Деятельность Международного уголовного суда по осуществлению правосудия, а также уголовного преследования в отношении лиц, обвиняемых в военных преступлениях, занимает второе место по объему в практике данного судебного органа после его соответствующей деятельности в отношении лиц, обвиняемых в преступлениях против человечности. В качестве определенной особенности практики МУС в отношении военных преступлений следует отметить тот факт, что все рассматриваемые Судом преступления совершались в ходе внутригосударственных вооруженных конфликтов (однако не обязательно носящих исключительно немеждународный характер).

На рассмотрении Суда находились и находятся на разной стадии рассмотрения уголовные дела по обвинению лиц в совершении военных преступлений, возбужденные в связи с рассмотрением Судом соответствующих ситуаций в следующих странах: Судан (Дарфур), ДРК, ЦАР, Уганда[1].

Судом выдавались ордера на арест физических лиц по обвинениям (без учета снятых обвинений и прекращенных дел) в совершении военных преступлений, предусмотренных следующими закрепленными в Статуте составами:

- ст. 8(2)(a)(i) - умышленное убийство (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(a)(ii) - пытки или бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(2)(b)(xxvi) - умышленные нападения на гражданское население как таковое или отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(2)(b)(xxvi) - разграбление города или населенного пункта, даже если он захвачен штурмом (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(2)(b)(xxii) - изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, как она определена в п. 2(f) ст. 7, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также являющиеся грубым нарушением Женевских конвенций (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(2)(b)(xxvi) - набор или вербовка детей в возрасте до 15 лет в состав национальных вооруженных сил или их использование для активного участия в боевых действиях (Т.Л. Дьило, В. Нтаканда, Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК);

- ст. 8(2)(c)(i) - посягательство на жизнь и личность, в частности, убийство в любой форме, причинение увечий, жестокое обращение и пытки (Ж. Катанга,

М.Н. Шуи - ситуация в ДРК; Ж.П. Бемба Гомбо - ситуация в ЦАР; Д. Кони, В. Отти, О. Одхиамбо, Д. Онгвен - ситуация в Уганде; А. Харун, А. Кушайб, А.Р.М. Хусейн - ситуация в Дарфуре);

- ст. 8(2)(c)(ii) - посягательство на человеческое достоинство, в частности, оскорбительное и унижающее обращение (Ж.П. Бемба Гомбо - ситуация в ЦАР; А. Харун, А. Кушайб, А.Р.М. Хусейн - ситуация в Дарфуре);

- ст. 8(2)(e)(i) - умышленное нанесение ударов по гражданскому населению как таковому, а также умышленное нападение на гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК; Д. Кони, В. Отти, О. Одхиамбо, Д. Онгвен - ситуация в Уганде; А. Харун, А. Кушайб, О. аль-Башир, А.Р.М. Хусейн - ситуация в Дарфуре);

- ст. 8(2)(e)(v) - разграбление города или населенного пункта, даже если он взят штурмом (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК; Ж.П. Бемба Гом- бо - ситуация в ЦАР; Д. Кони, В. Отти, О. Одхиамбо, Д. Онгвен - ситуация в Уганде; А. Харун, А. Кушайб, О. аль-Башир, А.Р.М. Хусейн - ситуация в Дарфуре);

- ст. 8(2)(e)(vi) - изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, как она определена в п. 2(f) ст. 7, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также представляющие собой грубое нарушение ст. 3, общей для четырех Женевских конвенций (Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК; Ж.П. Бемба Гомбо - ситуация в ЦАР; Д. Кони, В. Отти; А. Харун, А. Кушайб, А. Р. М. Хусейн - ситуация в Дарфуре);

- ст. 8(2)(e)(vii) - набор или вербовка детей в возрасте до 15 лет в состав вооруженных сил или групп или использование их для активного участия в боевых действиях (Т.Л. Дьило, В. Нтаканда, Ж. Катанга, М.Н. Шуи - ситуация в ДРК; Д. Кони, В. Отти, О. Одхиамбо - ситуация в Уганде);

- ст. 8(2)(e)(xii) - уничтожение или захват имущества неприятеля за исключением случаев, когда такое уничтожение или захват настоятельно диктуются обстоятельствами конфликта (А. Харун, А. Кушайб, А.Р.М. Хусейн - ситуация в Дарфуре)[2].

Следует также упомянуть об отказе Палаты предварительного производства I подтвердить обвинения в отношении Б.И. Абу-Гарда (ситуация в Дарфуре), касающиеся совершения данным лицом военного преступления, предусмотренного ст. 8(2)(e)(iii) (умышленное нанесение ударов по персоналу, объектам, материалам, подразделениям или транспортным средствам, задействованным в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, пока они имеют право на защиту, которой пользуются гражданские лица или гражданские объекты по международному праву вооруженных конфликтов), а также военных преступлений, предусмотренных ст. 8(2)(e)(i) и 8(2)(e)(v) Статута[3].

Таким образом, непосредственными объектами преступного посягательства лиц, обвиняемых в военных преступлениях, подпадающих под юрисдикцию МУС, преимущественно являются следующие основополагающие права человека: на жизнь и здоровье, на личную свободу, на половую свободу (неприкосновенность), на честь и достоинство, на собственность.

Для правильной квалификации военных преступлений особенно важным представляется определение их контекстного элемента, т.е. связи данных преступных деяний с соответствующим вооруженным конфликтом международного или немеждународного характера.

Все военные преступления, подпадающие под юрисдикцию Международного уголовного суда и непосредственно рассматриваемые им (по крайней мере на стадии предъявленных обвинений), были совершены в ходе внутригосударственных вооруженных конфликтов. В то же время представляется необходимым подчеркнуть, что понятие «внутригосударственный вооруженный конфликт» не обязательно полностью тождественно понятию «вооруженный конфликт немеждународного характера».

Исходя из некоторых решений МУС, внутренний вооруженный конфликт может иметь международный характер в случаях:

- вмешательства войск другого государства в вышеуказанный конфликт (прямое вмешательство);

- деятельности некоторых участников данного конфликта от имени другого государства (косвенное вмешательство)[4]. При этом вмешательство во внутригосударственный конфликт некоего зарубежного неправительственного вооруженного формирования не превращает указанный конфликт в международный.

Так, в деле «Прокурор против Ж.-П. Бембо Гомбо» (по ситуации в ЦАР, где подобное вмешательство имело место) Палата предварительного производства констатировала: «Рассмотрев указанные доказательства в целом, Палата находит, что вооруженный конфликт на территории ЦАР был немеждународного характера. На протяжении рассматриваемого периода конфликт оставался в пределах ЦАР. Никакой информации о причастности иностранных государств, которая характеризовала бы конфликт как международный, нет в раскрытых доказательствах»[5] [6]. По мнению Палаты предварительного производства, присутствовавшие на территории ЦАР формирования Движения за освобождение Конго (MLC), а также чадские наемники и ливийские войска предназначались «для поддержки государственной власти ЦАР по противодействию организованной вооруженной группе во главе с господином Бозизе и не были направлены против государства ЦАР и его власти» .

Что касается вооруженных конфликтов немеждународного характера, то очевидным является то, что в качестве одной (или более чем одной) стороны такого конфликта выступает (выступают) неправительственная вооруженная организация (организации). В отношении конфликтов, ведущихся с участием подобных организаций (чаще именуемых в судебных решениях палат МУС «вооруженными группами»), Судом выделяются следующие критерии, позволяющие определить данные конфликты в качестве вооруженных конфликтов немеждународного характера:

- указанные вооруженные группы имеют определенную степень организации, обусловленную ответственным командованием и внутренней дисциплинарной системой;

- имеют возможность планировать и осуществлять непрерывные и согласованные военные операции, обладая контролем над соответствующей терри-504

торией .

Вышеуказанные критерии были сформулированы еще договорными нормами международного гуманитарного права, однако в положениях Статута отсутствуют. Тем не менее очевидно, что судебная практика МУС продолжает рассматривать данные критерии в качестве необходимых условий для определения того или иного вооруженного противостояния в качестве вооруженного конфликта немеждународного характера.

При этом конкретизация контекстного элемента не всегда имеет существенное значение для осуществления Международным уголовным судом ответственности за военные преступления. Ответственность обусловлена (помимо mens rea) объективной стороной преступного деяния, т.е. зависит «от поведения, которое является военным преступлением, независимо от того, является ли конфликт международным или имеет немеждународный характер»[7] [8]. Поэтому можно сделать вывод, что для военных преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, наиболее допустимо кумулятивное обвинение в качестве предъявления предположительно виновному лицу обвинения в виде альтернативных составов преступлений со схожей объективной стороной, но совершаемых в контексте различных типов вооруженных конфликтов (международных и немеждународного характера).

Переходя к рассмотрению особенностей объективной стороны военных преступлений, по которым Международным судом были предъявлены соответствующие обвинения, следует отметить, в частности, отсутствие судебной практики в отношении преступных деяний, связанных с применением незаконных средств ведения войны, криминализированных положениями Римского статута.

В отношении военных преступлений, связанных с применением незаконных методов ведения войны, очевидной является схожесть объективной стороны большинства данных деяний с объективной стороной преступлений против человечности.

Среди военных преступлений, рассматриваемых Судом, чья объективная сторона обладает спецификой, характерной исключительно для рассматриваемой категории преступных нарушений прав человека, можно выделить, в частности, деяния, предусмотренные ст. 8(2)(b)(xxvi) и 8(2)(e)(vii) Статута. Данные статьи предусматривают уголовную ответственность за набор или вербовку детей в возрасте до 15 лет в состав национальных вооруженных сил (в случае вооруженного конфликта немеждународного характера - в состав вооруженных сил или групп) или их использование для активного участия в боевых действиях.

По мнению Палаты предварительного производства МУС, под действие вышеуказанных статей подпадают действия как по принудительному призыву детей, не достигших 15-летнего возраста, так и по их добровольной вербовке в состав вооруженных сил (групп)[9].

Палатой предварительного производства подчеркивалось, что рассматриваемое преступное деяние имеет природу, именуемую в некоторых национальных юрисдикциях «длящимся преступлением», а в ряде других национальных правовых систем - «постоянным преступлением». Преступление начинается с момента призыва (вербовки) детей, не достигших возраста 15 лет, и продолжается (при условии непрерывности нахождения данных детей на военной службе) до момента достижения ими указанного возраста . При этом под участием детей в военных действиях судебная практика МУС понимает не только задействование данных лиц непосредственно в боевых операциях, но и, в частности, несение службы по охране казарм и иных военных объектов, а также «для обеспечения физической безопасности военных командиров»[10] [11].

Переходя к рассмотрению субъективной стороны военных преступлений, рассматриваемых Международным уголовным судом, следует отметить, что она, в целом, тождественна субъективной стороне преступлений против человечности. В то же время представляется необходимым отметить некоторое несоответствие более поздним решениям МУС в понимании Судом возможных форм вины, предусмотренных в отношении преступлений, подпадающих под его юрисдикцию, изложенное в деле «Прокурор против Т.Л. Дьило».

В п. 2.1 данного диссертационного исследования было представлено содержание соответствующей части решения Палаты предварительного производства от 29 января 2007 г. по данному делу, излагающее мнение Палаты по вопросу допустимости той или иной формы вины в качестве элемента составов преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда. Выделяя (как и в других решениях судебных органов МУС) три возможные умышленные формы вины (dolus directus первой степени, dolus directus второй степени и dolus eventualis), Палата предварительного производства пришла к выводу о возможности привлечения Международным уголовным судом к уголовной ответственности лица, совершающего соответствующие преступные деяния с dolus eventualis (в понимании Судом данного термина как одной из форм косвенного умысла, а не косвенного умысла вообще)[12].

В то же время в более позднем (по времени) решении Палаты предварительного производства от 30 сентября 2008 г. по делу «Прокурор против Ж. Катанги» отмечалось, что Палата не полагается на возможность применения данной формы вины по отношению к инкриминируемым преступлениям[13].

Подобное разночтение в толковании субъективной стороны преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, данное в различных решениях соответствующих палат указанного органа международной уголовной юстиции, не способствует правовой определенности и эффективности международного уголовного правосудия. В некоторой степени правовая неопределенность в отношении допустимой формы вины обусловлена непосредственно положениями ст. 30 Статута, предусматривающей для преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда умышленную форму вины (без однозначной конкретизации возможных форм умысла). Кроме того, доктрина и практика международного уголовного права не могут существовать изолированно от национальных систем уголовного права, по необходимости заимствуя у них соответствующие понятия, терминологию и подходы к квалификации преступных деяний. Однако понятийный аппарат национальных правовых систем может существенно различаться, что не способствует унифицированному правоприменительному толкованию Международным уголовным судом некоторых положений Статута. В свою очередь, непредсказуемость правоприменительной практики может приводить не только к нарушению прав и законных интересов как подсудимых, так и потерпевших, но и к затягиванию процесса, что неизбежно будет иметь следствием снижение эффективности международного уголовного правосудия и его результативности.

Допустимым выходом из правовой неопределенности стала бы разработка (с привлечением Комиссии по международному праву ООН) и последующее принятие Ассамблеей государств - участников Римского статута еще одного акта аутентичного толкования положений Статута (по аналогии с Элементами преступлений). В отличие от Элементов преступлений, толкующих конкретные составы преступлений, подпадающие под юрисдикцию Суда, вновь принятый акт дал бы аутентичное толкование наиболее спорных общих вопросов уголовной ответственности за данные преступные деяния. К подобным спорным вопросам относятся: допустимые (для закрепленных в положениях Статута преступлений) формы вины, возможность (а также порядок) предъявления кумулятивных обвинений, различные аспекты командной ответственности и др. Безусловно, принятие подобного акта аутентичного толкования потребует внесения в Статут соответствующих дополнений, закрепляющих правоприменительное значение данного документа.

Практика Международного уголовного суда в отношении командной ответственности за военные преступления не отличается от соответствующей практики Суда в отношении преступлений против человечности, изложенной в п. 3.2 данного диссертационного исследования. То же самое можно сказать и в отношении круга субъектов военных преступлений, в отношении которых Суд осуществлял уголовное преследование и правосудие.

Заключая краткий обзор деятельности Международного уголовного суда по осуществлению уголовной ответственности за военные преступления, представляется возможным выделить ряд особенностей данной деятельности.

Так же, как и для квалификации преступлений против человечности, для квалификации военных преступлений необходимым представляется определение их контекстного элемента. Применительно к рассматриваемой категории международных преступлений таким контекстным элементом является связь соответствующих преступных деяний с вооруженным конфликтом международного или немеждународного характера. В то же время конкретизация данного контекстного элемента (т.е. определение международного либо немеждународного характера того или иного вооруженного конфликта) имеет существенное практическое значение для осуществления ответственности в отношении далеко не всех военных преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС. Главным образом, подобная конкретизация имеет значение при решении вопроса об ответственности за военные преступления, объективная сторона которых предполагает их совершение исключительно в ходе вооруженного конфликта международного или немеждународного характера (например, преступные действия в отношении военнопленного).

Объективная сторона военных преступлений, рассматриваемых Международным уголовным судом, связана с применением незаконных методов ведения войны. Actus reus большинства таких преступлений имеет сходство с объективной стороной преступлений против человечности. Определенную специфику можно отметить у преступных деяний, предусмотренных ст. 8(2)(b)(xxvi) и 8(2)(e)(vii) Статута, устанавливающих уголовную ответственность за набор или вербовку детей в возрасте до 15 лет в состав национальных вооруженных сил (в случае вооруженного конфликта немеждународного характера - в состав вооруженных сил или групп), а также их использование для активного участия в боевых действиях.

Субъективная сторона категории субъектов военных преступлений, а также принципы индивидуальной уголовной ответственности за совершение рассматриваемой категории международных преступных деяний практически не отличают данные преступления от преступлений против человечности.

Подводя общий итог краткого рассмотрения деятельности Международного уголовного суда по осуществлению уголовной ответственности физических лиц за преступные нарушения прав человека, представляется возможным отметить следующее. Международный уголовный суд, без сомнения, состоялся в качестве постоянного органа международного уголовного правосудия. Определенной проблемой, затрудняющей отправление Судом правосудия, следует признать отсутствие единообразного толкования ряда положений Римского статута, определяющих общие вопросы уголовной ответственности за международные преступления, подпадающие под юрисдикцию МУС. В то же время в качестве позитивного момента деятельности Суда следует отметить отсутствие в ней избирательного характера. Иллюстрацией данного утверждения является рассмотрение в рамках ситуаций в Дарфуре и в ДРК дел в отношении лиц, принадлежащих к противоборствующим в рамках указанных внутригосударственных конфликтов сторонам. Данное обстоятельство, несомненно, демонстрирует позитивные тенденции в развитии международной уголовной юстиции, способствующие независимости и беспристрастности международного уголовного правосудия и его деполитизации.

[1] См.: Официальный сайт Международного уголовного суда. URL: https://www.icc-cpi.int/en_menus/icc/ situations%20and%20cases/cases/Pages/cases%20index.aspx (дата обращения: 25 января 2016 г.).

[2] См.: Официальный сайт Международного уголовного суда. URL: https://www.icc-cpi.int/en_menus/icc/ situations%20and%20cases/cases/Pages/cases%20index.aspx (дата обращения: 25 января 2016 г.).

[3] Prosecutor v. Bahar Idriss Abu Garda, Pre-Trial Chamber I, Decision on the Confirmation of Charges. ICC-02/05-02/09-243-Red. 8 February 2010. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc819602.pdf (дата обращения: 17 января 2016 г.).

[4] Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges. ICC- 01/04-01/06-803-tEN. 27 January 2007. Para. 209. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc266175.pdf (дата обращения: 25 октября 2015 г.); Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges on 30 September 2008. ICC-01/04-01/07-717. 1 October 2008. Para. 238. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc571253.pdf (дата обращения: 1 ноября 2015 г.).

[5] Prosecutor v. Jean-Pierre Bemba Gombo, Pre-Trial Chamber II, Decision Pursuant to Article 61 (7) (a) and (b) of the Rome Statute on the Charges of the Prosecutor Against Jean-Pierre Bemba Gombo. ICC-01/05-01/08-424. 15 June 2009. Para. 246. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc699541.pdf#search=ICC%2D01%2F05%2D01 %2F08%2D424 (дата обращения: 20 декабря 2015 г.).

[6] Ibid.

[7] Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges on 30 September 2008. ICC-01/04-01/07-717. 1 October 2008. Para. 239. URL: https://www.icc- cpi.int/iccdocs/doc/doc571253.pdf (дата обращения: 1 ноября 2015 г.).

[8] Ibid. Para. 242.

[9] Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges. ICC-01/04-01/06-803-tEN. 27 January 2007. Paras. 244-247. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc266175.pdf (дата обращения: 25 октября 2015 г.)

[10] Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges. ICC-01/04-01/06-803-tEN. 27 January 2007. Para. 248. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc266175.pdf (дата обращения: 25 октября 2015 г.)

[11] Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges on 30 September 2008. ICC-01/04-01/07-717. 1 October 2008. Para. 250. URL: https://www.icc- cpi.int/iccdocs/doc/doc571253.pdf (дата обращения: 1 ноября 2015 г.).

[12] Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges. ICC-01/04-01/06-803-tEN. 27 January 2007. Paras. 352-353. URL: https://www.icc-cpi.int/iccdocs/doc/doc266175.pdf (дата обращения: 25 октября 2015 г.)

[13] Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Pre-Trial Chamber I, Decision on the confirmation of charges on 30 September 2008. ICC-01/04-01/07-717. 1 October 2008. Para. 531. URL: https://www.icc- cpi.int/iccdocs/doc/doc571253.pdf (дата обращения: 1 ноября 2015 г.).