В Конституции РФ[1] притязание на защиту персональных данных не находит непосредственного закрепления. Указанное обстоятельство, однако, не означает автоматически, что в российской правовой системе персональные данные лишены конституционно-правовой защиты и выступают исключительно предметом законодательного регулирования. Аргументации данного тезиса и разработке отечественной модели конституционно-правовой защиты

персональных данных будет посвящена настоящая глава.

Представляется необходимым первоначально остановиться на тех вопросах, которые имеют ключевое значение для обоснования предлагаемого автором подхода к истолкованию положений Конституции РФ как обеспечивающих защиту персональных данных. Соответствующие вопросы, аналогичные рассмотренным применительно к германской модели конституционно-правовой защиты персональных данных, можно разделить на следующие три группы:

значение Европейской Конвенции для российской системы

конституционно-правовой защиты персональных данных;

содержание понятия «персональные данные» в российской правовой системе;

отдельные вопросы теории прав человека в отечественной конституционно-правовой доктрине: двойственная природа конституционных прав, адресаты конституционных прав, расширение содержания конституционных прав.

Значение Европейской Конвенции для российской системы

конституционно-правовой защиты персональных данных

Рассмотрение вопросов о правах человека в различных государствах, в том числе и в России, не может ограничиваться лишь рамками национального правопорядка. К настоящему времени сформировалась целая система международных договоров в сфере прав человека, которые закрепляют те или иные права в своих текстах и возлагают на государства-участники обязательства по их обеспечению на своих территориях. Игнорировать положения тех международных договоров, участником которых государство является, не представляется

297

возможным .

Для целей настоящей работы особое значение приобретает проблема соотношения конституционных прав, гарантированных Конституцией РФ, и конвенционных прав, закрепленных в Европейской Конвенции[2] [3]. Такое значение во многом обусловлено тем обстоятельством, что создан и действует судебный орган (ЕСПЧ), в компетенцию которого входит толкование и применение Конвенции и протоколов к ней, то есть создан механизм судебного контроля за соблюдением государствами-участниками своих обязательств. С известной долей условности представляется возможным провести аналогию между деятельностью ЕСПЧ и национальных органов конституционного контроля, в том числе Конституционного Суда РФ (далее - КС РФ, также Конституционный Суд России), в том смысле, что и Конвенция, и конституции государств, содержащие весьма абстрактно сформулированные положения, получают конкретное содержательное наполнение именно в рамках деятельности соответственно ЕСПЧ[4] и национальных органов конституционного контроля.

Положения Конституции РФ как акта высшей юридической силы, по мнению абсолютного большинства исследователей, обладают приоритетом, в том числе, перед положениями международных договоров Российской Федерации, являющихся согласно части 4 статьи 15 Конституции РФ составной частью ее правовой системы .

Участие в международном договоре предполагает обязанность государства выполнять взятые на себя обязательства. Именно поэтому постановления ЕСПЧ, вынесенные по жалобам против Российской Федерации, как неоднократно отмечал КС РФ, подлежат исполнению .

Вместе с тем в силу приоритета Конституции РФ, как указывает КС РФ в Постановлении от 14 июля 2015 года № 21-П, «гармонизация российского права с конвенционным, толкование и применение которого осуществляются Европейским Судом по правам человека в процессе рассмотрения конкретных дел, допустима лишь постольку, поскольку она не порождает противоречий с Конституцией Российской Федерацией» . В обоснование возможности отступления от данного

ЕСПЧ истолкования Европейской Конвенции Конституционный Суд России ссылается среди прочего на практику зарубежных конституционных судов, в том числе практику ФКС Г ермании (пункт 4 мотивировочной части Постановления от 14 июля 2015 г. № 21-П).

Вместе с тем не представляется возможным согласиться с тем, как КС РФ расставляет акценты, излагая выработанный ФКС Германии подход к определению соотношения Основного закона и Европейской Конвенции (в истолковании ЕСПЧ). В Постановлении от 14 июля 2015 г. № 21-П указывается, что ФКС Германии была [5] [6] [7] выработана позиция об «ограниченной правовой силе постановлений Европейского Суда по правам человека» и о том, что Европейская Конвенция наряду с практикой ЕСПЧ «служит лишь ориентиром для толкования при определении содержания и сферы действия основных прав и принципов Основного Закона ФРГ...». При этом КС РФ дает отсылку к трем решения ФКС Германии, в том числе к достаточно хорошо известному российским исследователям делу Гёргюлю (Gorgtilti) (2004 год). Однако КС РФ не упоминает о Постановлении по делу о превентивном заключении (Sicherungsverwahrung) 2011 года, в котором ФКС Германии весьма подробно изложил позицию относительно места Европейской Конвенции и практики ЕСПЧ в немецкой правовой системе, указав, в частности, что Конвенция служит помощью в истолковании положений Основного закона, имеющей конституционно-правовое значение; при этом орган конституционного контроля посчитал возможным вернуться к рассмотрению нормы, которая ранее была им признана конституционной, на том основании, что в принятом ЕСПЧ решении содержатся новые аспекты, которые следует учесть при истолковании Основного закона (в конечном итоге ФКС Германии пересмотрел свою позицию, признав превентивное заключение в действовавшем виде противоречащим Основному закону)[8].

За указанием Конституционного Суда России в Постановлении от 14 июля 2015 г. N° 21-П на возможность существования противоречий между Конституцией РФ и Европейской Конвенцией следует обоснование допустимости отказа России от исполнения решений ЕСПЧ в тех исключительных случаях, когда такие решения основаны на истолковании Европейской Конвенции, противоречащем Конституции РФ. Вместе с тем путь противопоставления конвенционного и национального уровней правового регулирования, как представляется, не является единственно возможным способом разрешения разногласий, возникающих время от времени между ЕСПЧ и национальными органами конституционного контроля, в том числе КС РФ[9] [10].

Важно отметить, что такие разногласия носят характер исключений. Общим

305

правилом являются диалог и отношения сотрудничества между этими судами .

В сфере защиты персональных данных, как представляется, существует значительный потенциал для взаимодействия КС РФ и ЕСПЧ. В силу того, что в России пока не сформировалась практика конституционно-правовой защиты персональных данных, особый интерес вызывает практика ЕСПЧ, который включает защиту персональных данных в содержание права на уважение частной жизни (статья 8 Европейской Конвенции) в тех случаях[11] [12] [13] [14], когда последние относятся к частной жизни .

При этом понятие частной жизни ЕСПЧ толкует расширительно и подчеркивает невозможность дать ему «исчерпывающее определение» . По

своему содержанию, как указывает ЕСПЧ, частная жизнь не ограничивается лишь «внутренним кругом», «в котором лицо может жить своей личной жизнью по своему усмотрению, полностью исключая внешний мир, не входящий в данный круг» . В конвенционном понимании частная жизнь включает и социальную сферу, в которой субъект права «налаживает и развивает отношения с другими людьми и внешним миром»[15], а также деятельность профессионального и делового характера[16] [17] [18].

Столь широкому пониманию частной жизни соответствует и объем права на уважение частной жизни, которое включает в себя «право на совершенствование личности, будь то в форме личностного развития или же в аспекте личной

312

автономии» .

Вместе с тем право на уважение частной жизни не охватывает любую человеческую деятельность, предполагающую взаимодействие с другими людьми . Критерием, позволяющим определить, какая деятельность входит в сферу защиты данного права, выступает, как представляется, значимость той или иной деятельности для развития личности. Так, например, в решении по делу Фрэнд и другие против Великобритании ЕСПЧ отказался включить в сферу защиты права на уважение частной жизни псовую охоту, посчитав, что она «слишком удалена от личной автономии заявителей», а межличностные отношения, которые развиваются благодаря ей, «слишком широки и неопределенны в своих пределах»[19] [20].

Другим критерием, позволяющим установить пределы права на уважение частной жизни, служит тест на «оправданное ожидание неприкосновенности частной жизни» (reasonable expectation of privacy test). Данный тест применяется ЕСПЧ для определения того, имеет ли лицо основания, находясь в общественном месте, рассчитывать на защиту своей частной жизни . В решении по делу Пеев против Болгарии ЕСПЧ, отвечая на вопрос о том, явился ли обыск, проведенный в служебном помещении заявителя, нарушением права последнего на уважение частной жизни, установил, что заявитель мог обоснованно рассчитывать на соблюдение его права на уважение частной жизни «если не в отношении всего служебного помещения, то, по крайней мере, в отношении стола и шкафов», в которых находилось большое количество его личных вещей, при этом отсутствовали какие-либо акты работодателя, которые бы побуждали заявителя воздерживаться от хранения таких вещей[21] [22]. В иной ситуации, например, в случае принятия работодателем акта, воспрещающего хранение на его территории личных вещей работников, у последних, как представляется, не было бы достаточных оснований полагать, что на хранимые ими на рабочих местах личные вещи распространяло бы свое действие право на уважение частной жизни.

критериев, которые призваны установить пределы права на уважение частной жизни, никоим образом не отменяет широкого подхода к пониманию частной жизни и права на ее уважение, получившего развитие в практике ЕСПЧ. Более того, ЕСПЧ указывает на соответствие такого подхода Конвенции о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных (далее - Конвенция № 108) , целью которой является

«обеспечение ... уважения прав и основных свобод [физического лица], и в частности его права на неприкосновенность частной жизни, в отношении автоматизированной обработки касающихся его персональных данных»[23] [24].

Таким образом, с учетом конвенционного истолкования право на уважение частной жизни обладает большим потенциалом в части защиты персональных

319

данных и может рассматриваться в качестве ключевого права, гарантирующего на уровне Совета Европы защиту персональных данных.

Кроме того, персональные данные могут являться предметом защиты двух других прав, получивших закрепление в части 1 статьи 8 Европейской Конвенции: права на неприкосновенность жилища и права на тайну корреспонденции . При этом следует отметить, что одно вмешательство может посягать одновременно и

321

на частную жизнь, и на жилище, и на корреспонденцию .

Выработанный ЕСПЧ подход к интерпретации конвенционных прав, закрепленных в статье 8 Европейской Конвенции, как представляется, не может игнорироваться органами конституционного контроля, в том числе КС РФ, при истолковании национальных конституционных актов. Связанность КС РФ конвенционным взглядом предопределена добровольно взятыми на себя государством международными обязательствами. Это, однако, не означает, что органу конституционного контроля надлежит действовать исключительно в заданных ЕСПЧ рамках с запретом выхода за их пределы. Речь идет о том, что при выработке национального подхода к определению конституционно-правовых гарантий защиты персональных данных КС РФ следует отталкиваться от конвенционного подхода как от минимального стандарта, согласовывая его с конституционными положениями, истолкование которых требуется для разрешения конкретного дела. В этом смысле задача КС РФ представляется более сложной: он, раскрывая содержание весьма абстрактно сформулированных норм Конституции РФ, должен учесть конвенционный взгляд, обеспечив его истолкование в свете указанных норм, а также установить баланс между конкурирующими конституционными правами и оценить, какое значение будет иметь то или иное истолкование конституционных положений для правовой системы в целом. [25] [26]

II. Содержание понятия «персональные данные» в российской правовой системе

Согласно статье 3 Федерального закона от 27 июля 2006 года № 152-ФЗ «О персональных данных» (далее - Закон о персональных данных)[27] [28] персональные данные представляют собой любую информацию, относящуюся к прямо или косвенно определенному или определяемому физическому лицу (субъекту персональных данных). Приведенное легальное определение сопоставимо с определением, закрепленным в Конвенции № 108, которая вступила в силу для России в 2013 году . В соответствии со статьей 2 Конвенции № 108 персональными данными является любая информация об определенном или поддающемся определению физическом лице.

Приведенные легальные определения дают основания для широкого подхода к толкованию понятия «персональные данные» в российской правовой системе и отнесения к этому понятию самой различной информации, исчерпывающий перечень которой едва ли может быть составлен.

С одной стороны, этот подход отвечает интересам субъектов персональных данных, так как на обработку таких данных распространяется законодательство о персональных данных, призванное обеспечивать защиту прав человека. С другой стороны, он порождает некоторую правовую неопределенность, не позволяя однозначно ответить на вопрос о том, какие данные могут считаться персональными[29] [30]. Так, например, «на практике компаниям ... бывает достаточно трудно определить, какая информация. является персональными данными, а

325

какая нет» .

Как показывает анализ судебной практики и литературных источников, сложности с отнесением тех или иных данных к персональным могут возникать в отношении любых сведений: от фамилии, имени, отчества[31] [32] [33], номера паспорта, ИНН до адреса электронной почты, IP-адреса .

Представляется, что данные могут считаться персональными, если они позволяют идентифицировать лицо, к которому относятся[34]. Так, фамилия, имя и отчество без дополнительной информации, как правило, не позволяют установить конкретное физическое лицо, а потому сами по себе не могут считаться персональными данными[35]. В этой связи обоснованным представляется решение законодателя, исключившего в 2011 году из легального определения персональных данных примерный перечень сведений, представляющих собой персональные данные[36]. Грамматическая конструкция утратившего силу определения допускала прочтение, при котором указанные в перечне фамилия, имя, отчество сами по себе

могли рассматриваться в качестве персональных данных , и не вносила ясности в вопрос о содержании рассматриваемого понятия.

Таким образом, в качестве первого условия, соблюдение которого необходимо для признания данных персональными, выступает достаточность данных для идентификации конкретного физического лица. Помимо этого в доктрине обосновывается необходимость соблюдения еще одного условия, предполагающего, что сведения, необходимые для идентификации лица, должны находиться во «владении» оператора[37] [38]. Второе условие представляется оправданным в том смысле, что учитывает фактические возможности оператора по идентификации лица. В то же время сомнения вызывает указание на то, что значение имеют лишь сведения, находящиеся у оператора. Тот факт, что в определенный момент времени у оператора отсутствуют какие-то сведения, не означает, что у него нет законной возможности получить их в будущем. Поэтому обоснованным представляется уточнение второго условия посредством включения в него указания также на ту информацию, которую может получить оператор[39].

выше анализ свидетельствует о том, что закрепленное в отечественном законодательстве понятие персональных данных постепенно получает свое содержательное наполнение в доктрине и судебной практике. Поддержки заслуживает подход, в рамках которого решение вопроса о признании данных персональными соотносится со способностью оператора на их основании идентифицировать лицо; при этом учету подлежит и возможность идентификации посредством объединения одних данных с другими. Соответственно

«квалификация информации в качестве персональных данных зависит от контекста и конкретных обстоятельств: одна и та же информация может являться персональными данными в одном случае и не быть ими - в другом»[40]. Следует отметить, что спорные вопросы, связанные с раскрытием содержания анализируемого понятия, разумеется, остаются. Их детальное рассмотрение, однако, выходит за рамки настоящего исследования.

III. Отдельные вопросы теории прав человека в отечественной конституционно-правовой доктрине: двойственная природа конституционных прав, адресаты конституционных прав, расширение содержания конституционных прав

Последующий анализ содержания отдельных конституционных прав на предмет того, гарантируют ли они защиту персональных данных и в каком объеме, требует предварительного раскрытия с точки зрения отечественной доктрины прав человека вопросов двойственной природы конституционных прав, их адресатов, а также расширения содержания конституционных прав.

В России, в отличие от Германии, термин «функции конституционных прав» за редким исключением[41] не употребляется. Вместе с тем представляется возможным провести аналогию между «субъективно-правовым и объективноправовым измерениями основных прав», которые выделяются в немецком государственном праве, и «двойственной природой конституционных прав», на которую обращают внимание российские исследователи[42]. Двойственная природа конституционных прав, как отмечает Б.С. Эбзеев, предполагает, что с одной стороны, «они обеспечивают автономию личности от государственного

вмешательства» (негативный аспект), с другой стороны, они возлагают на государство «обязанность, выражающуюся в законодательной, управленческой и судебной деятельности, направленной на содействие в практическом

индивидом принадлежащих ему прав» (позитивный аспект) .

Представляется, что эта двойственная природа отражает субъективно-объективный характер конституционных прав, причем субъективный характер раскрывается через негативный аспект, а объективный - через позитивный аспект. При этом следует отметить, что функции, которые выполняют конституционные права в объективном измерении, в отечественной литературе, в отличие от немецкой, не дифференцируются.

С точки зрения субъективной природы в отечественной доктрине традиционными можно считать классификации конституционных прав в зависимости от сфер их реализации (личные, политические, социальные, культурные, экономические права)[43] [44], по историческим этапам утверждения прав (по поколениям)[45] и ряд других[46]. Отдельно следует отметить, что обращаются отечественные исследователи и к учению Г. Еллинека о системе субъективных публичных прав и выделяемым им статусах[47], хотя соответствующая классификация, как представляется, не получает центрального значения[48], как это имеет место в немецком государственном праве (в частности, в отечественной литературе не является общеупотребительным понятие «оборонительной функции основных прав», вытекающей из status negativus и рассматривающейся в немецкой правовой системе в качестве главной функции основных прав).

Для поиска ответа на вопрос об адресатах конституционных прав (то есть субъектах, обязанных их соблюдать) необходимо обратиться к части 2 статьи 15 Конституции РФ, согласно которой обязанность соблюдать Конституцию РФ возложена на органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения. При этом под «соблюдением» в конституционном смысле понимается не только пассивное поведение субъекта, то есть воздержание от совершения запрещаемых Конституцией РФ действий, но и активное поведение, предполагающее выполнение предписанного

-344

конституционной нормой .

Если обязанность публично-властных субъектов по соблюдению конституционных прав не вызывает споров, то вопрос о том, в какой степени конституционные права связывают граждан в частноправовых отношениях, нуждается в пояснениях. Означает ли положение части 2 статьи 15 Конституции РФ, что конституционные права непосредственно связывают субъектов частноправовых отношений?

В отечественной литературе проблема действия конституционных прав в

345

частном праве относится к числу малоисследованных , и подходы к ее решению пока лишь начинают формироваться. Е.В. Гриценко полагает, что «российская Конституция открывает простор для ее прямого действия и применения в отношениях между частными лицами», поскольку «содержит необходимые основания для горизонтального прямого действия конституционных прав, выраженные как во всеобщей обязанности по соблюдению Конституции, так и в принципе недопустимости осуществления прав и свобод человека и гражданина в нарушение прав и свобод других лиц (ст.17 ч.3 Конституции РФ)»[49] [50] [51]. А.В.

Должиков рассматривает норму статьи 18 Конституции РФ, «определяющую в качестве непосредственно обязанных лиц только публичную власть» в качестве специальной по отношению к норме части 2 статьи 15 Конституции РФ, отмечает, что «прямое «горизонтальное» действие конституционных прав представляется очень спорным», и, вероятно, придерживается доктрины опосредованного

347

горизонтального действия конституционных прав .

Для настоящего исследования важным является то обстоятельство, что Конституция РФ, в отличие от Основного закона, содержит нормы (часть 2 статьи 15, часть 3 статьи 17 Конституции РФ), которые позволяют сделать принципиальный вывод о распространении действия конституционных прав на частноправовые отношения, вопрос же о том, идет ли речь о прямом или опосредованном действии, нуждается в дальнейшей доктринальной проработке.

Постановка проблемы расширения содержания конституционных прав представляется обоснованной с учетом обстоятельства, что «права человека должны быть соразмерны его потребностям»,[52] [53] которые изменяются по мере развития общества. Решение данной задачи возможно в контексте такого явления, как преобразование Конституции РФ, под которым понимается существенное изменение смысла отдельных положений Конституции РФ, «символизирующих процесс нетекстуальной модификации»[54] [55]. При этом расширение содержания

350

конституционных прав осуществляется с помощью различных юридико-

технических приемов. Например, А.Е. Аничкин к их числу относит: «расширение действительного смыслового объема нормы», «фактическое дополнение нормы, в том числе в результате уточнения ее буквального смысла», «“восполнение“ конституционной нормы путем наполнения конкретным содержанием абстрактных понятий и юридических конструкций»[56] [57].

Допустимость с доктринальной точки зрения постановки вопроса о расширении содержания конституционных прав имеет ключевое значение для выявления и раскрытия конституционных оснований защиты персональных данных. В Конституции РФ не получило прямого закрепления право на защиту персональных данных. Соответственно конституционные основания защиты таких данных следует искать в тех правах, которые непосредственно провозглашены в конституционном тексте. Такой поиск, как представляется, предполагает истолкование конституционных прав, сопряженное с расширением их содержания.

[1] Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.: по состоянию на 21 июля 2014 г. // Российская газета. 1993. № 237; СЗ РФ. 2014. № 31. Ст. 4398.

[2] Подробно о роли международно-правовых стандартов прав человека в правовой системе России см.: Невинский В.В. Международно-правовые стандарты прав человека в конституционном законодательстве России // Материалы всероссийской научно-практической конференции «Применение международных договоров в области прав человека в правовой системе Российской Федерации» / Уральская государственная юридическая академия; Институт «Открытое общество» (Фонд Сороса). Екатеринбург, 2003. С. 68-71.

[3] Для Российской Федерации Европейская Конвенция вступила в силу 5 мая 1998 г. (СЗ РФ. 2001. № 2. Ст. 163).

[4] В литературе существуют различные подходы к определению характера юрисдикционных полномочий ЕСПЧ. Некоторые исследователи полагают, что он обладает «определенной функцией конституционного контроля». См., напр.: Митюков М.А., Станских С.Н. Письменное разбирательство в конституционном судопроизводстве: Россия и опыт зарубежных стран // Государство и право. 2005. № 10. С. 5-13; Перчаткина С.А. Реализация решений Европейского Суда по правам человека органами судебного конституционного контроля: сравнительно-правовое исследование. Автореф. ... дис. канд. юрид. наук. М., 2011. С. 5. О процессах конституционализации ЕСПЧ см.: Садурский В. Расширение Совета Европы в восточном направлении и конституционализация Европейского суда по правам человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 1. С. 94-104. Л. Гарлицкий указывает на сходство содержания и методов интерпретации Европейской Конвенции и конституций (основных законов государств) и отмечает, что «... в процессе применения Конвенции, как и любой конституции, ее общие формулировки должны «переводиться» на язык более конкретных правил и принципов ... в этом отношении действия Страсбургского суда вполне похожи или подобны образу действия «типичного» конституционного или верховного суда». См.: Гарлицкий Л. «Конституционные ценности» и Страсбургский суд // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 6. С. 82-83.

[5] См., напр.: Будылин С.Л. Конвенция или Конституция? Международное право и пределы государственного суверенитета // Закон. 2013. № 12. С. 65; Карандашов И.И. Непосредственное действие норм международных договоров в правовой системе Россиской Федерации. Автореферат дис. ... к.ю.н. СПб., 2013. С. 22; Эбзеев Б.С. Комментарий к статье 15 Конституции РФ // Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина. 2-е изд., пересмотр. М.: Норма : ИНФРА-М, 2011. С. 159.

[6] См.: Постановление КС РФ от 6 декабря 2013 г. № 27-П // СЗ РФ. 2013. № 50. Ст. 6670; Постановление КС РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П // СЗ РФ. 2015. № 30. Ст. 4658.

[7] Пункт 4 мотивировочной части Постановления КС РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П.

3 См.: Urteil des Zweiten Senats des Bundesverfassungsgerichts vom 4. Mai 2011 2 BvR 2365/09, 740/10, 2333/08, 1152/10, 571/10 // BVerfGE 128, 326, 366-407. См. также о позиции ФКС Германии по делу о превентивном заключении (на русском языке) в статье Президента ФКС Германии А. Фоскуле: Фоскуле А. Альянс европейских судов и защита прав человека. С. 138-139.

[9] К числу разногласий сам КС РФ в Постановлении от 14 июля 2015 г. № 21-П относит дела «Константин Маркин против России» и «Анчугов и Гладков против России».

[10] Следует отметить, что детальное рассмотрение имеющего дискуссионный характер вопроса о роли решений ЕСПЧ в российской правовой системе выходит за рамки настоящего исследования. Подробнее о взаимоотношениях ЕСПЧ и КС РФ см., напр.: Арановский К.В. Условия согласования практики международного и конституционного правосудия // Журнал конституционного правосудия. 2013. № 3. С. 1-10; Григорьев А.И. Совершенствование регулирования правового механизма взаимоотношений между Российской Федерацией и Европейским судом по правам человека (о некоторых теоретических и практических вопросах взаимодействия Российской Федерации и Европейского суда по правам человека на современном этапе) // Труды Института государства и права Российской академии наук. 2013. № 2. С. 171-188; Зорькин В.Д. Взаимодействие национального и наднационального правосудия на современном этапе: новые перспективы // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 5. С. 45-53.

[11] См. информационный бюллетень «Защита персональных данных» / подготовлен пресс-секцией ЕСПЧ, июнь 2016 г. Подробный анализ конвенционного права на уважение частной жизни с точки зрения того, в какой степени им охватывается защита персональных данных, см.: Ennockl D. Die Zulassigkeit von Informationseingriffen in der Rechtsprechung des EGMR // Rechtsschutz gestern - heute - morgen. Festgabe zum 80. Geburtstag von Rudolf Machacek und Franz Matscher / A. Bammer, G. Holzinger, M. Vogl, G. Wenda (Hrsg.). Wien; Graz: Neuer Wissenschaftlicher Verlag, 2008. S. 95-106; Siemen B. Datenschutz als europaisches Grundrecht. Berlin: Duncker & Humblot, 2006. S. 51-204.

[12] См., напр.: Постановление Большой Палаты ЕСПЧ по делу Ротару (Rotaru) против Румынии от 4 мая 2000 г. URL: http://hudoc.echr. coe.int/eng?i=001-58586; Постановление Большой Палаты ЕСПЧ по делу S. и Марпер (Marper) против Соединенного Королевства от 4 декабря 2008 г. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-90051; Постановление Первой секции ЕСПЧ по делу Шимоволос (Shimovolos) против России от 21 июня 2011 г. // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2012. № 1; Постановление Первой секции ЕСПЧ по делу Авилкина и другие против России от 6 июня 2013 г. // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2013. № 11.

[13] См., напр.: § 22 Постановления Первой секции ЕСПЧ по делу Бигаева (Bigaeva) против Греции от 28 мая 2009 г. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-92754.

[14] § 64 Постановления по делу Шимоволос против России от 21 июня 2011 г.

[15]

Там же.

[16] Об основаниях включения деятельности профессионального и делового характера в сферу частной жизни см.: Постановление ЕСПЧ по делу Нимитц (Niemietz) против Германии от 16 декабря 1992 г., § 29. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-57887; Постановление ЕСПЧ по делу Халфорд (Halford) против Соединенного Королевства от 25 июня 1997 г., § 42-46. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-58039.

[17] § 22 Постановления по делу Бигаева против Греции от 28 мая 2009 г.

[18] См.: § 41 Решения Четвертой секции ЕСПЧ по делу Фрэнд (Friend) и другие против Соединенного Королевства от 24 ноября 2009 г. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-96372.

[19] § 43 Решения по делу Фрэнд и другие против Соединенного Королевства.

[20] См. с отсылкой к Постановлению Пятой секции ЕСПЧ по делу Пеев (Peev) против Болгарии от 26 июля 2007 г.: Grabenwarter Ch. Europaische Menschenrechtskonvention: ein Studienbuch. 4. Aufl. Munchen: C.H. Beck; Basel: Helbing Lichtenhahn Verlag; Wien: Manz'sche Verlags- und Universitatsbuchhandlung, 2009. § 22 Rn. 9.

[21] § 39 Постановления по делу Пеев против Болгарии от 26 июля 2007г. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001- 81914.

[22] Конвенция Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных от 28 января 1981 г. // СЗ РФ. 2014. № 5. Ст. 419.

[23] См., напр.: § 65 Постановления ЕСПЧ по делу Аманн (Amann) против Швейцарии. URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-58497; § 43 Постановления по делу Ротару против Румынии.

[24] Анализ практики ЕСПЧ по применению статьи 8 Конвенции в части защиты персональных данных см.: Albers M. Informationelle Selbstbestimmung. S. 293-297; Marauhn Th., Thorn, J. Op. cit. Rn. 29-31; Peters A., Altwicker T. Europaische Menschenrechtskonvention. Mit rechtsvergleichenden Bezugen zum deutschen Grundgesetz. 2. Aufl. Munchen: C.H. Beck, 2012. § 25 Rn. 17-23.

[25] Об истолковании понятий «жилище» и «корреспонденция» в практике ЕСПЧ см.: Практическое руководство по критериям приемлемости / подготовлено отделом исследований Европейского Суда по правам человека, 2014. С. 9096. URL: http://www.echr.coe.int/Documents/Admissibility guide RUS.pdf (дата обращения: 26.09.2016).

[26] См., например, § 25 Постановления Первой секции Европейского суда по правам человека по делу Юдицкая и другие против России от 12 февраля 2015 г. // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2015. № 3. О посягательстве одновременно на право на уважение частной жизни и право на тайну корреспондении см., например, § 45 Постановления Четвертой секци Европейского суда по правам человека по делу Барбулеску (Barbulescu) против Румынии от 12 января 2016 г. URL: http: //hudoc. echr. coe.int/eng?i=001-159906.

[27] Федеральный закон от 26 июля 2006 г. № 152-ФЗ «О персональных данных» (в ред. от 3 июля 2016 г.) // СЗ РФ. 2006. № 31. Ч. 1. Ст. 3451; СЗ РФ. 2016. № 27 (часть I). Ст.4164.

[28] О том, как определяется категория «персональные данные» в законодательствах зарубежных государств, см.: Иванский В.П. Персональные данные как основной объект посягательств на неприкосновенность сферы частной жизни: законодательный опыт в зарубежных государствах // Административное право и процесс. 2012. № 8. С. 5056. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[29] О том, почему действующее легальное определение персональных данных не в полной мере отвечает принципу формальной определенности, а также сравнительный анализ ранее действовавших в российском законодательстве определений персональных данных см.: Наумов В.Б., Архипов В.В. Понятие персональных данных: интерпретация в условиях развития информационно-телекоммуникационных технологий // Российский юридический журнал. 2016. № 2. С. 187-190.

[30] Наумов В.Б., Панова Н.В., Лебедева Т.В. Персональные данные в соцсетях и социальных медиа: правовые проблемы защиты и использования // Закон. 2012. № 5. С. 121.

[31] См., включая анализ судебной практики: Буркова А.Ю. Определение понятия «персональные данные» // Право и экономика. 2015. № 4. С. 20-24. Режим доступа: КонсультантПлюс; Телина Ю.С. Конституционное право гражданина на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну при обработке персональных данных в России и зарубежных странах: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016. С. 110-111.

[32] Так, в литературе высказывается мнение о том, что существуют идентификаторы, которые всегда представляют собой персональные данные; к числу таких идентификаторов относятся номер паспорта, ИНН. См.: Гафурова А.Х., Доротенко Е.В., Контемиров Ю.Е. Комментарий к статье 3 Федерального закона «О персональных данных» // Научно-практический комментарий к Федеральному закону «О персональных данных» / под ред. А.А. Приезжевой. М.: Редакция «Российской газеты», 2015. Выпуск 11. Режим доступа: КонсультантПлюс; Савельев А.И. Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование. М.: Статут, 2014. Глава 9. Режим доступа: КонсультантПлюс. Иная позиция применительно к ИНН была сформулирована Санкт-Петербургским городским судом, который указал, что «идентификационный номер налогоплательщика не содержит в себе какой-либо информации личного характера, касающейся конкретного физического лица». См.: Апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда по делу № 2-3097/2014 от 3 февраля 2015 года № 33-1644/2015. Режим доступа: КонсультантПлюс. Подробнее об этом судебном решении см.: Наумов В.Б., Архипов В.В. Указ. соч. С. 191.

[33] О том, в каких случаях адрес электронной почты и IP-адрес могут являться персональными данными, а в каких - нет, см.: Савельев А.И. Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование. Глава 9.

[34] Именно такое понимание персональных данных получает обоснование в отечественной литературе. См.: Буркова А.Ю. Указ. соч.; Гафурова А.Х., Доротенко Е.В., Контемиров Ю.Е. Указ. соч.; Наумов В.Б., Архипов В.В. Указ. соч. С. 186-195; Савельев А.И. Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование. Глава 9. В судебных решениях также можно обнаружить указание на то, что данные будут являться персональными, если они в отдельности или совокупности позволяют определить физическое лицо. См., напр.: Апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда от 26 марта 2013 г. N 33-3815/13; Апелляционное определение Нижегородского областного суда по делу № 33-15085/2015 от 2 февраля 2016 года № 33-1362/2016; Постановление Одиннадцатого арбитражного апелляционного суда по делу № А65-21810/2015 от 4 апреля 2016 года № 11АП- 2146/2016. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[35] См.: Гафурова А.Х., Доротенко Е.В., Контемиров Ю.Е. Указ. соч.; Савельев А.И. Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование. Глава 9.

[36] Закон о персональных данных в редакции Федерального закона от 4 июня 2011 года.

[37] О возможности такого прочтения ранее действовавшего легального определения персональных данных см.: Амелин Р.В., Богатырева Н.В., Волков Ю.В., Марченко Ю.А., Федосин А.С. Комментарий к статье 3 Федерального закона «О персональных данных» // Комментарий к Федеральному закону от 27.07.2006 N 152-ФЗ «О персональных данных» (постатейный). СПС КонсультантПлюс, 2013. Режим доступа: КонсультантПлюс; Наумов В.Б., Архипов В.В. Указ. соч. С. 189.

[38] Савельев А.И. Электронная коммерция в России и за рубежом: правовое регулирование. Глава 9. В.Б. Наумов и В.В. Архипов используют термин «распоряжение». См.: Наумов В.Б., Архипов В.В. Указ. соч. С. 186.

[39] Вопрос о том, какой должна быть точная формулировка такого условия, нуждается в отдельной проработке и не входит в содержание исследования.

[40] Савельев А.И. Комментарий к статье 9 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и защите информации» // Комментарий к Федеральному закону от 27 июля 2006 г. N 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и защите информации» (постатейный). М.: Статут, 2015. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[41] Так, А.В. Должиков указывает на существование «двух главных функций конституционных прав в отношении государства, включая негативную (защита от государства) и позитивную функцию (поддержка со стороны государства). См.: Должиков А.В. Влияние конституционных прав на российскую правовую систему // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 6. С. 109-120. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[42] См.: Эбзеев Б.С. Конституция, власть и свобода в России: Опыт синтетического исследования. М.: Проспект, 2014. С. 252-255. Также со ссылками на последующие литературные источники см.: Варламова Н. Классификация прав человека: подходы к проблеме // Сравнительное конституционное обозрение. 2009. № 4. С. 156.

[43] Эбзеев Б.С. Конституция, власть и свобода в России: Опыт синтетического исследования. С. 252-253.

[44] Следует, однако, согласиться с Т.Я. Хабриевой и В.Е. Чиркиным, указывающими на определенную «искусственность» классификации конституционных прав и существенные сложности по распределению прав на группы. Показательным в этом смысле является пример с правом на свободу слова, которое можно рассматривать и в качестве личного, и в качестве политического права. Об этом см.: Хабриева Т.Я., Чиркин В.Е. Теория современной конституции. М.: Норма, 2007. С. 148.

[45] См.: Арановский К.В. Государственное право зарубежных стран: учебное пособие. 3-е изд., доп. и перераб. М.: ИД «ФОРУМ»; ИНФРА-М, 2000. С. 367-375; Луковская Д.И. Классификация прав и свобод человека и гражданина // Актуальные проблемы теории и истории государства и права. 2007. № 15. С. 2-4. Отдельно следует отметить, что в литературе существуют различные мнения о количестве поколений прав человека.

[46] Подробнее см.: ВарламоваН. Указ. соч.

[47] См., напр.: Эбзеев Б.С. Конституция, власть и свобода в России: Опыт синтетического исследования. С. 253-254.

[48] Более того, подход, берущий начало от Г. Еллинека и предполагающий разграничение трех видов положения лица по отношению к государству (негативного, позитивного, активного), воспринимается некоторыми исследователями как не отвечающий современным условиям на том основании, что права, причисляемые к негативному статусу, направлены на обеспечение свободы от невмешательства государства, в то время как «полноценная реализация практически всякого права может потребовать активных действий государства». См.: Троицкая А. Основные права: происхождение, юридическая природа и пределы защиты // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 1. С. 69-70. Вместе с тем, как представляется, при такой интерпретации учения Г. Еллинека не в полной мере учитываются современные разработки конституционно-правовой доктрины, которая наряду с субъективной природой конституционных прав признает объективную природу, в силу которой и предполагается обязанность государства обеспечить защиту всех конституционных прав, в том числе и относящихся к негативному статусу.

[49] См.: ЭбзеевБ.С. Комментарий к статье 15 Конституции РФ. С. 156.

[50] Лишь в последние годы стали появляться работы, в которых данный вопрос получает рассмотрение. См.: Бергер А.Ю. Указ. соч.; Гриценко Е.В. Формирование доктрины прямого действия Конституции в российском конституционном праве // Государство и право. 2015. № 6. С. 5-18; Должиков А.В. Влияние конституционных прав на российскую правовую систему.

[51] Гриценко Е.В. Указ. соч. С. 14.

[52] Должиков А.В. Влияние конституционных прав на российскую правовую систему.

[53] Луковская Д.И. Понятие прав человека: многообразие подходов. Проблема универсальности прав человека // История правовых учений о праве и государстве. 2007. № 12. С. 34.

[54] Аничкин Е.С. «Преобразование» Конституции Российской Федерации и развитие конституционного законодательства в конце 20 - начале 21 вв.: автореферат дис... доктора юрид. наук. Тюмень, 2010. С. 7.

[55] А.В. Должиков употребляет термин «изменение нормативного содержания конституционных прав» применительно к выявлению «конституционных охраняемых интересов, прямо не перечисленных в Конституции РФ» При этом изменение может носить как расширительный, так и ограничительный характер. См.: Должиков А.В. «Рукописи не горят»: неписаные права в конституционном правосудии // Сравнительное конституционное обозрение. 2014. № 1. С. 120-137. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[56] Аничкин Е.С. «Преобразование» Конституции Российской Федерации и конституций (уставов) субъектов Российской Федерации / под ред. В.В. Невинского. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. С. 33.

[57] На необходимость учета конкретно-исторических реалий применительно к действию Конституции РФ указывают К.В. Арановский и С.Д. Князев, отмечающие, что «конституция не может содержать универсальных правовых рецептов, рассчитанных на все времена... ее действие немыслимо без уточнения смысла ее положений, которые не могут восприниматься как неизменные и должны рассматриваться и применяться с учетом конкретно-исторических реалий». См.: Арановский К., Князев С. Роль конституции в политико-правовом обустройстве России: исходные обстоятельства и современные ожидания // Сравнительное конституционно обозрение. 2013. № 3. С. 57.