В отечественной литературе право на неприкосновенность частной жизни зачастую рассматривается в качестве комплексного конституционного права, к числу элементов которого относят в том числе право на тайну связи и на неприкосновенность жилища[1] [2]. Такой подход вполне объясним, учитывая, что и право на тайну коммуникаций (часть 2 статьи 23 Конституции РФ), и право на неприкосновенность жилища (статья 25 Конституции РФ) исторически формировались именно как права, направленные на защиту сферы частной жизни. Не отрицая имманентной взаимосвязи права на неприкосновенность частной жизни и прав, закрепленных в части 2 статьи 23 и статье 25 Конституции РФ, полагаем возможным рассматривать право на тайну коммуникаций и право на неприкосновенность жилища в качестве самостоятельных конституционных прав,[3] наполненных собственным содержанием[4] [5] и являющихся специальными по отношению к общему праву на неприкосновенность частной жизни. Такой подход к пониманию соотношения трех названных конституционных прав положен в основу выявления и раскрытия конституционных оснований защиты персональных данных в соответствии с Конституцией РФ.

Часть 1 статьи 23 Конституции РФ закрепляет право каждого на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну . Часть 1 статьи 24 Конституции РФ устанавливает прямой запрет на сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия. В совокупности эти нормы следует рассматривать в качестве нормативной основы конституционного права на неприкосновенность частной жизни. Такое понимание нормативной основы анализируемого конституционного права находит, как думается, подтверждение в практике КС РФ[6] [7]. В этой связи не представляется возможным согласиться с мнением о том, что закрепленное в части 1 статьи 24 Конституции РФ правомочие отличается от права на неприкосновенность частной жизни, «предусмотренного статьей 23 Конституции РФ», и хотя «многие ... не

361

видят разницы, ... она есть» .

Конституционные нормы, закрепленные в части 1 статьи 24 и части 1 статьи 23, необходимо раскрывать в системном единстве, а не в отрыве друг от друга.

Прямое указание части 1 статьи 24 Конституции РФ на информацию о частной жизни позволяет сделать вывод о том, что эта категория информации выступает предметом конституционной защиты.

Возникает, однако, вопрос, что же следует понимать под информацией о частной жизни и как эта категория информации соотносится с персональными данными. Ответ на поставленный вопрос невозможен без предварительного раскрытия категории «частная жизнь», являющейся одной из основополагающих для конституционно-правового статуса человека.

Следует отметить, что в отечественной юридической литературе категории частной жизни и праву на ее неприкосновенность уделялось и уделяется большое внимание, что подтверждается значительным количеством диссертационных исследований, защищенных по различным научным специальностям, а также опубликованием исследований в форме монографий и в периодических изданиях. Эволюция доктринальных представлений о частной жизни имеет не только теоретическую ценность, но и практическую, оказывая влияние на развитие права в реальной действительности .

Детальное воспроизведение и рассмотрение в тексте работы всех тех определений частной жизни, которые в разное время предлагались исследователями, не представляется необходимым, тем более что не все авторские определения отличаются научной новизной . Для настоящего исследования, которое посвящено вопросам защиты персональных данных, важно установить, [8] [9] какой подход к пониманию частной жизни можно считать преобладающим; есть ли альтернативные подходы, и в чем они заключаются.

Традиционным для отечественной конституционно-правовой доктрины является такое понимание частной жизни, в соответствии с которым к ней относится «не широкий спектр отношений, а узкая сфера интимных, бытовых и семейных отношений, непосредственно не связанных с правовой сферой»[10].

Показательными в этом смысле представляются следующие определения частной жизни, сформулированные в литературе. В.Ф. Цепелев указывает, что информация о частной жизни «отражает личностно выделенную деятельность, связанную с неофициальным, неформальным межличностным общением, ... а также значимые для лица действия и решения, в том числе опирающиеся на его правовой статус, но безразличные с точки зрения интересов общества и государства»[11]. Н.С. Колесова определяет частную жизнь как «физическую и духовную сферу, которая контролируется самим индивидом, т. е. свободна от внешнего воздействия. Законодательство не может вторгаться в эту сферу; оно призвано ограждать ее от любого незаконного вмешательства»[12]. И.А. Умнова рассматривает право на неприкосновенность частной жизни как состоящее из целого ряда правомочий, «обеспечивающих гражданину возможность находиться вне службы, вне производственной обстановки в состоянии известной независимости от государства и общества»[13]. М.Н. Малеина исключает из перечня сведений, которые составляют тайну частной жизни, сведения, связанные с «профессиональной или общественной деятельностью» [14].

Иной подход к пониманию частной жизни, который «не подразумевает точного обозначения [её] границ»[15] и, вероятно, допускает более широкое истолкование рассматриваемой категории, нашел отражение в определении, сформулированном М.В. Баглаем. Ученый указывает, что «[ч]астную жизнь составляют те стороны личной жизни человека, которые он в силу своей свободы не желает делать достоянием других»; при этом из сферы частной жизни исключается «антиобщественная или противоправная деятельность»[16] [17] [18]. С таким

371 372

подходом можно соглашаться или не соглашаться .

Неизменным остается следующее обстоятельство: большую роль в содержательном наполнении такой высоко абстрактной юридической категории, которой является частная жизнь, призвана сыграть правоприменительная практика. Учитывая, что речь идет о категории, закрепленной в Конституции РФ, единственным органом, уполномоченным давать ей официальное истолкование, является КС РФ[19].

КС РФ, как показывает анализ его практики, также придерживается узкого подхода к определению частной жизни, проводя достаточно строгое различие между сферой частной жизни и иными сферами жизнедеятельности человека. Так, он указывает, что в частную жизнь «включается та область жизнедеятельности человека, которая относится к отдельному лицу, касается только его и не подлежит контролю со стороны общества и государства, если она носит непротивоправный

374

характер» . Конечно, можно было бы предположить, что раз использован глагол

«включается», то есть и другие области жизнедеятельности человека, которые охватываются понятием «частная жизнь». Но в решениях КС РФ подтверждение такого предположения обнаружить не удалось. Более того, к информации о частной жизни не относятся, по мнению КС РФ, «личные данные (имя, адрес места жительства, почтовый адрес, контактный телефон) лица, заявляющего о правонарушении..., личные данные свидетеля, которые фиксируются в процессуальных документах.» . Не включает в сферу частной жизни КС РФ и

трудовые отношения, складывающиеся между работником и работодателем в рамках трудового договора, полагая, что они «носят общественный характер»[20] [21] [22] [23] [24] [25].

Право на неприкосновенность частной жизни понимается КС РФ как «предоставленная человеку и гарантированная государством возможность контролировать информацию о самом себе, препятствовать разглашению сведений личного, интимного характера» . Примечательно, что указанная формулировка не

является, вероятно, «изобретением» КС РФ, она использовалась уже в 1989 году

378

И. Л. Петрухиным при характеристике права на личную жизнь , и в последующем

379

утвердилась в литературе .

Следует, однако, отметить, что данная формулировка таит в себе неопределенность. Категории «информация о самом себе», «сведения личного, интимного характера» не идентичны по объему: первая является более широкой и содержит в качестве одного из элементов «информацию личного, интимного характера». Соответственно возникает вопрос, входит ли вся информация о личности в сферу действия права на неприкосновенность частной жизни или только «информация личного, интимного характера».

На основании сложившегося в практике КС РФ подхода к пониманию частной жизни можно было бы предположить, что именно узкая категория информации личного характера включается им в содержание права на неприкосновенность частной жизни.

В то же время сомнения в правильности данного предположения возникают при обращении к тем решениям, в которых содержатся высказывания КС РФ о конституционности отнесения персональных данных к категории информации ограниченного доступа. В Определениях №2 3-О-О 2009 г. и №2 1063-О-О 2011 года КС РФ, руководствуясь сформулированной в 2000 году правовой позицией, согласно которой Конституция РФ допускает возможность установления в отношении той или иной информации специального правового режима, в том числе режима ограничения свободного доступа к ней со стороны граждан, делает следующий вывод: «Исключение информации, относящейся к персональным данным, из режима свободного доступа полностью соответствует предписаниям ч. 2 ст. 24 Конституции. В противном случае под угрозой оказалось бы гарантированное ч. 1 ст. 23 и ч. 1 ст. 24 Конституции право на неприкосновенность частной жизни»[26]. Приведенная цитата дает основания утверждать, что к информации, защита которой обеспечивается в рамках конституционного права на неприкосновенность частной жизни, относятся все персональные данные, вне зависимости от того, содержат они сведения о частной жизни или нет.

Учитывая, что решения КС РФ не позволяют дать однозначный ответ на вопрос о том, как соотносятся между собой понятия «информация о частной

жизни» и «персональные данные», обратимся к существующим доктринальным

381

подходам к его разрешению .

В одну группу представляется возможным объединить два подхода, представители которых исходят из того, что не все персональные данные являются информацией о частной жизни человека.

Первый подход основывается на том, что персональные данные - более широкая категория информации, одной из составляющих которой выступают сведения о частной жизни. Так, по мнению А.С. Федосина, «вся информация о частной жизни ... является сегментом категории персональных данных. Однако имеется большой объем персональных данных, который хотя и идентифицирует личность, но не составляет сведений о частной жизни» .

Представители второго подхода, воздерживаясь от установления того, какая из двух категорий информации является общей, а какая - частной, рассматривают информацию о частной жизни и персональные данные как неидентичные по объему, но имеющие содержательные совпадения категории. Так, А. Л. Кононов полагает, что «категория персональные данные, хотя и пересекается с формулой «информация о частной жизни», но не вполне идентична ей»[27] [28] [29]. А. Лушников, очевидно, аналогичным образом рассматривает соотношение двух указанных категорий информации, отмечая, что «элементы частной жизни могут составлять персональные данные». При этом в качестве примера информации, представляющей собой персональные данные, но «не затрагивающей частную жизнь», им приводятся анкетные данные (в их числе называются имя и место

жительства лица, сведения о дате и месте рождения, паспорте, об образовании, профессиональной подготовке)[30].

Однако сложно найти обоснование тому обстоятельству, что во всех случаях сведения об образовании, о месте работы рассматриваются как не имеющие отношения к частной жизни. Также как и не представляется возможным согласиться с тем, что априори лишаются статуса информации о частной жизни такие персональные данные, как имя, адрес места жительства, почтовый адрес, контактный телефон (особенно в совокупности), на том основании, что они фиксируются в процессуальных документах[31]. Тот факт, что лицо участвует в публично-правовых отношениях, выступая, как это имело место в

рассматриваемом КС РФ случае, в роли лица, заявляющего об административном правонарушении, сам по себе, как представляется, не ведет к тому, что указанные данные не могут относиться к информации о частной жизни.

Особенностью персональных данных как самостоятельной категории информации, нуждающейся в защите, является то, что порой именно в совокупности персональные данные, которые по отдельности могут казаться неважными и не имеющими отношения к частной жизни лица, способны «сложиться в обобщающую картину, характеризующую его личность»[32].

Возможно ли в таких условиях провести строгую границу между персональными данными, которые являются информацией о частной жизни лица и защита которых гарантирована Конституцией РФ, и иными персональными данными, защита которых отдается исключительно на усмотрение законодателя? По всей видимости, нет.

Именно поэтому более обоснованной представляется позиция, согласно которой «информация о частной жизни - понятие более широкое, чем персональные данные»[33] [34] [35]. Только такой подход к соотношению этих понятий в конституционном праве позволяет обосновать тезис о рассмотрении всех персональных данных в качестве предмета конституционно-правовой защиты. Тот факт, что «персональные данные как специальный объект защиты в Конституции РФ не упоминаются» , этому, по нашему мнению, не препятствует.

И первый, и второй подходы, изложенные выше, включают в содержание права на неприкосновенность частной жизни только такие персональные данные или их совокупности, которые уже содержат сведения о частной жизни. Соответственно лишенными конституционных гарантий оказываются персональные данные, которые информацией о частной жизни в настоящий момент времени считаться не могут, но смогут в будущем, в случае соединения с дополнительными данными.

Отдельно следует упомянуть, что в литературе можно встретить замечание об условности понятия «защита персональных данных», так как «защищаются скорее не персональные данные как таковые, а их носитель, человек, от

389

противоправного или нежелательного для него использования таких данных» .

Указанное замечание справедливо в том отношении, что единственным субъектом,

в чьих интересах осуществляется защита персональных данных, является человек. Как отмечают В.В. Дятленко и Е.К. Волчинская, «в конечном итоге, защита персональных данных - это не защита информации, а защита персоналий»[36] [37] [38]. Принимая во внимание, однако, что персональные данные представляют собой информацию, непосредственно связанную с человеком, и что предметом защиты выступают именно персональные данные, термин «защита персональных данных» представляется вполне оправданным.

Тезис о необходимости конституционно-правовой защиты персональных данных как самостоятельной категории информации получает постепенное подтверждение в отечественной литературе, хотя, к сожалению, не всегда сопровождается обоснованием. Так, например, Н. Варламова без каких-либо пояснений указывает на статью 24 Конституции РФ как на закрепляющую право на защиту персональных данных . Другой способ «раскрытия» конституционных гарантий защиты персональных данных - это анализ содержания конституционного права на неприкосновенность частной жизни через призму законодательства о персональных данных. Такой способ, однако, не представляется убедительным, так как одно лишь рассмотрение законодательных положений не может быть признано достаточным для выявления смысла конституционных

392

норм .

Анализ существующих в отечественной литературе точек зрения относительно конституционной природы притязания на защиту персональных данных позволяет разделить их на три группы, в зависимости от того, как решается вопрос о его соотношении с конституционным правом на неприкосновенность частной жизни и какое название оно получает.

юрид. наук. Казань, 2006. С. 6. 395 Там же. С. 22-23.

Одни исследователи исходят из самостоятельного характера притязания на защиту персональных данных.

Л.К. Терещенко указывает на часть 1 статьи 23 и часть 1 статьи 24 Конституции РФ как на нормы, «непосредственно затрагивающие защиту персональных данных» и отмечает, что «... наблюдается тенденция рассматривать защиту персональных данных как самостоятельное право гражданина, т.е. отдельно от более широкого права на уважение частной и семейной жизни» [39].

Самостоятельность права на защиту персональных данных и необходимость отнесения его к фундаментальным правам и свободам человека отстаивает И.А. Вельдер. Автор приходит к выводу, что указанное право «отлично от права на неприкосновенность частной жизни, хотя имеет определенное сходство с ним. Отличие состоит в том, что право на неприкосновенность частной жизни предполагает защиту, наряду с прочим, информации, относящейся к частной жизни, а право на защиту персональных данных - справедливую и законную обработку этих данных вне зависимости от их характера и сферы использования»[40]. Следует, однако, отметить, что диссертационное исследование И.А. Вельдера выполнено по специальности «Международное право. Европейское право» и посвящено системе правовой защиты персональных данных в ЕС. Соответственно в центре внимания автора находится право ЕС, хотя и в российском праве он обнаруживает конституционные основания защиты персональных данных. В качестве таковых им называются часть 1 статьи 23 и часть 1 статьи 24 Конституции РФ .

Другие исследователи усматривают в положениях Конституции РФ право на информационное самоопределение.

Г. А. Гаджиев со ссылкой на К. Экштайна интерпретирует нормы статьи 24 в совокупности с частью 1 статьи 23 Конституции РФ как нормы, содержащие право на информационное самоопределение, которое рассматривается в качестве
элемента права на неприкосновенность частной жизни[41] [42]. При этом Г.А. Гаджиев использует понятие «право на информационное самоопределение» в качестве синонима понятию «право на защиту информации о частной жизни».

По мнению Э.А. Цадыковой, в части 1 статьи 23 и статье 24 Конституции РФ содержится право на информационное самоопределение, предоставляющее человеку возможность «контролировать информацию о самом себе» .

А. Бергер усматривает в части 1 статьи 24 российской Конституции самостоятельное «право на информационное самоопределение» и раскрывает его с точки зрения традиционных для немецкой догматики основных прав категорий - сферы защиты, вмешательства, оправдания вмешательства[43].

В основании такой интерпретации, усматривающей в конституционных нормах право на информационное самоопределение, лежит, очевидно, признание процесса эволюции конституционного права на неприкосновенность частной жизни, которая сопровождается появлением новых аспектов частной жизни, при этом преобладающим становится информационный аспект[44].

На изменения, происходящие с правом на неприкосновенность частной жизни, указывает также А.В. Кучеренко, отмечая в качестве «одной из тенденций развития правопонимания в этом отношении ... переход от защиты права на частную жизнь к защите права на информационное самоопределение (информационную автономию)»[45].

Представляется, однако, что изменение подходов к пониманию права на неприкосновенность частной жизни, обусловленное стремительным развитием информационно-коммуникационных технологий, выражается не в «переходе» от одного права к другому, а в увеличении значимости информационного аспекта права на неприкосновенность частной жизни. В этой связи следует согласиться с

И.В. Балашкиной, по мнению которой современный этап развития отличается тем, что информационная составляющая дополняет две другие, традиционные составляющие - физическую и территориальную[46].

Интерпретация положений Конституции РФ как содержащих право на информационное самоопределение представляется небесспорной. Право на информационное самоопределение является «исключительно немецким

концептом», который не был воспринят другими правопорядками, в том числе и родственным германскому правопорядком Австрии[47]. По всей видимости, отечественные исследователи, использующие данный термин, обращались к немецкому опыту конституционно-правовой защиты персональных данных. В то же время в самостоятельном глубоком обосновании нуждается не только допустимость переноса на российскую почву конструкции права на информационное самоопределение, но и возможность использования самого термина применительно к характеристике права, гарантированного Конституцией РФ.

Ситуация такова, что термину «право на информационное самоопределение» присуще определенное содержательное наполнение, которое он получил в немецкой правовой системе, а источником этого права стало общее право на свободу личности, неизвестное российской правовой системе. Безусловно, право на информационное самоопределение доказало свою эффективность в обеспечении защиты персональных данных и сохраняет свое значение, продолжая развиваться с тем чтобы не стать анахроничным по отношению к уровню развития информационно-коммуникационных технологий. Вместе с тем, конструкция информационного самоопределения, являющаяся высоко абстрактной, не может считаться единственной, способной обеспечивать защиту персональных данных на самом высоком уровне - уровне прав человека (достаточно обратить внимание на практику ЕСПЧ). Кроме того, сам факт признания права на информационное самоопределение как гарантированного Конституцией РФ не делает данное право реально действующим, для этого оно должно получить конкретное содержательное наполнение и применение в практике КС РФ при разрешении дел.

Представители третьей группы исследователей рассматривают притязание на защиту персональных данных в качестве элемента права на неприкосновенность частной жизни.

По мнению А.С. Федосина, право на защиту персональных данных, являющееся элементом структуры комплексного конституционного права на неприкосновенность частной жизни, предполагает «исключение возможности каких-либо действий с персональными данными без согласия субъекта персональных данных, а также обеспечение возможности субъектов персональных данных контролировать действия операторов обработки с их персональными данными»[48] [49] [50]. Право на конфиденциальность персональных данных

рассматривается А.С. Федосиным в качестве правомочия конституционного права

404

на защиту персональных данных .

А.В. Преснякова, отмечает, что «право на защиту персональных данных и личной информации» вытекает из права на неприкосновенность частной жизни и

405

является дополнительным по отношению к нему .

Е.А. Миндрова в содержание права на неприкосновенность частной жизни включает правомочие лица «ограничивать доступ других лиц ... к сведениям о себе»[51] [52] [53] и указывает, что, хотя «Конституция РФ не выделяет понятия «персональные данные», но гарантирует их защиту в режиме информации о

407

частной жизни лица» .

И.М. Хужокова рассматривает право на защиту персональных данных как

408

составляющую права на неприкосновенность частной жизни .

Более обоснованным представляется третий подход, так как он, в отличие от первого, не предполагает необходимости формулирования Конституционным Судом РФ нового непоименованного права (такой шаг с учетом имеющейся практики органа конституционного контроля представляется маловероятным), а позволяет за счет расширительного толкования права на неприкосновенность частной жизни включить в его содержание в качестве элемента право на защиту персональных данных.

Такой взгляд на право на неприкосновенность частной жизни сопряжен с отходом от преобладающего в России узкого истолкования частной жизни. Как представляется, в Конституции РФ отсутствуют препятствия для расширения содержания понятия «частная жизнь» за счёт включения в него различных аспектов жизнедеятельности, связанных с личностным развитием человека в обществе, что позволяет не ограничиваться только теми, которые происходят в неформальной сфере.

Более того, отход от узкого понимания частной жизни можно наблюдать в отечественной литературе. Так, С.А. Авакьян предлагает относить к ней «собственно личную жизнь человека; его жизнь в семье; трудовую (в широком смысле слова) деятельность; состояние здоровья; общение человека с другими людьми»[54]. А. Л. Кононов справедливо указывает на то, что «само лицо вправе определять, какие именно сведения имеют отношение к его частной жизни» и называет среди информации о частной жизни, которая «во всяком случае» является конфиденциальной, сведения о принадлежности к общественным объединениям, здоровье, имуществе, доходах, профессиональной деятельности[55].

Узкий подход к истолкованию частной жизни своим недостатком имеет ограничение содержания конституционного права на неприкосновенность частной жизни и как следствие снижение объема конституционных гарантий, призванных обеспечить свободное развитие личности[56].

Кроме того, приверженность узкому истолкованию понятия «частная жизнь» делает невозможным выделение в качестве элемента права на неприкосновенность частной жизни притязания на защиту персональных данных, так как создаёт недопустимую с доктринальной точки зрения ситуацию, при которой элемент права по своему содержанию оказывается шире самого права. Как известно, персональные данные представляют собой информацию, возникающую не только в интимной и бытовой сферах, но и в любых сферах жизнедеятельности человека.

Перспективным с учетом изложенного представляется сближение сформировавшегося в КС РФ подхода к пониманию частной жизни и права на неприкосновенность частной жизни с подходом, получившим развитие в практике ЕСПЧ к истолкованию статьи 8 Конвенции о защите прав человека. Последний, как следует из его практики, проанализированной выше, исходит из расширительного толкования понятия частная жизнь и включает в ее содержание, в том числе, право налаживать и развивать отношения с другими людьми и внешним миром, а при определенных условиях - и деятельность профессионального и коммерческого характера.

Рассмотренные выше подходы отечественных исследователей к вопросам защиты персональных данных в свете истолкования Конституции РФ свидетельствуют о том, что в российской научной среде получает развитие процесс признания конституционной природы притязания на защиту персональных данных.

Первый шаг в направлении признания конституционной природы указанного притязания сделан и КС РФ: указав, что исключение информации, относящейся к персональным данным, из режима свободного доступа направлено на защиту права на неприкосновенность частной жизни, КС РФ, как представляется, подтвердил наличие имманентной взаимосвязи персональных данных со сферой частной жизни и открыл возможности для истолкования норм части 1 статьи 23 во взаимосвязи с частью 1 статьи 24 Конституции РФ как обеспечивающих защиту персональных данных.

Приходится, однако, признать, что уровень разработанности вопросов конституционно-правовой защиты персональных данных в доктрине, а также в практике КС РФ не отвечает современным реалиям. Так, не представляется возможным согласиться с О.С. Соколовой в том, что Конституционным Судом России «наработана обширная практика по вопросам защиты персональных данных» . В обоснование своей позиции исследователь указывает на 136

определений, принятых КС РФ и посвященных вопросам обработки персональных данных. Однако, как отмечает сама О.С. Соколова, 102 определения было вынесено по жалобам граждан, касающихся законодательным норм, регулирующих выпуск универсальной электронной карты[57] [58]. То есть абсолютное большинство из названных 136 решений посвящено одной правовой проблеме. Более того, речь идет о решениях КС РФ, вынесенных в форме определений и не содержащих решение вопросов, поставленных в обращениях, по существу.

Развитие конституционно-правовой доктрины и практики в сфере защиты персональных данных предполагает не только признание конституционной природы притязания на защиту персональных данных, но и сопутствующее такому признанию определение содержания названного притязания, условий, при которых оно может быть ограничено, его соотношения со смежными правами (правом на тайну коммуникаций и правом на неприкосновенность жилища), а также с правами, в основании которых лежит противоположный интерес - интерес в раскрытии информации (в первую очередь, закрепленной в статье 29 Конституции РФ свободой информации).

Наиболее оптимальным представляется решение перечисленных вопросов в порядке конституционного судопроизводства, в том числе потому, что решения КС РФ носят обязательный характер[59] [60] [61] [62] и сформулированные в них правовые позиции обязательны для законодателя и правоприменителя.

Следует отметить, что в последние годы порядок конституционного судопроизводства подвергся серьезным коррективам . Так, например, после изменений, внесенных в ФКЗ о Конституционном Суде России в ноябре 2010

416

года , граждане лишились возможности оспаривать конституционность закона, подлежащего применению. Теперь жалоба на нарушение конституционных прав может подаваться только в отношении закона, который уже был применен в конкретном деле. Таким образом, произошло «ужесточение критериев допустимости конституционной жалобы», которое влечет за собой ограничение возможности граждан обращаться за защитой своих прав в КС РФ . На «спорный характер» соответствующего изменения указывает судья Конституционного Суда России Г.А. Гаджиев, который не считает возможным рассматривать его как «безусловно положительн[ое]»[63]. Еще более критически оценивает данное изменение В. А. Кряжков. Как указывает ученый, «есть основания полагать, что новое регулирование противоречит буквальному смыслу ч. 4 ст. 125 Конституции РФ, которая не обусловливает обращение граждан в Конституционный Суд только после рассмотрения их конкретного дела в ином суде»[64]. По мнению Т. В. Соколова, напротив, произошедшее «изменение ... критериев допустимости ... жалобы гражданина теоретически оправдано, поскольку отражает субсидиарный характер конституционного судопроизводства в системе судебной защиты прав и свобод, предназначенного для защиты прав и свобод человека и гражданина от нормативных (а не фактических) нарушений»[65] [66].

Ужесточение требований к допустимости жалобы, вероятно, среди прочего преследовало цель снизить поток жалоб граждан в КС РФ. Информация, размещенная на сайте Конституционного Суда России, позволяет сделать вывод о постепенном сокращении числа обращений, поступающих в орган

конституционного контроля в течение года . Неизменным остается то, что абсолютное большинство от общего числа обращений составляют

конституционные жалобы[67].

Будучи связанным поступающими обращениями, КС РФ не может произвольно выбирать вопросы для рассмотрения. Вместе с тем следует отметить, что, как свидетельствует анализ практики КС РФ, весьма регулярно, особенно в последние годы, в орган конституционного контроля направляются жалобы на законодательные положения, регулирующие обработку персональных данных. При этом КС РФ воздерживается от проверки конституционности оспариваемых заявителями законодательных норм, хотя на основании текстов отдельных определений можно предположить, что в жалобах обозначаются проблемы конституционно-правового характера, нуждающиеся в конституционно-правовом истолковании.

Приведем следующие два примера:

1) дело, в котором оспаривались нормы Федерального закона от 21 ноября 2011 года № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» , позволяющие устанавливать в кабинетах врачей системы аудио- и

видеонаблюдения[68] [69] [70]. Интересным это дело представляется в том числе и потому, что заявитель являлся одновременно и врачом медицинской организации, в которой были установлены соответствующие системы наблюдения, и пациентом. Не ставя перед собой цели исчерпывающего анализа решения КС РФ, которое было принято по данному делу (Определение КС РФ от 24 сентября 2013 года № 1333-О), остановимся на следующем вопросе.

КС отказывается от рассмотрения по существу положений законодательства, не препятствующих установлению систем аудио- и видеонаблюдения на рабочем месте, и указывает следующее: «Что касается довода заявителя о нарушении его прав как работника медицинской организации в связи с установкой в лечебных кабинетах системы наблюдения, то в случае изменения определенных сторонами условий трудового договора работодатель обязан заранее уведомить об этом работника, а также обеспечить защиту его персональных данных» .

Вместе с тем можно предположить, что заявителя волновало не соблюдение работодателем процедуры по изменению условий трудового договора, а допустимость установления систем, очевидно, постоянного наблюдения на рабочем месте. Данная проблема, как представляется, носит конституционноправовой характер, а, следовательно, тот факт, что действующее законодательство не содержит запрета на наблюдение за работником на рабочем месте, еще не означает конституционности такого мероприятия. Очевидно, что отсутствие конституционно-правовых рамок, определяющих условия и порядок, при которых установление наблюдения могло бы быть признано допустимым, негативным образом сказывается на работниках, которые не защищены от произвольного решения работодателя по установлению систем наблюдения. Согласие работника на обработку персональных данных в таких ситуациях с трудом можно назвать добровольным, так как, вероятно, результатом отказа от дачи согласия станет

-426

прекращение трудовых отношении .

2) дела, в которых предметом оспаривания явились нормы Федерального закона от 27 июля 2010 г. № 210-ФЗ «Об организации предоставления

427

государственных и муниципальных услуг» , регулирующие выпуск

универсальной электронной карты.

КС РФ указал, что действующее регулирование по выпуску электронных карт не может рассматриваться как нарушающее конституционные права заявителей в указанном ими аспекте, так как «направлено на обеспечение выполнения органами государственной власти и органами местного самоуправления своих обязанностей, связанных с предоставлением гражданам государственных (муниципальных) услуг, ив то же время на защиту прав и интересов лиц, нуждающихся в получении государственных (муниципальных)

428

услуг» .

Апеллируя к обеспечению баланса между эффективным исполнением органами публичной власти своих функций и интересами частных лиц как получателей публичных услуг, КС РФ не останавливается, например, на вопросе о том, насколько обоснованным является правило, согласно которому выпуск универсальной электронной карты осуществляется на основании имеющейся у органов государственной власти информации о гражданах (в тех случаях, когда граждане не написали заявления о выдаче универсальной электронной карты или [71] [72] [73] об отказе от ее получения). Можно предположить, что изначально граждане предоставляли свои персональные данные не для целей выпуска универсальной электронной карты. Как представляется, в этой связи возникает более общий вопрос о том, какие принципы обработки персональных данных могут рассматриваться как гарантированные Конституцией РФ и каково их содержание. Речь идет, в частности, о необходимости получения по общему правилу согласия на обработку персональных данных и ограничении обработки заранее определенными целями. Тот факт, что гражданин может воспрепятствовать выпуску универсальной электронной карты, подав соответствующее заявление, перечисленных вопросов не снимает.

В другом деле, которое хотя и завершилось вынесением определения об отказе в принятии жалобы к рассмотрению[74], КС РФ, по сути, было дано истолкование законодательных норм, определяющих порядок доступа к сведениям, содержащимся в обращениях граждан (в том числе их персональным данным), подаваемых в порядке Федерального закона от 2 мая 2006 года № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» (далее - Закон об обращениях)[75].

Конституционный Суд России указал, что, по общему правилу, лица, направляющие обращения, содержащие информацию, которая может послужить основанием для проведения внеплановых проверок, могут рассчитывать на то, что «сообщенные ими сведения, относящиеся к частной жизни этих лиц, а равно их персональные данные не будут автоматически, без необходимости предоставлены лицам, в отношении которых проводятся указанные проверки». Вместе с тем часть 2 статьи 6 Закона об обращениях «не может рассматриваться как запрещающая во всех случаях ... предоставлять соответствующие сведения лицу, права и законные интересы которого они затрагивают»[76]. Соответственно если лицу, в отношении которого проводится проверка, для защиты собственных прав необходимы сведения, содержащиеся в обращении, оно эти сведения имеет право получить.

Давая такое истолкование законодательным нормам, КС РФ тем самым обеспечивает баланс конкурирующих интересов (сохранение информации в тайне и получение доступа к этой информации) и оправданно отказывается от абсолютизации идеи защиты прав субъектов персональных данных .

С учетом изложенного следует отметить, что постепенное раскрытие в практике КС РФ вопросов, связанных с обработкой персональных данных, может стать основой для содержательного наполнения притязания на защиту персональных данных как элемента конституционного права на неприкосновенность частной жизни.

[1] О российской модели конституционно-правовой защиты персональных данных см. также: Проскурякова М.И. Конституционно-правовые рамки защиты персональных данных в России // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 14. 2016. Выпуск 2. С. 12-27; ПроскуряковаМ. Персональные данные: российская и германская национальные модели конституционно-правовой защиты в сравнительной перспективе // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 6. С. 84-98.

[2] См., напр.: Петрухин И.Л. Личные тайны (человек и власть). М.: Институт государства и права Российской Академии наук, 1998. С. 11-12; с последующими ссылками на литературные источники см.: Хужокова И. Право на неприкосновенность частной жизни в системе прав человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2007. № 2. С. 32; Шленева Е.В. Комментарий к статье 23 Конституции РФ // Конституция Российской Федерации. Доктринальный комментарий (постатейный) / рук. авт. кол. Ю.А. Дмитриев; науч. ред. Ю.И. Скуратов. 2-е изд., изм. и доп. М.: Статут, 2013. С. 103-104.

[3] Данный вывод, как представляется, находит подтверждение и в практике Конституционного Суда РФ, который рассматривает право на неприкосновенность частной жизни в качестве «фундаментального права», «в обеспечение» которого Конституция РФ закрепляет «иные личные права», в том числе право на тайну коммуникаций и право на неприкосновенность жилища. См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 31 марта 2011 г. № 3-П // СЗ РФ. 2011. № 15. Ст. 2191.

[4] Об этом см.: Романовский Г.Б. Право на неприкосновенность частной жизни. М.: МЗ-Пресс, 2001. С. 34.

[5] Хотя указанная норма Конституции РФ гарантирует также защиту чести и доброго имени, право на защиту чести и доброго имени рассматривается в качестве самостоятельного конституционного права, рассмотрение которого выходит за рамки настоящего исследования.

[6] См., напр.: Определение Конституционного Суда РФ от 29 января 2009 г. № 3-О-О; Определение Конституционного Суда РФ от 29 сентября 2011 г. № 1063-О-О (документы опубликованы не были). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[7] Романовский Г.Б. Право на неприкосновенность частной жизни в конституциях, законе и юридической науке // Гражданин и право. 2016. № 4. С. 16.

[8] В то же время не со всеми предложениями можно согласиться. Так, предложение на законодательном уровне закрепить понятие частной жизни (высказано, в частности, Ю.С. Забудько, В.А. Новиковым) не кажется обоснованным. Стремление к правовой определенности и облегчению работы правоприменителей может обернуться сужением правовых гарантий защиты частной жизни: те ее аспекты, которые не будут упомянуты в законодательном определении, окажутся вне правовой плоскости. Сомнения в возможности успешной реализации указанного предложения лишь усиливаются, если принять во внимание общий невысокий уровень современной законодательной техники. См.: Забудько Ю.С. Конституционное право на неприкосновенность частной жизни, личной и семейной тайны и его законодательные ограничения: сравнительно-правовая характеристика // Государственная власть и местное самоуправление. 2014. № 5. С. 12; Новиков В.А. Неприкосновенность частной жизни как конституционное право и объект уголовно-правовой охраны // Юридический мир. 2014. № 7. С. 18-21. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[9] Критический обзор диссертационных исследований, посвященных праву на неприкосновенность частной жизни, включая анализ предлагаемых авторами определений частной жизни, см.: Романовский Г.Б. Право на неприкосновенность частной жизни в конституциях, законе и юридической науке. С. 20-26.

[10] См.: Хужокова И.М. Конституционное право человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни в Российской Федерации: Автореферат дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2007. С. 20.

[11] Цепелев В.Ф. Комментарий к статье 24 // Научно-практический комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.В. Лазарева. 4-е изд., доп. и перераб. М.: Издательство Юрайт, 2009. С. 197-198.

[12] Колесова Н.С. § 5 главы 5 // Права человека: Учебник для вузов / отв. ред. Е.А. Лукашева. М.: Издательство НОРМА, 2003. С. 145.

[13] Умнова И.А. Личные права и свободы человека и гражданина в Российской Федерации (§ 3.2) // Конституционное право Российской Федерации. В 2 т. Т. 2. Особенная часть: учебник и практикум для бакалавриата и магистратуры / И.А. Умнова, И.А. Алешкова, Л.В. Андриченко; под общ. ред. И.А. Умновой. М.: Издательство Юрайт, 2015. С. 106.

[14] Малеина М.Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. М.: МЗ Пресс, 2000. С. 153.

[15] Балашкина И.В. Право на неприкосновенность частной жизни в Российской Федерации: конституционноправовое исследование: Автореферат дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. С. 8.

[16] Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации: учебник для вузов. 6-е изд., изм. и доп. М.: Норма, 2007. С. 219. Сходного понимания, как представляется, придерживается И.Б. Григорьев, который определяет частную жизнь как «все то, что каждый человек считает нужным хранить в тайне от множества окружающих его лиц (физических и юридических), органов и должностных лиц как государственной, так и муниципальной власти». См.: Григорьев И.Б. Конституционное право на тайну сообщений как элемент института неприкосновенности частной жизни в Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2006. С. 15.

[17] Балашкина И.В. Особенности конституционного регулирования права на неприкосновенность частной жизни в Российской Федерации // Право и политика. 2007. № 7. С. 92-105. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[18] Романовский Г.Б. Право на неприкосновенность частной жизни. С. 61-62.

[19] Представляется, что не стоит смешивать конституционные права и то истолкование, которое они получают в практике КС РФ, и закрепленные на законодательном уровне права, которые содержательное наполнение получают в практике иных судов. Выше уже приводился пример, касающийся права на достоинство, которое в конституционном смысле является самостоятельным, а в отраслевом законодательстве неразрывно связано с правом на защиту чести.

[20] См., напр.: Определение Конституционного Суда РФ от 9 июня 2005 г. № 248-О, Определение Конституционного Суда РФ от 27 мая 2010 г. № 644-О-О, Определение Конституционного Суда РФ от 28 июня 2012 г. № 1253-О (документы опубликованы не были). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[21] Определение Конституционного Суда РФ от 16 июля 2013 г. № 1217-О // Определение опубликовано не было. Режим доступа: КонсультантПлюс. См. также: Определение Конституционного Суда РФ от 23 апреля 2015 года № 1075-О (документы опубликованы не были). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[22] Определение Конституционного Суда РФ от 20 ноября 1998 года № 157-О (документ опубликован не был). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[23] См., напр.: Определение Конституционного Суда РФ от 9 июня 2005 г. № 248-О, Определение Конституционного Суда РФ от 27 мая 2010 г. № 644-О-О, Определение Конституционного Суда РФ от 28 июня 2012 г. № 1253-О (документы опубликованы не были). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[24] Петрухин И.Л. Личная жизнь: пределы вмешательства. М.: Юрид. лит., 1989. С. 8. Единственное отличие заключается в том, что Конституционный Суд РФ использует слово «препятствовать» взамен использованного И. Л. Петрухиным «не допускать».

[25] Петрухин И.Л. Личные тайны (человека и власть). С. 11; Права человека: Учебник для вузов / отв. ред. Е.А. Лукашева. С. 146; Конституционное право Российской Федерации. В 2 т. Т. 2. Особенная часть: учебник и практикум для бакалавриата и магистратуры / И.А. Умнова, И.А. Алешкова, Л.В. Андриченко. С. 108.!

[26]Определение Конституционного Суда РФ от 29 января 2009 г. № 3-О-О; Определение Конституционного Суда РФ от 29 сентября 2011 г. № 1063-О-О (документы опубликованы не были). Режим доступа: КонсультантПлюс. Ср.: Определение Конституционного Суда РФ от 16 декабря 2010 г. № 1626-О-О (документ опубликован не был). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[27] Анализ доктринальных подходов к определению соотношения понятий «информация о частной жизни» и «персональные данные» представлен в статье М.А. Важоровой, которая разделяет их на три группы. Соглашаясь с предложенной классификацией, мы несколько иначе подходим к раскрытию их содержания и приходим к иному выводу о том, какой подход представляется более убедительным (см. ниже). Ср.: Важорова М.А. Соотношение понятий «информация о частной жизни» и «персональные данные» // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2012. № 4. С. 56-59.

[28] Федосин А.С. Защита конституционного права человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни при автоматизированной обработке персональных данных в Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саранск, 2009. С. 14.

[29] Кононов А.Л. Комментарий к статье 24 Конституции РФ // Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина. С. 234.

См.: Лушников А. Защита персональных данных работника: сравнительно-правовой комментарий гл. 14 Трудового кодекса РФ // Трудовое право. 2009. № 9. С. 93-101; № 10. С. 77-82. Режим доступа: КонсультантПлюс. Следует отметить, что в обоснование указанной позиции А. Лушников ссылается на позицию исследователей в области трудового права (В. Л. Гейхмана, С.Ю. Головину, И.Я. Киселева). В то же время в актуальном издании учебника по трудовому праву В. Л. Гейхман не исключает все анкетные данные из категории информации о частной жизни, указывая следующее: «К персональным данным, включая данные о частной жизни работника, относится вся информация, необходимая работодателю для оформления трудовых отношений, их изменения и прекращения, которую принято называть «анкетные данные». Такой подход представляется более обоснованным. См.: Трудовое право: учебник для академического бакалавриата / В.Л. Гейхман, И.К. Дмитриева. 3-е изд., перераб. и доп. М.:

Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2014. С. 264.

[31] См. Определение Конституционного Суда РФ от 16 июля 2013 г. № 1217-О (документ опубликован не был). Режим доступа: КонсультантПлюс.

[32] Цадыкова Э.А. Конституционное право на неприкосновенность частной жизни: сравнительно-правовое исследование: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. С. 19. Справедливо также указание А.С. Федосина на то, что «персональные данные, идентифицирующие их носителя, но не содержащие сведений о его частной жизни, в процессе их накопления и систематизации могут сформировать массив информации о частной жизни лица». См.: Федосин А.С. Защита конституционного права человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни при автоматизированной обработке персональных данных в Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. С. 14.

[33] Цадыкова Э.А. Гарантии охраны и защиты персональных данных человека и гражданина // Конституционное и муниципальное право. 2007. № 14. С. 15-19. Режим доступа: КонсультантПлюс. Аналогичную позицию занимают, как представляется, и другие исследователи. Е.А. Миндрова полагает, что «персональные данные являются по своему содержанию сегментом информации о частной жизни» См.: Миндрова Е.А. Коллизия права граждан на доступ к информации и права на неприкосновенность частной жизни в условиях информационного общества: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007. С. 21. Авторы монографии «Персональные данные в структуре информационных ресурсов» рассматривают частную жизнь как более широкое понятие, которое включает в себя персональные данные. См.: Бачило И.Л., Сергиенко Л.А., Кристальный Б.В., Арешев А.Г. Персональные данные в структуре информационных ресурсов. Основы правового регулирования. Минск: Беллитфонд, 2006. С. 16. Приводится по: Лушников А. Указ соч.

[34] Войниканис Е.А., Машукова Е.О., Степанов-Егиянц В.Г. Неприкосновенность частной жизни, персональные данные и ответственность за незаконные сбор и распространение сведений о частной жизни и персональных данных: проблемы совершенствования законодательства // Законодательство: Право для бизнеса. 2014. № 12. С. 75.

[35] Лушников А. Указ соч.

[36] Дятленко В.В., Волчинская Е.К. Законодательство о защите персональных данных: проблемы и решения // Информационное право. 2006. № 1. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[37] Варламова Н. Указ. соч. С. 155. Ср. мнение А.М. Туркиашвили, которая отмечает, что «статья 24 Конституции РФ ... полностью распространяется на персональные данные». См.: Туркиашвили А.М. Правовое регулирование персональных данных как элемента конституционного права на неприкосновенность частной жизни // Образование и право. 2015. № 5-6. С. 79.

[38] См., например, статью М.Ю. Авдеева, которая, будучи посвященной праву на неприкосновенность частной жизни в конституционно-правовом аспекте, что следует из названия, ограничивается применительно к персональным данным рассмотрением законодательных положений, регулирующих их защиту. Авдеев М.Ю. Право на неприкосновенность частной жизни: конституционно-правовой аспект // Право и жизнь. 2012. № 11. С. 220-228. URL: http://www.law-n-life.ru/arch/173/173-5.PDF (дата обращения: 23.09.2016).

[39] Терещенко Л.К. О соблюдении баланса интересов при установлении мер защиты персональных данных // Журнал российского права. 2011. № 5. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[40] Вельдер И.А. Система правовой защиты персональных данных в Европейском Союзе: Автореф. дис. ... канд.

[41] Гаджиев Г.А. Комментарий к статье 23 Конституции РФ // Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина. С. 230.

[42] Цадыкова Э.А. Конституционное право на неприкосновенность частной жизни: сравнительно-правовое исследование. С. 3, 15.

[43] Berger, A. Kommentar zu Art. 24 der russischen Verfassung // Handbuch der russischen Verfassung / B. Wieser (Hrsg.). Wien: Verlag Osterreich, 2014. S. 229-235.

[44] Об этом см.: Гаджиев Г.А. Комментарий к статье 23 Конституции РФ. С. 229.

[45] Кучеренко А.В. Этапы и тенденции нормативно-правового регулирования оборота персональных данных в Российской Федерации // Информационное право. 2009. № 4. С. 32-37. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[46] См.: Балашкина И.В. Право на неприкосновенность частной жизни в Российской Федерации: конституционноправовое исследование. С. 8.

[47] Von Lewinski K. Die Matrix des Datenschutzes. Besichtigung und Ordnung eines Begriffsfeldes. S. 43-44. Исключением, пожалуй, является Швейцария, в которой право на информационное самоопределение было признано в качестве неписаного конституционного права. См.: Hornung G. Grundrechtsinnovationen. S. 234.

[48] Федосин А.С. Защита конституционного права человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни при автоматизированной обработке персональных данных в Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. С. 6-7. Следует отметить, что в тексте диссертации А.С. Федосин проводит различие между «персональными данными в широком смысле» и «персональными данными в узком смысле». Первые представляют собой любую «информацию о личности» и выступают «объектом защиты права на информационное самоопределение, также входящего в структуру права на неприкосновенность частной жизни». Вторые представляют собой данные в электронной форме и являются «объектом защиты права на защиту персональных данных». См.: Федосин А.С. Защита конституционного права человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни при автоматизированной обработке персональных данных в Российской Федерации: Дисс. ... канд. юрид. наук. Саранск, 2009. С. 44. Однако в отсутствие обоснования выделение в структуре права на неприкосновенность частной жизни одновременно и права на защиту персональных данных, и права на информационное самоопределение не представляется убедительным.

[49] Федосин А.С. Защита конституционного права человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни при автоматизированной обработке персональных данных в Российской Федерации: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. С. 7.

[50] Преснякова А.В. Конституционное право на неприкосновенность частной жизни в условиях информатизации общества (современный зарубежный опыт): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010. С. 12.

[51] Миндрова Е.А. Коллизия права граждан на доступ к информации и права на неприкосновенность частной жизни в условиях информационного общества. С. 10.

[52] Миндрова Е.А. Понятие «персональные данные» в российском законодательстве // Административное и информационное право (состояние и перспективы развития). М., 2003. С. 281.

[53] См.: Хужокова И.М. Конституционное право человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни в Российской Федерации. С. 4.

[54] Авакьян С.А. Конституционное право России. Учебный курс: учебное пособие: в 2 т. Т. 1. 5-е изд., перераб. и доп. М.: Норма : ИНФРА-М, 2014. С. 670. Заслуживает внимания формулировка рассматриваемого конституционного права - «право на тайну частной жизни, защиту персональных данных и доступ к информации, затрагивающей права и свободы человека», а именно тот факт, что отдельно упоминается защиты персональных данных.

[55] Кононов А.Л. Указ. соч. С. 233.

[56] Как справедливо отмечает St. Schiedermair, «защита частного ... тесно связана со свободой и автономией». Следует отметить, что в науке (как в российской, так и в зарубежной) существуют различные подходы к определению того, что относится к частной жизни человека и каково содержание права на неприкосновенность частной жизни. Представление исчерпывающей характеристики указанных явлений выходит за рамки настоящего исследования, подробно об этом см.: Schiedermair St. Der Schutz des Privaten als intemationales Grundrecht. Tubingen: Mohr Siebeck, 2012.

[57] Соколова О.С. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации в сфере персональных данных // Современное право. 2015. № 10. С. 88-93. Режим доступа: КонсультантПлюс.

[58] гр

Там же.

[59] См. статью 6 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» (далее - ФКЗ о Конституционном Суде России) от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ (в ред. от 14 декабря 2015 г.) // СЗ РФ. 1994. № 13. Ст. 1447.

[60] К таковым относятся, в частности, изменения, внесенные в ФКЗ о Конституционном Суде России в ноябре 2010 года и июне 2014 года. Подробный анализ изменений 2014 года (Федеральный конституционный закон от 4 июня 2014 г. № 9-ФКЗ // Собрание законодательства РФ. 2014. № 23. Ст. 2922) представлен в статье О.Н. Кряжковой. См.: Кряжкова О.Н. Перемены в российском конституционном правосудии: ожидавшиеся, ожидаемые, неожиданные // Конституционное и муниципальное право. 2014. № 10. С. 41-51.

[61] См.: Федеральный конституционный закон «О внесении изменений в Федеральный конституционный закон “О Конституционном Суде Российской Федерации“» от 3 ноября 2010 года № 7-ФКЗ // Собрание законодательства РФ. 2010. № 45. Ст. 5742.

[62] См.: Герасимова Е.В. Роль Конституционного Суда Российской Федерации в системе судебной защиты прав и свобод человека и гражданина: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2011. С. 16.

См.: Гаджиев Г.А. Принцип правовой определенности и роль судов в его обеспечении. Качество законов с российской точки зрения // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 4. Режим доступа:

КонсультантПлюс.

[64] КряжковВ.А. Российская модель конституционной жалобы // Конституционное и муниципальное право. 2012. N° 5. С. 66.

[65] Соколов Т.В. Формы взаимосвязи конституционного и уголовного судопроизводств в контексте доктрины судебного права: Дисс. ... канд. юрид. наук. Новосибирск, 2014. С. 15-16.

[66] Так, например, в 2009 году в КС РФ поступило 20629 обращений, в 2010 - 18214, в 2013 - 15101, а в 2015 - 14622.

См.: «Количество обращений в Конституционный Суд РФ по годам». URL:

http://www.ksrf.ru/ru/Petition/Pages/StatisticNew.aspx (дата обращения: 26.09.2016).