Статут кодифицировал в своих положениях указанные виды преступлений, а также сформулировал, опираясь на предшествующие ему договорные и обычные нормы международного гуманитарного и международного уголовного права, конкретные составы преступлений, данный международный акт не претендует на исчерпывающий охват всех международных преступных деяний, а лишь определяет четкие границы юрисдикции МУС. Так, п. 3 ст. 22 Статута (п. 1 и 2 данной статьи ограничивает юрисдикцию МУС и запрещают применение определения состава преступления по аналогии) провозглашает: «Настоящая статья не влияет на квалификацию любого деяния как преступного по международному праву, независимо от настоящего Статута»[7]. Кроме того, международное уголовное право является развивающейся отраслью международного публичного права, в том числе в части, касающейся перечня международных преступлений. Мнение о нестатичности международного уголовного права встречается в научной литературе, посвященной указанной отрасли. В частности, С.В. Черниченко считал, что перечень международных преступлений может быть лишь приблизительным и является эволюционирующим яв-

205

лением .

Ответственность за международные преступления, по Римскому статуту, сводится к уголовной ответственности физических лиц, тем самым политическая ответственность государств за данные преступления выводится за рамки юрисдикции МУС, но, естественно, не отрицается в принципе. В п. 4 ст. 25 Статута говорится: «Ни одно положение в настоящем Статуте, касающееся индивидуальной уголовной ответственности, не влияет на ответственность госу-

206

дарств по международному праву» .

Представляется необходимым выяснить соотношение понятий «международные преступления» и «преступные нарушения прав человека». Формулировки составов преступлений в положениях Римского статута, их толкование в Элементах преступлений, исторический контекст появления указанных формулировок в международном праве свидетельствуют о том, что права человека являются объектом преступного посягательства всех международных преступлений (по крайней мере закрепленных в положениях Статута). Зачастую, правда, данный объект не является единственным. Так, преступление агрессии имеет в качестве объекта преступного посягательства, помимо прав человека, также государственный суверенитет и территориальную целостность. Тем не менее можно констатировать, что преступное нарушение прав человека - это международное преступление с конкретизированным родовым объектом преступ- [8] [9] ного посягательства. Для целей настоящего диссертационного исследования предлагается рассматривать понятия «международные преступления» и «преступные нарушения прав человека» в качестве тождественных.

Таким образом, ответственность за преступные нарушения прав человека в контексте положений Римского статута Международного уголовного суда - это уголовная ответственность физических лиц за международные преступления, подпадающие под юрисдикцию МУС.

Гражданство физического лица, предположительно виновного в совершении международных преступлений, предусмотренных положениями Статута (предполагаемого субъекта преступления), не всегда является решающим обстоятельством для привлечения (или непривлечения) его к ответственности Международным уголовным судом. В случае совершения указанных преступлений на территории государства, являющего участником Статута, либо на территории любого государства (при передаче ситуации Суду Советом Безопасности ООН в соответствии с п. «Ь» ст. 13 Статута ), гражданство предполагаемого субъекта преступления не имеет значения для привлечения его к уголовной ответственности Международным уголовным судом. Лишь в случае совершения международного преступления на территории государства, не являющегося участником Статута или (гипотетически) территории с международным режимом (а также при отсутствии вышеупомянутой реакции Совета Безопасности ООН) действует исключительно принцип гражданства (Суд осуществляет юрисдикцию, если обвиняемое лицо является гражданином государства - участника Римского статута).

Римский статут исключает из юрисдикции МУС лиц, не достигших к моменту предполагаемого совершения международного преступления 18-летнего 208

возраста .

Большинство составов преступлений, предусмотренных Статутом, не предполагают обязательного наличия специального субъекта преступного деяния [10] [11] (хотя объективная сторона ряда преступных деяний (преступления геноцида и апартеида) фактически предполагают в качестве субъекта данных преступлений лицо, обладающее реальной властью). Исключение составляют преступления агрессии. В соответствии с п. 1 ст. 8-bis Статута действия, относящиеся к объективной стороне данного преступления, могут планироваться и осуществляться «лицом, которое в состоянии фактически осуществлять контроль за политическими и военными действиями государства»[12]. Специальный субъект преступления положениями Римского статута предусмотрен также для особого вида ответственности - ответственности военных командиров и иных начальников за преступления, совершенные их подчиненными (см. далее данный параграф диссертации).

Субъективную сторону международных преступлений определяет ст. 30 Статута (точнее, несмотря на название, данная статья раскрывает понятие вины (mens rea), которая является ядром субъективной стороны):

«1. Если не предусмотрено иное, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, только в том случае, если по признакам, характеризующим объективную сторону, оно совершено намеренно и сознательно.

Для целей настоящей статьи лицо имеет намерение в тех случаях, когда:

в отношения деяния - это лицо собирается совершить такое деяние;

в отношении последствия - это лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий.

Для целей настоящей статьи «сознательно» означает, что обстоятельство существует или что последствие наступит при обычном ходе событий. «Знать» и «знание» должны толковаться соответствующим образом»[13].

Из текста данной статьи следует, что юрисдикция МУС распространяется лишь на преступления, совершенные с умыслом. Преступления, совершенные по неосторожности, подпадают под юрисдикцию МУС лишь в специально оговоренных в Статуте (и разъясненных в Элементах преступлений) случаях. В настоящее время Статут не предусматривает конкретных составов преступлений, совершенных по неосторожности. Единственное своего рода исключение - ответственность командиров (начальников) за преступления, совершенные их подчиненными. Однако данная ответственность является не отдельным составом преступления, а видом международной уголовной ответственности, применяемой в дополнение к основным составам преступлений, изложенным в ст. 6-8 Римского статута (см. далее данный параграф диссертации).

Следует уточнить вопрос о приемлемости к рассмотрению Международным уголовным судом преступлений, предусмотренных Статутом, совершенных с косвенным умыслом (dolus eventualis). Понятие косвенного умысла в национальных правовых системах существенно не различается. Так, ч. 3 ст. 25 Уголовного кодекса Российской Федерации гласит, что «преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично» . В германском уголовном праве косвен

ный умысел имеет место тогда, когда субъект преступления лишь предполагает возможность нарушения закона, считается с этим и в ряде случаев соглашается с наступлением общественно опасных последствий, которых не желает. Однако при этом воля к действиям субъекта преступления является безусловной .

Значительное число юристов-международников, занимающихся исследованием деятельности органов международного уголовного правосудия, в частности Международного уголовного суда, считает, что под юрисдикцию МУС, [14] [15]

согласно ст. 30 Римского статута, попадают лишь преступления, совершенные с прямым умыслом (dolus directus). Причиной этого является формулировка п. 2 ст. 30, предполагающая знание преступника об обязательном (а не возможном) наступлении последствий «при обычном ходе событий» .

Г. Верле, анализируя нормативные положения Римского статута, делает на основе этого анализа вывод о том, что на основании указанных положений под юрисдикцию МУС могут подпадать лишь преступления, совершенные с прямым умыслом (если не предусмотрено иное). Тем не менее, по его мнению, практика Международного уголовного суда внесла определенные коррективы в вышеуказанные положения, фактически распространив действие ст. 30 Статута на преступления, совершенные с косвенным умыслом: «Именно этот подход был избран Палатой предварительного производства Международного уголовного суда в процессе по делу Лубанги. Палата предварительного производства пришла к выводу, что кроме “конкретного намерения” (“dolus directus первого порядка», т.е. цели) и осознания неизбежного результата («dolus directus второго порядка»), ст. 30 Статута МУС также охватывает ситуации, в которых подозреваемый отдает себе отчет в том, что его действия или бездействие могут создать риск материализации объективных элементов преступления и принимает данный результат, примиряясь с ним или соглашаясь с его наступлением (также известные как dolus eventualis)» .

Однако полномочия МУС не распространяются ни на возможность создания новых норм права, ни на расширительное толкование положений Римского статута. Очевидно, что преступления, совершенные с косвенным умыслом, могут подпадать под юрисдикцию Международного уголовного суда в соответствии со ст. 30 Статута. При анализе формулировок статьи и полученных в ре- [16] [17]

зультате такого анализа выводах о распространении юрисдикции Суда лишь на преступления, совершенные с прямым умыслом, зачастую не отражено то обстоятельство, что dolus directus характеризуется не только предвидением наступления общественно опасных последствий, но и желанием их наступления (стремлением к достижению определенного преступного результата). В то же время п. 2 ст. 30, формулирующий признаки намерения (являющегося необходимой составляющей любого, кроме должным образом оговоренных в Статуте исключений, преступления, подпадающего под юрисдикцию МУС) в отношении наступления общественно опасных последствий, определяет указанные признаки следующим образом: «лицо собирается причинить последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий» . В данном случае раз

делительный союз «или» дифференцирует стремление к наступлению общественно опасных последствий и простое знание об их наступлении при обычном ходе событий. Данное положение Статута свидетельствует о том, что косвенный умысел является допустимой формой вины для преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС (совершая преступное деяние, лицо сознает наступление общественно опасного последствия, но не собирается его причинять, т.е. не желает его наступления). Практика Международного уголовного суда по делу Томаса Лубанги Дьило лишь подтверждает правильность данного толкования указанной правовой нормы.

Следует отметить, что в дальнейшем МУС при осуществлении правосудия предпочитал не обращаться к термину «dolus eventualis», противопоставляя его некоему (уже упомянутому) промежуточному понятию «dolus directus второго порядка» (или второй степени - second degree). При этом указанным понятием фактически охватывалась (по крайней мере частично) и такая форма вины, как косвенный умысел, так как «dolus directus второго порядка» не предполагает конкретного намерения виновного лица к достижению общественно опасных [18] последствий (см. гл. 3 данного диссертационного исследования). Неприятие в некоторых позднейших решениях судебных органов МУС понятия «dolus even- tualis,» возможно, имеет некоторые истоки в понимании французским национальным уголовным правом «эвентуального умысла» как термина, обозначающего наиболее опасную форму преступной неосторожности (либо некую форму «промежуточной» вины между умыслом и преступной неосторожностью)[19] [20] [21]. Однако сам термин «прямой умысел» (dolus directus) изначально предполагает стремление к достижению общественно опасных последствий. Представляется целесообразным, с учетом уголовно-правовых норм российского, а также зарубежного (в частности, германского) права, использовать в теоретической части данного диссертационного исследования понятие косвенного умысла (а также понятие «dolus eventualis» в качестве тождественного понятию косвенного умысла) для характеристики возможной субъективной стороны преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС.

Переходя к рассмотрению объектов международных преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, следует отметить многоуровневость самого понятия «объект международного преступления». Данная многоуровневость может быть представлена следующим образом:

общий объект - мировой правопорядок, представляющий собой совокупность юридических благ и интересов, закрепленных системой международного публичного права и криминализированных международным уголовным

217

правом ;

родовой объект - составная часть общего объекта, объединяющая в себе группу однородных юридических благ и интересов, охраняемых соответствующими нормами международного права (как отмечалось выше, конкретизированным родовым объектом международных преступлений, рассматриваемым
в данном диссертационном исследовании, являются права человека, защищенные положениями Римского статута);

2014. С. 134.

- непосредственный объект - правовой интерес, на который посягает конкретное международное преступление[22] (в контексте данного диссертационного исследования - различные права человека, нарушенные преступным посягательством: права человека на жизнь, на здоровье, на благоприятную окружающую среду и т.д.).

При этом следует отметить, что многие преступные нарушения прав человека, закрепленные в международном уголовном праве (и, в частности, в Статуте МУС), посягают сразу на несколько указанных прав, т.е. имеют несколько непосредственных объектов преступного посягательства.

Следующим необходимым элементом состава преступления является объективная сторона, т.е. совокупность признаков, характеризующих непосредственно преступное деяние и общественно опасные последствия, наступившие в результате его совершения. Римский статут, как правило, подробно не регламентирует объективную сторону преступлений. Некоторое толковательное описание объективной стороны преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, содержится в Элементах преступлений.

Важнейшей составляющей объективной стороны преступлений (в том числе международных преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда) является преступное поведение. При этом преступное поведение может проявляться как в форме действия, так и в форме бездействия.

Следует отметить, что преступное поведение (в особенности преступное действие, т.е. активное преступное поведение субъекта), направленное на совершение международных преступлений, зачастую представляет собой достаточно сложный, многоплановый и длительный вид деятельности. Так, А.Н. Трайнин, характеризуя преступления против человечности, в своей работе «Защита мира

и уголовный закон» указывал на то, что «преступление против человечества складывается не из эпизодического действия (удар ножом, поджог и т.п.), а из системы действий, из определенного рода «деятельности» (подготовка агрессии, политика террора, преследование мирных граждан и т.п.)» .

Другим значимым элементом объективной стороны международных преступлений является наступление общественно опасных последствий. При этом, применительно к международным преступлениям, допустимо в расширительном понимании говорить о наступлении общественно опасных последствий в отношении преступных деяний как с материальным, так и с формальным составом. Так, Г. Верле отмечает: «В данном смысле последствия охватывают все последствия преступного поведения, даже так называемые “поведенческие” преступления, или преступления с формальным составом, которые могут иметь “последствия”. Последствие может заключаться в причинении вреда, действительно нанесенного (такого как умышленное причинение потерпевшему сильных страданий), или в создании опасности для охраняемого права (такой как создание серьезной угрозы здоровью потерпевшего)»[23] [24]. Таким образом, все без исключения международные преступления имеют общественно опасные последствия если не в узком (уголовно-правовом), то в более широком (политико-правовом) значении. Совершаемые в контексте социальных и политических катаклизмов, «вызывающие озабоченность международного сообщества»[25] (а именно такие преступные деяния подпадают под юрисдикцию МУС), международные преступления несут угрозу общемировой и региональной стабильности, а, оставаясь безнаказанными, порождают правовой нигилизм и создают предпосылки для новых преступных нарушений основных прав личности и общества.

Важнейшим элементом объективной стороны преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, являются обстоятельства их совершения. Обстоятельства совершения конкретного международного преступления - это факты, имеющие существенное значение для квалификации указанных преступлений (например, нахождение лица под защитой Женевских конвенций 1949 г.). Отдельно следует выделить так называемые контекстные (контекстуальные) обстоятельства объективной стороны, являющиеся составной частью более широкого понятия контекстных (контекстуальных) обстоятельств, имеющих существенное значение как для объективной, так и для субъективной стороны международных преступных деяний. Второе, более широкое содержание понятия контекстных (контекстуальных) обстоятельств в литературе по международному праву иногда обозначается термином «контекстный элемент» . В дальней

шем в настоящем диссертационном исследовании предлагается использовать именно данный термин в указанном значении.

Термин «контекстный элемент» используется в науке международного уголовного права для обозначения связи состава преступления с обстоятельствами, квалифицирующими его в качестве международного преступного деяния. Так, контекстным элементом преступлений против человечности является их связь с широкомасштабным или систематическим нападением на любых гражданских лиц. Контекстным элементом военных преступлений является связь данных деяний с вооруженным конфликтом.

Основное значение контекстного элемента заключается в отграничении международных преступлений от обычных уголовных преступлений, подпадающих лишь под юрисдикцию соответствующего национального права. Кроме того, контекстный элемент позволяет отграничить друг от друга различные категории преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС (с зачастую практически идентичными по объективной стороне конкретными составами пре- [26]
ступлений). Так, контекстный элемент позволяет отграничить друг от друга преступления против человечности и военные преступления. В рамках же категории военных преступлений контекстный элемент позволяет провести разграничение между указанными преступлениями, совершаемыми в ходе вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера.

Необходимо отметить, что органы международного уголовного правосудия (в большей степени трибуналы ad hoc и в меньшей степени МУС) не всегда идут по пути четкого разграничения составов преступлений со сходной объективной стороной. Определенное распространение в практике данных судебных органов получила концепция кумулятивного обвинения, предусматривающая предъявление обвинения в совершении одновременно нескольких составов преступлений на основании одних и тех же материальных фак-

тов

Подобная практика, не имеющая закрепления в договорных и обычных нормах международного права, входит в определенное противоречие с принципом ne bis in idem. Тем не менее данную практику возможно признать допустимой при условии того, что наказание не будет назначаться отдельно за каждый вменяемый на основе кумулятивного обвинения состав преступления.

Немаловажным аспектом ответственности за преступные нарушения прав человека является совокупность норм Римского статута, регулирующих вопросы соучастия в международных преступлениях. Римский статут криминализирует (перечисляя в п. 3 ст. 25) несколько форм участия в преступной деятельности. Кроме того, п. 3 ст. 25 Статута определяет возможность для уголовной ответственности физического лица за неоконченное преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, и условия такой ответственности.

Согласно указанной международно-правовой норме, лицо подлежит уголовной ответственности в случаях, если оно: [27]

«а) совершает такое преступление индивидуально, совместно с другим лицом или через другое лицо независимо от того, подлежит ли это другое лицо уголовной ответственности;

приказывает, подстрекает или побуждает совершить такое преступление, если это преступление совершается или если имеет место покушение на это преступление;

с целью облегчить совершение такого преступления пособничает, подстрекает или каким-либо иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая предоставление средств для его совершения;

любым другим способом способствует совершению или покушению на совершение такого преступления группой лиц, действующих с общей целью. Такое содействие должно оказываться умышленно и либо:

в целях поддержки преступной деятельности или преступной цели группы в тех случаях, когда такая деятельность или цель связана с совершением преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда; либо:

с осознанием умысла группы совершить преступление;

в отношении преступления геноцида прямо и публично подстрекает других к совершению геноцида;

покушается на совершение такого преступления, предпринимая дей

ствие, которое представляет собой значительный шаг в его совершении, однако преступление оказывается незавершенным по обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица. Вместе с тем лицо, которое отказывается от попытки совершить преступление или иным образом предотвращает совершение преступления, не подлежит наказанию в соответствии с настоящим Статутом за покушение на совершение этого преступления, если данное лицо полностью и добровольно отказалось от преступной цели» . [28]

Можно констатировать, что за исключением обычного соисполнительства, предусмотренного пп. «а» п. 3 ст. 25, положения Статута предусматривают две группы различных форм (видов) соучастия. Первая группа объединяет соучастие в форме отдания преступного приказа, соучастие в форме подстрекательства и соучастие в форме побуждения. Характеризуя формы соучастия, относящиеся к указанной группе, Г. Верле пишет: «Все эти формы соучастия объединяет то, что лицо не исполняет преступление самостоятельно, но побуждает другое лицо к его исполнению. Такое побуждение порождает правоотношение уголовной ответственности только в том случае, если преступление фактически совершается или если, по меньшей мере, происходит покушение на его совершение. Таким образом, и отдача приказа, и побуждение к совершению преступления являются вспомогательными формами соучастия»[29].

Ко второй группе форм соучастия в международных преступлениях относятся пособничество, а также способствование совершению или покушению на совершение международного преступления группой лиц (являющееся, по сути, близкой к пособничеству формой соучастия). При этом объективная сторона пособничества может выражаться как в материальной, так и в моральной поддержке совершения преступных деяний. А.Г. Кибальник раскрывает понимание содержания пособничества доктриной международного уголовного права следующим образом: «Пособничество в совершении преступления в современном международном уголовном праве описывается двумя терминами: «aiding» и «abetting».

Как разъясняет У.А. Шабас, эти термины заимствованы из формулировок соучастия, характерных для стран общего права. При этом aiding означает «некоторую форму физической помощи в совершении преступления», но «вторичного характера». Abetting представляет собой «моральную поддержку» или «другое проявление морального уговаривания»[30]. В деле МТБЮ «Прокурор против А. Фурунджия» констатируется, что пособничество состоит в «практической помощи, поддержке или моральной поддержке, которая оказывает существенный эффект на совершение преступления»[31].

В отношении такой формы соучастия, как способствование совершению или покушению на совершение международного преступления группой лиц (далее - способствование), следует отметить ее отличие от собственно пособничества в способах оказания преступного содействия. Данные отличия с достаточной очевидностью не закреплены в положениях Римского статута и иных международно-правовых актах и отмечены лишь на уровне доктрины международного уголовного права, использующей методы исторического и грамматического толкования права. Если пособничество предусматривает непосредственную вовлеченность в совершение преступления, в частности, путем предоставления средств для его совершения, то способствование предполагает оказание содействия преступному деянию в удаленном доступе любым другим способом, чем пособничество, например, через финансирование преступной деятельности.

Помимо соучастия в международном преступлении положения Римского статута предусматривают такую особую форму уголовной ответственности, как ответственность командиров и других начальников за преступления, совершенные их подчиненными.

Статья 28 Статута формулирует содержание данной формы ответственности следующим образом:

«В дополнение к другим основаниям уголовной ответственности по настоящему Статуту за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда:

а) военный командир или лицо, эффективно действующие в качестве военного командира, подлежит уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда, совершенные силами, находящимися под его эффективным командованием и контролем либо, в зависимости от обстоятельств, под его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими силами, когда:

такой военный командир или такое лицо либо знало, либо, в сложившихся на тот момент обстоятельствах, должно было знать, что эти силы совершали или намеревались совершить такие преступления; и

такой военный командир или такое лицо не приняло всех необходимых или разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования;

b) применительно к отношениям начальника и подчиненного, не описанным в п. (а), начальник подлежит уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда, совершенные подчиненными, находящимися под его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими подчиненными, когда:

начальник либо знал, либо сознательно проигнорировал информацию, которая явно указывала на то, что подчиненные совершали или намеревались совершить такие преступления;

преступления затрагивали деятельность, подпадающую под эффективную ответственность и контроль начальника; и

начальник не принял всех необходимых и разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовно-

229

го преследования» .

Данная статья применяется в «дополнение к другим основаниям», т.е. лишь в случае наступления общественно-опасных последствий в форме совершения подчиненными командиров и иных начальников преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, согласно ст. 5 Статута . [32] [33]

Ответственность командиров и других начальников за преступления, совершенные их подчиненными (далее - командная ответственность) не представляется корректным идентифицировать в качестве формы соучастия в преступлении.

сторона командной ответственности может иметь различные формы вины: от умысла (прямого или косвенного) до преступной неосторожности (легкомыслия или небрежности). При этом даже наличие прямого умысла на непредотвращение преступлений своих подчиненных либо на покрыватель- ство подобных деяний не означает умысла на соучастие в указанных преступных деяниях (так как направленность умыслов на соучастие в преступлении и на его непредотвращение существенным образом различается) .

возможным на доктринальном уровне при определении конкретной формы соотношения командной ответственности и основного состава преступления использовать применяющееся в ряде национальных правовых систем понятие причастности к преступлению (иногда также используется термин «прикосновенность к преступлению»). В частности, в российском уголовном праве данное понятие представляет собой особый правовой институт, устанавливающий основания и пределы ответственности лиц, не относящихся к категории соучастников, однако причастных к совершению преступных деяний . При этом следует отметить, что командная ответственность не вписывается полностью в уже известные в национальных правовых системах формы причастности (прикосновенности) к преступлению (такие как укрывательство преступления и попустительство) . В соответствии с вышесказанным пред

ставляется целесообразным рассматривать командную ответственность в ка-

234

честве особой формы причастности (прикосновенности) к преступлению . [34] [35] [36] [37]

Таким образом, уголовная ответственность за преступные нарушения прав человека, закрепленная в положениях Римского статута, распространяется как на непосредственных исполнителей преступных деяний, так и на их соучастников, а также некоторые категории иных лиц, сопричастных указанным преступлениям (командная ответственность).

Римский статут предусматривает ряд оснований, исключающих уголовную ответственность за деяния, имеющие признаки составов международных преступлений. Данные основания определены в ст. 31-33 Статута.

Основаниями для освобождения от уголовной ответственности, согласно указанным статьям Статута, являются:

психическое заболевание или расстройство лица, лишающие его возможности осознавать противоправность или характер своего поведения или сообразовывать свои действия с требованиями закона ;

интоксикация лица, лишающая его возможности осознавать противоправность или характер своего поведения или сообразовывать свои действия с требованиями закона, если лицо не подверглось интоксикации добровольно, зная, что в результате интоксикации им может быть совершено деяние, представляющее собой преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, либо

236

проигнорировав опасность совершения им такого деяния ;

защита лицом себя или другого лица, а также (в случае военных преступлений) имущества, являющегося особо важным для выживания данного лица или другого лица, либо имущества, которое является особо важным для выполнения задачи военного характера от неизбежного и противоправного применения силы способом, соразмерным степени опасности, угрожающей этому лицу

237

или другому защищаемому лицу или имуществу ; [38] [39] [40]

вынужденная ответная реакция лица на угрозу (исходящую от других лиц либо созданную другими обстоятельствами, не зависящими от этого лица) неминуемой смерти либо неминуемого причинения тяжких телесных повреждений или продолжения причинения таких повреждений для него самого или другого лица, выражающаяся в принятии необходимых и разумных мер для устранения этой угрозы при условии, что это лицо не намерено причинить больший вред, чем тот, который оно стремилось предотвратить ;

ошибка в факте (если она исключает необходимую субъективную сторону данного преступления)[41] [42].

Кроме того, при наличии определенных условий Статут предусматривает возможность освобождения от уголовной ответственности в следующих случаях:

ошибка в праве относительно того, является ли определенный тип поведения преступлением, подпадающим под юрисдикцию Суда, если она исключает необходимую субъективную сторону данного преступления, либо в порядке, предусмотренном в ст. 33 Статута («Приказы начальника и предписание закона»)[43] [44];

приказ правительства или начальника, если лицо было юридически обя

выполнить приказ данного правительства или данного начальника, лицо не знало, что приказ был незаконным и приказ не был явно незаконным (приказы о совершении преступлений геноцида или преступлений против человечности признаются Статутом явно незаконными) .

Таким образом, в последнем случае, приказ правительства или начальника может освобождать лицо от ответственности перед Международным уголовным судом при наличии вышеуказанных условий фактически лишь при совершении военных преступлений. На доктринальном уровне иногда высказывается мнение, что неосознание незаконности приказа возможно лишь при неясности соответствующей нормы материального права (причем бремя доказывания собственной невиновности лежит на исполнителе приказа)[45].

Подводя итог вышеизложенному, можно выделить несколько основных черт, характеризующих общие принципы уголовной ответственности за преступные нарушения прав человека, подпадающие под юрисдикцию МУС.

Преступные нарушения прав человека представляют собой нарушения основополагающих прав, свобод и законных интересов человека, защищенных нормами международного уголовного права. Римский статут МУС является международно-правовым актом, на сегодняшний день наиболее полно кодифицировавшим указанные нормы. При этом Статут не претендует на исчерпывающий перечень международных уголовно-правовых норм, а лишь закрепляет в своих положениях составы международных преступлений, подпадающих под юрисдикцию Международного уголовного суда.

Субъективная сторона преступных нарушений прав человека, подпадающих под юрисдикцию МУС, предусматривает в качестве формы вины, как правило, прямой или косвенный умысел. Преступная неосторожность, как форма вины фактически предусмотрена Статутом для лиц сопричастных совершению преступных деяний (командная ответственность).

Римским статутом предусматривается ответственность как для непосредственных исполнителей преступных деяний, так и для их соучастников, а также для некоторых категорий лиц, сопричастных совершению преступных деяний, подпадающих под юрисдикцию МУС.

[1] Мартенс Ф.Ф. Современное международное право цивилизованных народов: в 2 т. Т. 1 / под ред. и с биографическим очерком д.ю.н., проф. В. А. Томсинова. М.: Зерцало-М, 2014 (Серия «Русское юридическое наследие»). C. 255.

[2] Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 63.

[3] Черниченко С.В. Нарушение прав человека как международное преступление // Международное право - International Law. 2010. № 3 (43). С. 3-16.

[4] Международное право: учебник / под ред. А.Н. Вылегжанина. М.: Юрайт, 2011. С. 724.

[5] Международное уголовное право: учеб. пособ. / под общ. ред. В.Н. Кудрявцева. 2 изд., перераб. и доп. М.: Наука. 1999. С. 55.

[6] Костенко Н.И. Теоретические проблемы становления и развития международной уголовной юстиции: дис. ... докт. юрид. наук: 12.00.10. М., 2002. С. 10-11.

[7] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. 3 ст. 22. С. 17.

[8] Черниченко С.В. Теория международного права: Старые и новые теоретические проблемы: в 2 т. Т. 2. М.: НИМП, 1999. С. 420.

[9] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. 4 ст. 25.

[10] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. «b» ст. 13.

[11] Там же. Ст. 26.

[12] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. П. 1 ст. 8-bis. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк-Женева, 2002. Цит. по: Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. Приложение 1: Материалы. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 782.

[13] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. Ст. 30.

[14] Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ. Ч. 3 ст. 25 // Собрание законодательства Российской Федерации. 17 июня 1996 г. № 25. Ст. 2954.

[15] Есаков Г.А., Крылова Н.Е., Серебренникова А.В. Уголовное право зарубежных стран: учеб. пособие. М.: Проспект, 2014. С. 192.

[16] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. 2 ст. 30.

[17] Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 210; Prosecutor v. Lubanga Dyilo, ICC-01/04-01/06. Pre-Trial Chamber I. Decision on the confirmation of charges, 27 January 2007. Para. 252. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc571253.pdf (дата обращения: 1 ноября 2015 г.).

5 Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. 2 ст. 30.

[19] Есаков Г.А., Крылова Н.Е., Серебренникова А.В. Уголовное право зарубежных стран: учеб. пособие. М.: Проспект, 2014. С. 169-170.

[20] Наумов А.В., Кибальник А.Г., Орлов В.Н., Волосюк П.В. Международное уголовное право: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред. А.В. Наумова, А.Г. Кибальника. 2 изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2014. С. 134.

[21] Там же.

[22] Наумов А.В., Кибальник А.Г., Орлов В.Н., Волосюк П.В. Международное уголовное право: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред. А.В. Наумова, А.Г. Кибальника. 2 изд., перераб. и доп. М.: Юрайт,

[23] Трайнин А.Н. Избранные труды / сост., вступит. статья д.ю.н., проф. Н.Ф. Кузнецовой. СПб: Юридический центр Пресс, 2004. С. 739.

[24] Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 196.

[25] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. Ст. 1.

3 См.: Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 192-193.

[27] См.: Копылова Е.А. Понятие и практика применения кумулятивного обвинения органами международного уголовного правосудия // Библиотека криминалиста: научный журнал. 2012. № 3 (4). С. 365-372.

[28] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. П. 3 ст. 25.

[29] Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / пер. с англ. С.В. Саяпина. О.: Фешкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 246.

[30] Наумов А.В., Кибальник А.Г., Орлов В.Н., Волосюк П.В. Международное уголовное право: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред. А.В. Наумова, А.Г. Кибальника. 2 изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2014. С. 146.

[31] Наумов А.В., КибальникА.Г., Орлов В.Н., ВолосюкП.В. Международное уголовное право: учебник для бакалавриата и магистратуры / под ред. А.В. Наумова, А.Г. Кибальника. 2 изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2014. С. 146.

[32] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. Ст. 28.

[33] Там же. П. 1 ст. 5.

[34] Подробнее см.: Лямин Н.М. Международная уголовная ответственность командиров (гражданских начальников) за международные преступления, совершенные их подчиненными // Евразийский юридический журнал. 2014. № 9 (76). С. 104.

[35] См.: Уголовное право: в 2 т. Т. 1. Общая часть: учебник для бакалавров / отв. ред. И.А. Подройкина, Е.В. Серегина, С.И. Улезько. 3 изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2014. С. 297-302.

3 См.: там же.

[37] Подробнее см.: Лямин Н.М. Международная уголовная ответственность командиров (гражданских начальников) за международные преступления, совершенные их подчиненными // Евразийский юридический журнал. 2014. № 9 (76). С. 105-107.

[38] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. Пп. «a» п. 1 ст. 31.

[39] Там же. Пп. «b» п. 1 ст. 31.

[40] Там же. Пп. «c» п. 1 ст. 31.

[41] Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // Права человека: сборник международных договоров. Т. 1. Ч. 2: Универсальные договоры. Док. ST/HR/1/Rev.6. Vol. I. Part 2. Нью-Йорк- Женева, 2002. Пп. «d» п. 1 ст. 31.

[42] Там же. П. 1 ст. 32.

[43] Там же. П. 2 ст. 32.

[44] Там же. Ст. 33.

[45] CasseseA. International Criminal Law. N. Y.: Oxford University Press, 2003. P. 241.