Завершающим и самым значимым аспектом проблемы настоящего диссертационного исследования являются сложности, возникающие при взаимодействии адвоката с процессуальным оппонентом состязательной деятельности на стадии предварительного расследования - стороной обвинения. Исходя из того, что базовым элементом состязательности является функциональное разграничение деятельности её субъектов, именно о проблемах разграничения функций сторон защиты и обвинения, в частности, адвоката-защитника и следователя, а также возможностях их реализации пойдет речь в данном параграфе.

На первый взгляд, всё предельно ясно: статья 15 УПК РФ определяет адвокату функцию защиты, а следователю - функцию обвинения. Функциональное различие, в свою очередь, и является предпосылкой для определенного характера взаимодействия данных субъектов состязательной деятельности. Между тем, на практике такое функциональное разграничение не столь однозначно, и выражается эта неоднозначность в следующих аспектах: 1) неоднозначность содержания функции защиты в рамках состязательной модели; 2) неоднозначность объема функции обвинения в рамках состязательной модели.

1. Как уже отмечалось в теоретическом обосновании настоящего исследования в его Главе 1 в части определения содержания функции защиты, состязательная деятельность адвоката на стадии предварительного расследования выражается в контроле законности действий стороны обвинения и в свободной реализации прав, свобод и законных интересов подзащитного с помощью предоставленных адвокату законом методов и средств, исходя из согласованной с подзащитным позиции по делу, а также соображений морали и профессиональной этики. Адвокат не «дублирует» следователя в вопросе сбора доказательств, не «разваливает» дело, не защищает преступление и не препятствует его расследованию.

Одно из наиболее ёмких определений деятельности адвоката на стадии предварительного расследования в рамках состязательной модели дает профессор В.М. Быков, называя её «оппонированием»: «На наш взгляд, функция защиты подозреваемого и обвиняемого от подозрения и обвинения состоит в постоянном оппонировании стороне обвинения, в отстаивании своих законных прав и интересов,

в критике необоснованных решений и действий следователя и дознавателя»[1]. В таком понимании главная задача защитника видится в «постоянном и принципиальном отстаивании» своей позиции по делу в рамках представленных адвокату законом полномочий[2]. Здесь нельзя не вспомнить сформулированное более века назад схожее понимание сути адвокатской деятельности, высказанное И.Я. Фойницким, также усматривавшего суть функции защиты в постоянном обосновании «защитительного антитезиса» стороне обвинения[3] [4] [5].

Более того, еще в XIX веке, на заре становления адвокатуры как общественного института, адвокат виделся как «представитель общего интереса»,

273

помощник правосудию, а не просто «толкователь желаний» своего подзащитного . Такое понимание работы адвоката связано, прежде всего, с той её особенностью, что, будучи направленной на интересы конкретной личности в рамках конкретного дела, её выполнение имеет колоссальное публичное значение. Кодекс поведения для юристов в Европейском сообществе, принятый 28 октября 1988 года в Страсбурге Советом коллегий адвокатов и юридических сообществ Европейского союза, определяет, что юрист, отстаивая и защищая права и свободы своих доверителей,

274

способствует тем самым интересам правосудия , которые, по исчерпывающей характеристике Т.Г. Морщаковой, «нельзя интерпретировать иначе как совпадающие с интересом наиболее эффективной и полной судебной защиты»[6]. Аналогично, Основные принципы, касающиеся роли юристов (приняты восьмым

Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, Гавана, 27 августа - 7 сентября 1990 года), призывают адвоката

276

не только защищать своего клиента, но и отстаивать интересы правосудия .

Однако, очень часто профессиональную деятельность адвоката по оказанию доверителю квалифицированной юридической помощи подзащитному и содействие, таким образом, интересам правосудия сторона обвинения рассматривает в совершенно иной ипостаси — как

воспрепятствование осуществлению правосудия и проведению эффективного предварительного расследования, переводя адвоката из статуса независимого гаранта законности в, практически, пособника преступникам. Довольно часто адвокат не только в глазах обывателя, но и профессиональных участников уголовного судопроизводства, отождествляется с лицом, помогающим «всеми возможными способами, используя достаточный багаж юридических знаний, пробелы в законодательстве и имея связи в правоохранительных органах, избежать

277

уголовной ответственности за совершенное преступление» и получающими

278

именно за такой характер деятельности «достаточно большие гонорары» от своих клиентов.

Нередко весьма спорный, с такой точи зрения, критерий оценки работы адвоката встречается и в доктрине. Так, профессор Л.В. Головко называет «несомненным процессуальным успехом» адвоката случаи, когда защитник «разваливает» дело, в том числе «в силу оглашения каких-то его материалов (что подчас позволяет заинтересованным лицам скрыться, уничтожить доказательства и [7] [8] [9] т.п.)»[10] [11]. С этим сложно согласиться, ибо «закон и нравственность выше воли доверителя», как предписывает Кодекс профессиональной этики адвоката, а недобросовестность со стороны отдельных немногочисленных представителей профессии, выражающаяся в нарушении ими закона (поскольку приведенные примеры укрывательства и уничтожения доказательств никак иначе, кроме нарушения УК РФ, квалифицировать нельзя) не должны отбрасывать тень на всё адвокатское сообщество и являться аргументами в пользу оценок деятельности добросовестного большинства.

Довольно широко распространено мнение, что суть работы адвоката в

уголовном процессе на стадии предварительного расследования заключается в

280

противодействии расследованию преступлений . К примеру, по мнению П.В. Малышкина, противодействие адвокатов расследованию преступлений осуществляется таким образом, что формально действия адвоката не попадают под уголовную юрисдикцию, но, по сути, являются противоправными. В качестве примеров подобных действий П.В. Малышкин приводит склонение свидетелей к даче «нужных» показаний, психологическое воздействие, установление «бытовых контактов» со следователем и т.п.[12] Весьма примечательно понимание сути принципа состязательности этим ученым: «Ведь сама суть принципа

состязательности предполагает то, что сторона обвинения действует, а сторона защиты ей противодействует. Следовательно, противодействие расследованию преступлений можно также рассматривать как элемент реализации принципа

состязательности». Данный тезис спорен уже потому, что, во-первых, статья 15 УПК РФ наделяет принцип состязательности несколько иным содержанием, и, во-вторых, разделение процессуальной позиции, противоположной позиции следствия, и оппонирование в этой связи стороне обвинения не есть то же самое, что противодействие расследованию преступления.

Не менее распространены в уголовно-процессуальной доктрине мнения о содержании функции защиты, хотя и не носящие ярко выраженного негативного характера, но, по тем или иным причинам, наделяющие адвоката несколько иным функционалом по сравнению с тем, какой определил законодатель, выстраивая состязательную модель уголовного судопроизводства. Так, к примеру, по мнению А.А. Давлетова, Л. Юсуповой, «УПК РФ ориентирован на состязательную форму судопроизводства, в связи с чем защитник приобрел статус стороны. Поскольку

обязательным условием состязательности является равноправие сторон, то адвокату-

282

защитнику предоставляется право на самостоятельное собирание доказательств» . Действительно, часть 3 статьи 123 Конституции РФ гласит: «Судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон». Однако, статья 15 УПК РФ «оставляет» сторонам защиты и обвинения равноправие только во взаимоотношении с судом, но никак не уравнивает их в правах друг с другом.

Здесь нужно согласиться с мнением профессора Л.В. Головко о необходимости «прекратить искать зеркальность в полномочиях следователя и защитника в духе вульгарной состязательности»[13] [14]. Очевидно, что зеркальность характерна для субъектов, имеющих прямо противоположные векторы деятельности, но абсолютно идентичное содержание, иными словами, при разной полярности, модуль содержания таких субъектов должен быть одинаков. Для адвоката и следователя в российском уголовном процессе эта модель невозможна и, прежде всего, в силу абсолютного различия в содержании, отсутствия равноправия друг с другом и невозможности такого равноправия в силу различия исполняемых ими функций.

Но нередко, именно с позиции необходимости равноправия со следователем адвоката пытаются наделить функциями, совершенно не свойственными ему. В качестве яркого примера можно привести так называемое «адвокатское расследование». Адвокатское расследование видится некоторым учёным- процессуалистам как способ подготовки аналитической и доказательственной базы

284

по уголовному делу , как «параллельное» следствию расследование, направленное на выявление обстоятельств, оправдывающих или смягчающих ответственность

обвиняемого[15] [16] [17] [18], как способ изложения систематизированной позиции защитника,

286

подкрепленной самостоятельно собранными доказательствами , которую, наряду с

287

обвинительным заключением, предлагается некоторыми направлять в суд .

Бесспорно, форма параллельного адвокатского расследования представляет собой, как минимум, достойный обсуждения процессуальный механизм. Однако, к состязательности оно не имеет никакого отношения. Состязательность на предварительном следствии, в том виде, как она определена законодателем, не есть равноправие, но функциональная различность. Равные со следователем права адвоката по сбору доказательств и формированию доказательственной и аналитической позиции, фактически, приведут к исполнению адвокатом функции расследования, что противоречит самой идее состязательности, поскольку функция расследования всецело принадлежит следователю (дознавателю).

Итак, на теоретическом уровне, мнения процессуалистов касательно содержания процессуальной функции адвоката в рамках состязательной модели весьма различны. И во многом причиной этого является полное отсутствие единообразия в теоретическом понимании принципа состязательности на стадии предварительного расследования. Но, учитывая тот факт, что суждения различных ученых о месте и роли принципа состязательности на стадии предварительного расследования, зачастую, прямо противоположны, а позиции, нередко, жёстки и бескомпромиссны, что, в частности, показал теоретический анализ в первой главе настоящей диссертации, становится очевидно, что эта проблема на теоретическом уровне вряд ли будет решена в ближайшее время.

Между тем, на уровне практическом, ярко выраженный негативный уклон в понимании работы адвоката на предварительном следствии, нередко ставящий его чуть ли не на один уровень (с точки зрения квалификации некоторых деяний) с преступником, имеет своим источником отнюдь не только теоретические разногласия в доктрине. Как показал результат опроса следователей, негативное мнение о деятельности защитника сформировалось у подавляющего большинства (72%), при этом на собственный негативный опыт конфликтных ситуаций с адвокатами сослались чуть более трети опрошенных (35%)[19]. Таким образом, к профессиональной оценке представителей стороны обвинения неизбежно примешивается их представление об адвокате, сформированное на некоем абстрактном уровне, вне связи с их личным эмпирическим опытом.

Подобный «метаобраз» адвоката, в свою очередь, формируется не только вследствие собственного профессионального опыта, но и под влиянием СМИ, а также неких бытовых представлений об адвокате в российском обществе, далеко не всегда опирающихся на первоисточники и достоверную информацию. Как показали результаты опроса, только 14% опрошенных следователей ответили, что прочитали полностью Федеральный закон от 31.05.2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». «Незнание, либо недостаточное знание законодательства об адвокатуре и адвокатской деятельности»[20] видится Г.М. Резником как одна из проблем, вызывающих серьезное напряжение в отношениях между представителями адвокатуры и правоохранительными органами и судом. И с этим нельзя не согласиться.

Представляется, что активную роль в решении этой проблемы на практическом уровне следует взять на себя самому адвокатскому сообществу. При этом, соответствующую работу имеет смысл параллельно проводить с двумя фокусгруппами: 1) представителями стороны обвинения российского уголовного процесса и 2) широкой общественностью. Работа с обеими фокус-группами, в свою очередь, будет включать в себя как аспект просвещения, так и аспект имиджевый, направленный на формирование позитивного образа российского адвоката.

Во взаимодействии с представителями стороны обвинения просветительский аспект будет преобладать и выражаться в проведении таких мероприятий, как совместные с представителями адвокатуры научно-практические конференции и круглые столы, совместные курсы повышения квалификации и семинары, распространение профессиональной периодики, ориентированной на обе стороны российского уголовного процесса, возможность получения практических навыков начинающими специалистами обеих специальностей как в органах следствия, так и в адвокатских образованиях и т.п. Целью подобных мероприятий должно быть не только углубление профессиональных знаний и компетенций, но и осознание себя равнозначными сторонами уголовного процесса, формирование уважительного отношения к процессуальному оппоненту и его труду, осознание специфики последнего.

Что касается работы с широкой общественностью, то здесь будет превалировать так называемый имиджевый аспект, направленный на создание определенного собирательного образа российского адвоката. В настоящее время российские средства массовой информации достаточно активно обращаются к тематике правосудия, что выражается в наличии телевизионных программ в формате постановочного действия, имитирующего судебное разбирательство, передач в формате «ток-шоу», где в качестве приглашенных экспертов присутствуют адвокаты, многочисленных кинофильмов и сериалов, в которых также присутствует адвокат в качестве одного из героев сюжетной линии. И далеко не всегда адвокат наделен теми функциями, которые присущи представителям этой профессии в действительности, что неизбежно создает ложное представление обывателя об адвокате, а также определенные ожидания от его работы, когда такой обыватель становится доверителем.

Думается, что представительные органы адвокатского сообщества как на уровне Федеральной палаты адвокатов, так и на уровне адвокатских палат субъектов, должны вводить в свою практику участие на уровне рекомендаций и экспертных оценок в работе средств массовой информации и соответствующих ресурсов интернет-пространства, так или иначе использующих образ российского адвоката, а также, в случаях явной дискредитации адвокатского сообщества и грубого искажения информации об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации, принятие соответствующих мер, вплоть до обращения в суд.

2. Вторым аспектом неоднозначности функционального разграничения стороны защиты и обвинения является неопределенность объема функции обвинения в рамках существующей состязательной модели российского уголовного процесса на стадии предварительно следствия. Как было отмечено выше, следователь - это не адвокат с противоположным знаком, не его зеркальное отражение ввиду качественного различия функций этих субъектов. Однако, объем функций следователя является одним из наиболее дискуссионных вопросов в современной уголовно-процессуальной доктрине.

Действующий УПК РФ определяет основную функцию следователя как осуществление предварительного следствия по уголовному делу (статья 38 УПК РФ), однако относит его при этом к стороне обвинения. Получается, что, имея основную задачу правдиво установить события объективной действительности, следователь ограничен рамками того объема информации о ней, который необходим и достаточен только для обвинения, не будучи, по факту, заинтересованным в ином материале, хотя бы он и мог в корне изменить представления о картине произошедшего.

В этом, по нашему мнению, кроется одна из причин конфликтных ситуаций, возникающих у адвоката со следователем, побуждающая, в том числе, стороны осуществлять не свойственные им процессуальные функции, что недопустимо в рамках состязательного процесса. К примеру, адвокат, получая от следователя определенные данные, свидетельствующие о виновности подзащитного, но истолкованные так именно по причине обвинительной «односторонности» проведенного расследования, вынужден самостоятельно «дорасследовать» дело, самостоятельно получая сведения о фактах, свидетельствующих о невиновности своего доверителя, вмешиваясь таким образом в компетенцию следователя, что неизбежно приводит к конфликту. Также и следователь, обладая определенной процессуальной властью и функцией самостоятельного разрешения ряда ключевых вопросов уголовного дела на стадии предварительно расследования, то есть, фактически, свойственной суду функцией разрешения дела, не может в отличие от равноудаленого от сторон суда также равноудалиться от сторон, поскольку сам одной из сторон и является. И это также приводит к конфликту, поскольку вызывает небезосновательные сомнения у стороны защиты в объективности следствия при принятии процессуальных решений.

Итак, нельзя не согласиться с процессуалистами, определяющими, что в современном российском уголовном процессе основной процессуальной функцией следователя является расследование преступлений, определяя при

290

этом процессуальную функцию как основное направление деятельности . Однако, помимо этого, он также выполняет функции обвинения и разрешения дела, что, зачастую, не всегда согласуется с его основной функцией и нарушает баланс состязательной деятельности, придавая ей «обвинительный уклон».

В доктрине достаточно давно предлагается рассмотреть вопрос об освобождении следователя от исполнения функции обвинения. Так, по мнению С.М. Даровских, «необходимо освободить следователя от обвинительной функции, придающей в настоящее время обвинительный уклон его деятельности. Следователь не должен составлять обвинительное заключение и постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого. Это должно быть обязанностью стороны обвинения, прокурора»[21] [22]. Спустя 15 лет профессор Л.В. Головко высказывается более категорично: «Следователь - это, конечно, никакая не сторона обвинения. Для европейской процессуальной культуры такого рода тезис, безграмотно провозглашенный нашим УПК в «наивные» годы постсоветского правового строительства, является абсолютным нонсенсом... Лицо, осуществляющее правоприменение на любой стадии процесса, принимающее официальные процессуальные решения и определяющее движение дела, не может быть стороной
по определению»[23] [24]. Примечательно, что позицию о том, что следователь должен стать нейтральной независимой фигурой, а не стороной обвинения, разделяет глава Следственного комитета РФ А.И. Бастрыкин , мотивируя это тем, что «следователи просто боятся возбуждать уголовное дело, если не на все 100 процентов уверены, что смогут передать его затем в суд» и происходит это потому, что следователь находится на стороне обвинения, поэтому заинтересован только в сборе доказательств виновности лица, но не устанавливающих достоверную картину произошедшего[25] [26]. Согласно классификации предметов криминалистически значимых конфликтов между следователем и адвокатом, составленной В.П. Вепревым, основные разногласия между адвокатом и следователем возникают по следующим вопросам:

виновность и обоснованность привлечения подозреваемого, обвиняемого к уголовной ответственности;

процесс собирания стороной обвинения доказательств;

определение меры пресечения;

отношение стороны обвинения к процессуальным действиям стороны

295

защиты .

Как видно из представленной классификации, на разрешение каждого из указанных вопросов «обвинительный» характер деятельности следователя оказывает непосредственное влияние. Следовательно, при отсутствии функции обвинения у следователя разрешение указанных вопросов (а они составляют канву всего
предварительного расследования) приобретает совершенно иное направление, следовательно, иной характер приобретает предварительное расследование в целом.

Таким образом, учитывая приведенные аргументы, представляется разумным исключить следователя (дознавателя) из числа процессуальных фигур, являющихся стороной обвинения в рамках российского уголовного процесса.

Что касается функции следователя принимать процессуальные решения по делу, то сама состязательная модель уголовного судопроизводства уже подсказывает вариант решения путем введения нейтральной фигуры, некогда присутствовавшей в российском уголовном процессе на досудебной стадии, но на некоторое время из него исчезнувшей - фигуры следственного судьи. Если в настоящее время единственным, от кого зависит принятие практически любого процессуального решения в рамках предварительного расследования, является именно следователь, совмещающий данные полномочия с функциями обвинения и расследования, то следственный судья призван «перенять» на себя, как на нейтральное лицо, «несторону», властные полномочия следователя, даже если за последним и сохранится функция обвинения.

На заседании Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека в октябре 2014 года судья Конституционного Суда РФ в отставке Т.Г. Морщакова подняла этот вопрос и, комментируя возможность данного нововведения, пояснила, что институт следственного судьи совсем не нов для российского уголовного процесса и служит целью «отдельно от рассмотрения уголовных дел решения вопроса о законности действий органов расследования и тому, чтобы признавались в установленном порядке материалы как стороны

296

обвинения, так и стороны защиты в качестве доказательств» . [27]

Вообще, институт следственных судей не является принципиальным новшеством ни для России, ни для ряда зарубежных стран. Так, в «Основных положениях преобразования судебной части в России» 1862 г. и Судебных уставах 1864 г. сохранились институты предварительного расследования, закреплённые «Учреждением судебных следователей» 1860 г. Основу судебной реформы тех лет составляла идея «отделения судебной власти от власти административной, что должно выражаться в передаче следственных полномочий судебному органу с оставлением за полицией выполнения комплекса предшествующих следствию необходимых действий (дознания). Следствие как деятельность судебная должно было стать объективным, а также процессуально и ведомственно независимым от власти административной, чему, безусловно, способствовало устранение следователя от выполнения функций преследования и сыска, несовместимых с его новым статусом»[28]. В этом контексте очевидна явная схожесть понятий «судебного следователя» времен судебной реформы XIX века и «следственного судьи» в понимании этого термина в современном уголовно-процессуальном дискурсе.

В первые годы становления СССР предварительное следствие осуществлялось либо самими судьями, либо следственными комиссиями, а впоследствии — только следователями, которые находились при судах. При этом, предварительное следствие могло быть начато не только по сообщениям о преступлении, но ив случае непосредственного усмотрения следователей и судей. Принятое 21 октября 1920 г. «Положение о народном суде» возложило функции производства предварительного следствия исключительно на действующих народных следователей. Первый УПК РСФСР от 25.05.1922 г. оставлял следователя внутри судебного ведомства, осуществляющего контроль за предварительным следствием. Также следователь был наделен предварительными функциями суда по оценке материалов следствия. Однако, ему было предписано осуществлять предварительное следствие с позиций наиболее полного и всестороннего исследования обстоятельств дела, чем, безусловно, ограничивался обвинительный уклон в его деятельности.

В 1929 году аппарат следствия был передан из судебного ведомства органам прокуратуры, а полномочия органов дознания практически были приравнены к полномочиям следователя. Нельзя не отметить, что данные новшества свели на «нет» все признаки состязательности, поскольку, фактически, свели досудебное производство к розыскному характеру.

УПК РСФСР 1960 г. был призван отвести уголовно-процессуальное законодательство от репрессивных процедур 30-50х г.г. XX века, но и в нем не было понятия состязательности, а главным, по-прежнему, провозглашалось не состязание, а активная деятельность предварительного следствия, прокуратуры и суда, которая была направлена на осуществление задач советского правосудия. При этом советские процессуалисты уже начали разрабатывать практические способы состязательного расследования уголовных дел, в частности, путём введения в досудебные стадии уголовного процесса фигуры следственного судьи.

В конце 80-х годов XX века поддержку введения этой процессуальной фигуры в уголовный процесс выразили 75,5% судей, 44,1% следователей, 29,7% прокуроров, против выступили соответственно - 13,2 %, 45,6 %, 48,4 % . Судебный следователь

должен был обеспечить равные процессуальные возможности сторон обвинения и защиты по участию в собирании доказательств. В этой связи предполагалось наделить его полномочиями по производству следственных действий для получения доказательств по ходатайству сторон. Однако законодатель не реализовал данное предложение учёных, посчитав, что подчинение следователя суду неизбежно повлечёт за собой для последнего отвлечение от своей непосредственной функции [29]

по осуществлению правосудия ради осуществления руководства следователем . Распад СССР и радикальные преобразования социально-экономического и политического строя в России (1992-1993 г.г.) сделали вновь востребованной идею осуществления судебного контроля за предварительным расследованием. Однако ни последующие редакции УПК РСФСР, ни вступивший в силу 1 июля 2002 г. УПК РФ не содержат законодательно закрепленной процессуальной фигуры следственного судьи (судебного следователя).

Обращаясь к опыту зарубежных стран, нельзя не отметить, что фигура следственного судьи традиционна для стран континентальной системы права, при этом для него характерно органичное сочетание в статусе одного и того же субъекта публично-правовых отношений как полномочий следователя, так и органа судебной власти, который осуществляет судебный контроль за соблюдением законности в деятельности органов предварительного расследования, в частности, за реализацией принципа состязательности сторон.

Так, во Франции, родоначальнице классического континентального смешанного процесса, который был воспринят почти всеми государствами Европы, а также Российской Империей, фигура следственного судьи является ключевой. Уголовно-процессуальная доктрина Франции отводит предварительному следствию наиболее важную роль уголовного процесса, что во многом обусловлено функционалом следственного судьи, чьи полномочия, фактически, разделяются на

300

следственные и судебные .

Участкового судью в Германии называют «судьёй по арестам», придавая примерно такое же смысловое значение этому термину. Как отмечает М.Э. Романовский, «уголовный процесс Г ермании развивался по французскому образцу с [30] [31] сильным публичным началом: до недавнего времени состязательность рассматривалась исключительно как форма, а не принцип правосудия, полностью

301

исключалась возможность примирительных процедур» . При этом следственный судья на стадии предварительного расследования играет большую роль, хотя он не принимает дело к своему производству, следовательно, не несёт ответственности за результаты уголовного преследования, оставаясь полностью независимым от обвинительной функции. В Бельгии и Г олландии следственные судьи - это прежде всего органы предварительного следствия первой инстанции. Напротив, в Латвийской Республике функции следственного судьи направлены на обеспечение конституционных прав и свобод личности в уголовном процессе, а не на собирание доказательств и подготовке следственных материалов для суда.

Говоря о бывших союзных республиках, нельзя не отметить уголовный процесс Республики Молдова, в котором введён «судья по уголовному преследованию», к компетенции которого относится осуществление практически всех превентивных функций судебного контроля. 20 ноября 2012 года в Украине бы введён в действие новый УПК, новацией которого стало введение института следственных судей. На стадии предварительного расследования судья стал ключевой фигурой, а многие вопросы, которые ранее были отнесены к компетенции прокурора и следователя, теперь решаются следственным судьёй.

Конечно, не следует видеть во введении фигуры следственного судьи панацею для российского уголовного процесса. Столь существенное преобразование уголовного судопроизводства неизбежно повлечет определенные сложности. Каковы будут пределы оценки доказательств следственным судьей - формальная проверка допустимости на отсутствие процессуальных нарушений или более глубокая оценка, в том числе и по критерию относимости? Станет ли он независимым арбитром между двумя «состязающимися» сторонами либо будет формально «закреплять» [32] полученные на стадии предварительного расследования доказательства? Не совсем очевидно, как совместить организационную независимость следственного судьи как от стороны обвинения и защиты, так и от суда, непосредственно разрешающего дело, с возможностью обжалования решений такого судьи и кому делегируют функции вышестоящей инстанции по отношению к следственному судье? В свою очередь, не приведёт ли наличие возможности обжалования к ещё большему затягиванию процесса, а также злоупотреблению правом обеими сторонами?

Между тем, даже несмотря на потенциальные трудности в практическом внедрении данного института в существующую канву российских уголовнопроцессуальных отношений, введение в процесс фигуры следственного судьи позволит исключить сложившуюся абсурдную ситуацию, когда сторона наделена процессуальной властью, в частности, несвойственной ей, по сути, функций принятия процессуальных решений, укрепив тем самым состязательное начало предварительного расследования в российском уголовном процессе.

3. Говоря о выполнении сторонами обвинения и защиты несвойственных им функций, влекущем существенные затруднения в реализации принципа состязательности на стадии предварительно расследования, нельзя не упомянуть еще об одном явлении, имеющим место в российской уголовно-процессуальной действительности. Это неправомерная деятельность некоторых адвокатов «по назначению», то есть защитников, принимающих поручение на защиту в соответствии со статьей 51 УПК РФ, а также представителей стороны обвинения, таких защитников назначающих.

Согласно статистике, обобщенной Федеральной палатой адвокатов РФ, количество адвокатов, принимающих поручения в порядке статьи 51 УПК РФ (защитников по назначению) в 2015 году составило 37 566 человек, то есть почти 53% из общего количества осуществляющих свою профессиональную деятельность адвокатов России[33] [34].

Институт защиты по назначению традиционно представляет собой мощную гарантию конституционно закрепленного права каждого на получение квалифицированной юридической помощи (статья 48 Конституции РФ), а также меру реализации принципа состязательности как процессуальной триады независимых субъектов уголовного судопроизводства, наделенных различными функциями. Смещение функций одного субъекта к другому делает весь процесс необъективным (яркий пример тому - так называемый «обвинительный уклон» суда). Но когда к обвинению смещается защита, процесс становится просто абсурдным, а репутация самой адвокатуры сильно страдает.

«Карманные адвокаты» - это образное негативное название защитников, сотрудничающих с органами предварительного расследования в целях процессуально благоприятного разрешения дел для последних взамен на гарантированное предоставление таким адвокатам поручений в порядке статьи 51 УПК РФ. К счастью, таких адвокатов меньшинство, но «проблема действительно

303

острая» .

Ненадлежащее исполнение защитником, фактически действующим в интересах следствия, своих профессиональных функций означает нарушение не только принципа состязательности, вообще исключающего выполнение стороной состязательного треугольника процессуальных функций другой стороны, но и конституционно гарантированного права на защиту, что может впоследствии привести к признанию доказательств, полученных с участием такого защитника, недопустимыми в силу статьи 75 УПК РФ.

Основные нарушения, допускаемые защитниками по назначению, которые могут свидетельствовать об их фактической работе на стороне обвинения и вызывать обоснованное сомнение в законности произведенных с участием таких защитников следственных действий, следующие:

нарушение процедуры назначения защитника в порядке статьи 51 УПК РФ;

нарушение места осуществления защиты по назначению;

нарушение момента вступления в дело защитника по назначению;

«параллельная» работа с защитником по соглашению;

нарушение процедуры отказа от защитника «по назначению»;

свидетельские показания против подзащитного.

Знание о возможности таких нарушений и способах их предотвращения позволит адвокату, добросовестно исполняющему функции защиты (в частности, на стадии предварительного расследования) препятствовать в установленном законом порядке использованию стороной обвинения доказательств, полученных с участием недобросовестного защитника. Рассмотрим более подробно каждое из приведенных нарушений.

При назначении защитника в порядке статьи 51 УПК РФ, запрос органа предварительного расследования об оказании юридической помощи по назначению в порядке статьи 51 УПК РФ должен направляться «не конкретному адвокату, а в адвокатское образование, которое выделяет адвоката в порядке очередности и при

304

незанятости в делах по соглашению» . Это означает, что следователь не может постоянно и непосредственно, к примеру, по телефону обращаться к своему знакомому адвокату с «предложениями» о назначении. Исключение составляет [35] случай дежурства адвоката на дому в выходные и праздничные дни, в течение которого руководство адвокатского образования обязано обеспечить с ним оперативную связь, предоставив правоохранительным органам и судам его номер

305

телефона , но данный случай, опять же, не носит систематического характера. Таким образом, насторожить должно сотрудничество на постоянной основе конкретно следователя с конкретным адвокатом. Также, «при отсутствии соглашения об оказании юридической помощи у лица, привлеченного к уголовной ответственности, нет права на назначение непосредственно выбранного им

306

адвоката» .

Регулируя место осуществления адвокатами защиты по назначению, Адвокатская палата города Москвы разъясняет, что адвокатские образования и адвокаты, внесенные в соответствующие реестры города Москвы, не вправе исполнять требования органов дознания, органов предварительного следствия, прокуроров или судов об участии в уголовном судопроизводстве в качестве защитника по назначению, если перечисленные государственные органы не распространяют свою юрисдикцию на территорию города Москвы[36] [37] [38], в частности, находящиеся в Московской области. Адвокатура Российской Федерации организована по региональному принципу, следовательно, участие адвоката в процессе по назначению не в своем регионе не соответствует закону и, с большой долей вероятности, свидетельствует о «карманных» отношениях с назначившим его следователем.

Касательно момента вступления защитника по назначению в дело: адвокат, назначенный защитником задержанного подозреваемого или заключенного под стражу подозреваемого, обвиняемого, прибыв к дознавателю, следователю, обязан выяснить точное время фактического задержания, заключения под стражу и, после свидания с подозреваемым, обвиняемым наедине, не принимать участия в каких- либо процессуальных действиях до истечения предусмотренного частью 4 статьи 50 УПК РФ 24-часового срока для явки приглашенного защитника. Исключение составляет случай, когда представлено не вызывающее сомнений в своей достоверности подтверждение невозможности явки адвоката, с которым заключено

308

в тот же срок . 1 акое требование вытекает из двух сроков,

установленных статьей 50 УПК РФ, «с которыми связывается право дознавателя, следователя или суда принимать меры по назначению защитника: 1) 5 суток со дня заявления ходатайства о приглашении защитника, в случае его неявки и отказа подозреваемого, обвиняемого от приглашения другого защитника, либо

невозможности явки участвующего в деле защитника в течение пяти суток для участия в производстве конкретного процессуального действия, если подозреваемый, обвиняемый не приглашает другого защитника и не ходатайствует о его назначении; 2) 24 часа с момента задержания подозреваемого, или заключения подозреваемого, обвиняемого под стражу, если не является защитник по

309

соглашению» . При этом, если назначение защитника до истечения явочного пятисуточного срока может мотивироваться, в том числе, противодействием затягиванию защитой процесса, то ситуация, в который оказывается подозреваемый в первые часы после задержания, полностью исключает злоупотребление правом с его стороны. В рамках сжатого 24-часового срока крайне сложно реализовать свое [39] [40] право на защиту адвокатом по своему выбору, с учетом того, что даже родственников уведомляют не позднее 12 часов. В этой связи, привлечение к участию в деле защитника по назначению ранее установленных УПК РФ 24 часов, по сути, будет означать ликвидацию права подозреваемого, обвиняемого на приглашение адвоката вообще.

Что касается «параллельной» работы защитника по назначению и защитника по соглашению, то Совет Федеральной палаты адвокатов РФ Протоколом от 27.09.2013 №1 утвердил Решение, в котором однозначно указал на недопустимость участия в уголовном судопроизводстве адвокатов, назначенных следственными органами и судами защитниками, в качестве дублёров, то есть, при наличии в деле адвокатов, осуществляющих защиту тех же лиц на основании заключённых ими соглашений[41]. Навязывание адвокатом подозреваемому, обвиняемому своей юридической помощи в качестве защитника недопустимо ни при каких обстоятельствах, в том числе и при осуществлении защиты по назначению. Защитник по назначению не вправе принимать участие (в том числе, продолжать ранее начатое им участие) в дознании, предварительном следствии либо в рассмотрении дела судом при наличии у подозреваемого, обвиняемого защитника по соглашению, от которого он не отказался и который не отведён от участия в деле в порядке и на основаниях, предусмотренных законом. В такой ситуации адвокат, назначенный защитником, и установивший факт наличия у того же лица защитника по соглашению, обязан незамедлительно предпринять все предусмотренные законом действия, направленные на прекращение своего участия в деле, включая (но не ограничиваясь этим) поддержку заявления подозреваемого, обвиняемого об отказе от него, собственное аналогичное заявление и проявление настойчивости с целью надлежащего рассмотрения и разрешения этих заявлений дознавателем, следователем или судом, а при их отказе или уклонении от принятия такого решения адвокат должен покинуть место процессуальных действий, сделав соответствующие заявления. Есть одно исключение: продолжение участия в деле защитника по назначению при наличии у того же лица защитника по соглашению не может рассматриваться как недопустимое дублирование функций защиты только при условии, что процессуальное решение дознавателя, следователя или суда, которым отклонён заявленный отказ от защитника по назначению, не только вынесено в соответствии с требованиями закона, но и содержит указание на недобросовестное и умаляющее конституционные права других участников судопроизводства поведение подозреваемого, обвиняемого и/или защитника (защитников) по соглашению, с приведением конкретных фактических обстоятельств, подтверждающих обоснованность этого вывода.

В случае, если обвиняемый (подозреваемый) заявляет об отказе от защитника по назначению, адвокат обязан потребовать от следователя вынесения постановления, разрешающего заявленное ходатайство в порядке, определенном правилами главы 15 УПК РФ. Грубейшим нарушением со стороны адвоката является игнорирование такого отказа со стороны доверителя и продолжение участия в следственных действиях вопреки его воле. При отказе следователя вынести соответствующее постановление, адвокату следует подать следователю свое письменное ходатайство о рассмотрении ходатайства обвиняемого об отказе от защитника с разъяснением причин, по которым адвокат не вправе до вынесения следователем постановления о разрешении заявленного обвиняемым ходатайства

311

осуществлять его защиту . Если же следователь отказывается рассмотреть данное [42] ходатайство, то адвокату следует заявить о невозможности продолжать участие в процессуальном действии, незамедлительно обжаловав действия (бездействие) следователя в соответствии с главой 16 УПК, и сообщить о случившемся в свою адвокатскую палату, которая осуществляет представительство и защиту интересов адвокатов в органах государственной власти (пункт 4 статьи 29 Федерального закона от 31.05.2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ»). Если следователь вынес постановление об отказе в удовлетворении ходатайства об отказе от назначенного защитника, ссылаясь на часть 2 статьи 52 УПК, согласно которой отказ от защитника не обязателен для дознавателя, следователя и прокурора, адвокат не вправе выйти из дела, но обязан в протоколе процессуального действия отметить нарушение норм УПК РФ и помочь обвиняемому составить жалобу на нарушение следователем его права на защиту.

Проблема свидетельских показаний адвокатов против своих подзащитных была подробно проанализирована в параграфе 2.3 настоящего диссертационного исследования. В контексте рассматриваемой ситуации неправомерных действий защитников по назначению нарушения, выражающиеся в даче свидетельских показаний защитником по назначению против своего подзащитного, не должны быть ни в коем случае проигнорированы добросовестным защитником. При этом, оценивая работу коллеги, он должен руководствоваться общими правилами, как то: 1) явка адвоката в судебное заседание для допроса в качестве свидетеля по просьбе государственного или частного обвинителя, а не по врученной ему судебной повестке, недопустима; 2) вызванный на допрос судебной повесткой адвокат обязан явиться в судебное заседание, а в суде принять меры к тому, чтобы предотвратить свой допрос в качестве свидетеля; 3) для этого адвокату следует заявить о незаконности его вызова на допрос в связи с запретом, установленным пунктом 2 части 3 статьи 56 УПК РФ, и обратить внимание суда на то, что в соответствии с толкованием данной нормы Конституционным Судом РФ в определении «По жалобе гражданина Цицкишвили Гиви Важевича на нарушение его конституционных прав пунктом 2 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», допрос адвоката даже по ходатайству стороны защиты возможен

312

только при согласии самого адвоката дать свидетельские показания . И только в том случае, когда суд не освобождает адвоката от допроса на основании пункта 2 части 3 статьи 56 УПК РФ, он вправе сделать выбор: воспользоваться свидетельским иммунитетом, установленным пунктом 1 статьи 51 Конституции РФ либо дать свидетельские показания в объеме, необходимом для своей защиты от выдвинутых против него подсудимым обвинений в нарушении профессионального долга[43] [44] [45].

Подводя итог, следует отметить, что проблема «карманных» адвокатов должна иметь комплексное решение. С организационной точки зрения, очевидно, что должны быть существенно пересмотрены ставки вознаграждений за участие в делах

314

по назначению , а также способы их выплат, поскольку в настоящее время адвокат, собирающий пакет документов для получения вознаграждения из бюджета за участие в качестве защитника по назначению в порядке статьи 51 УПК РФ, фактически «подписывает» его у представителей стороны обвинения, в чем также выражается зависимость одной стороны от другой, исключаемая состязательной моделью. С точки зрения процессуально-правовой, следует кардинально пересмотреть сам механизм назначения, в частности, как вариант рассмотреть электронную систему распределения дел, уже успешно использующуюся рядом субъектов федерации[46]. Но и это не панацея. Важнейшим аспектом, по-прежнему, остается нравственно-этический. Адвокаты - это лица, которые не только вполне сознательно приходят в профессию, осознавая её сложности, но и приносят присягу, обязуясь «честно и добросовестно исполнять обязанности адвоката, защищать права, свободы и интересы доверителей»[47]. Исключительно соблюдение приоритета законности в своей деятельности, причем как со стороны адвокатов, так и со стороны правоохранительных органов, позволит реально обеспечить состязательность процесса и гарантировать реализацию прав наиболее уязвимому звену уголовного судопроизводства - подозреваемому и обвиняемому.

Итак, в целях недопущения фактического исполнения профессиональных обязанностей в интересах стороны обвинения недобросовестными защитниками, назначенными в порядке статьи 51 УПК РФ, необходимо на законодательном уровне исключить возможность выбора стороной обвинения и (или) судом конкретного адвоката или адвокатского образования, для чего представляется целесообразным изложить часть 3 статьи 51 УПК РФ в следующей редакции:

«3. Если в случаях, предусмотренных частью первой настоящей статьи, защитник не приглашен самим подозреваемым, обвиняемым, его законным представителем, а также другими лицами по поручению или с согласия подозреваемого, обвиняемого, то дознаватель, следователь или суд обеспечивает участие защитника в уголовном судопроизводстве. При этом дознаватель, следователь или суд не вправе обращаться к конкретному адвокату или адвокатскому образованию, но обязаны направить соответствующий запрос в уполномоченный орган адвокатской палаты субъекта, на территории которой производится предварительное расследование или рассмотрение дела в суде.

Порядок назначения конкретного адвоката по поступившему от дознавателя, следователя или суда запросу устанавливается советом адвокатской палаты субъекта самостоятельно в виде решения, которое публикуется в открытом доступе».

4. И, наконец, наиболее трудным, спорным и радикальным преобразованием российского уголовного процесса, которое, во многом, позволило бы принципу состязательности быть не просто декларацией, но реально осуществимой и эффективной формой взаимодействия адвоката и следователя, может стать введение института объективной истины.

В настоящее время в Г осдуме РФ рассматривается проект Федерального закона № 440058-6 «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением института объективной истины по уголовному

317

делу» , вызывающий у защитников обеспокоенность тем, что состязательность может остаться исключительно декларативным принципом, а уголовный процесс вернется к инквизиционный форме. Между тем, состязательность, по своей сути, не только не противоречит, но и способствует установлению объективной истины, начиная еще на стадии предварительного расследования.

Традиционно, состязательность противопоставляется поиску объективной истины, что объясняется, прежде всего, принципиально различной степенью активности суда - если в англосаксонской модели с ее «чистой» состязательностью суд пассивен и лишь оценивает представленные сторонами доказательства, не занимаясь их сбором, и, в итоге, принимает наиболее убедительную позицию одной из сторон, то принцип объективной истины предполагает активную роль суда, [48] самостоятельно собирающего доказательства, не связанного мнением сторон и принимающего меры к установлению фактических обстоятельств дела, хотя бы и делая это беспристрастно. В настоящее время, подобная активность суда в рамках действующего УПК РФ, может быть, напротив, истолкована как нарушение принципа состязательности и, как следствие, повлечь отмену приговора.

Широта дискреционных полномочий суда, равно как основания для возвращения дела прокурору и пересмотра приговоров, инициатива в сборе доказательств и критерии неполноты и односторонности судебного следствия являются, безусловно, наиболее дискуссионными аспектами обсуждаемой реформы и требуют введения безупречного понятийного аппарата, недвусмысленных и непротиворечивых формулировок, а, главное, наличия технической (в том числе кадровой) возможности реализации. Это лишь вопрос времени, поскольку отдельные механизмы отыскания истины традиционно содержались в российском уголовнопроцессуальном законодательстве, начиная с УУС 1864 г., и далее в УПК РСФСР 1922 г., в УПК РСФСР 1960 г., а также сохранились в фактической ориентации современных судов на установление правды при решении вопроса о виновности лица.

В рамках настоящей диссертации не ставится цель сформулировать столь масштабные и сложнейшие изменения в УПК РФ, но предполагается исходить из основного посыла и ведущей обосновывающей идеи реформы о введении института объективной истины - «усиление гарантий, обеспечивающих справедливость правосудия, отправляемого в форме уголовного судопроизводства». К слову, данная идея соотносится с закрепленным в статье 6 УПК РФ целеполагающим принципом уголовного судопроизводства, согласно которому справедливое наказание виновных и защита от необоснованного обвинения видятся назначением всего уголовного судопроизводства. И исходя из этого посыла, состязательность не только не противоречит, но и способствует поиску объективной истины. По справедливому замечанию В.А. Лазаревой, «установление истины в принципе невозможно рассматривать как обязанность какого-либо участника уголовного судопроизводства. Истина - тот результат, который достигается в итоге состязательного судебного разбирательства с равными возможностями по отстаиванию своих позиций всеми его участниками при абсолютной беспристрастности суда»[49].

Для начала следует отметить, что понятие «объективной истины» в действующем законодательстве отсутствует, более того, сам процесс установления истины всегда носит субъективный характер, поскольку зависит от субъективных качеств человека, который ее устанавливает: культура, воспитание, убеждения, профессия, моральные качества и т.п. Данная субъективность отражена в части первой статьи 17 УПК РФ, предписывающей судье, присяжным заседателям, прокурору, следователю и дознавателю оценивать доказательства по своему внутреннему убеждению, что также сохраняется в предложенной проектной редакции Федерального закона № 440058-6 «О внесении изменений в Уголовнопроцессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением института объективной истины по уголовному делу» (далее по тексту - законопроект).

Под объективной истиной законопроект предлагает понимать «соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения», хотя каких-либо критериев достижения объективной истины в тексте проектной редакции УПК РФ не содержится. В целом, основные тезисы реформы[50] таковы: 1) суд активен в принятии мер к установлению действительных фактических обстоятельств дела, что проявляется в расширении ряда процессуальных полномочий (восполнение неполноты доказательств по своей инициативе, расширение оснований для возвращения дела прокурору, отмена приговора вследствие односторонности и неполноты судебного следствия); 2) сторона обвинения уходит от обвинительного уклона и обязуется всесторонне, полно и объективно выяснять обстоятельства дела; 3) принципы состязательности и равноправия сторон, а также свободы оценки доказательств по внутреннему убеждению обусловлены принципом установления объективной истины по уголовному делу.

Оставив вне рамок настоящего исследования вопросы о соотношении объективной истины и субъективной оценки доказательств, критериях неполноты и односторонности судебного следствия, а также о том, каким образом обвинительный уклон снимается с тех, кому, в соответствии с принципом состязательности, предписана роль обвинения, остановимся лишь на понятии объективной истины.

Очевидно, под несколько философским понятием «установления объективной истины» в данном законопроекте понимается механизм установления соответствия действительности имеющих значение для дела обстоятельств, что подчинено глобальной цели уголовного судопроизводства - справедливого наказания виновных и защиты прав невиновных. Исходя из такого понимания, принципиальное значение имеет механизм формирования объективной доказательственной базы, на основании которой суд, в той или иной степени корректируя её объем и содержание, беспристрастно примет справедливое решение.

Однако, проектная редакция УПК РФ не содержит каких-либо изменений и дополнений в разделы II «Участники уголовного судопроизводства», III «Доказательства и доказывание», VIII «Предварительное расследование» в части реального обеспечения отделенных друг от друга функций обвинения и защиты, как минимум, возможностями формирования объективной доказательственной базы, в частности, обеспечения реальной возможности адвокатского контроля над законностью её формирования, эффективного оппонирования стороне обвинения с точки зрения обозначенных в настоящей диссертации проблем.

В целом, именно состязательное предварительное расследование может быть весьма эффективным методом поиска объективной истины по делу. Так, движение уголовного дела происходит, по сути, вследствие взаимодействия диаметрально противоположных позиций обвинения и защиты. Итог данному состязанию подводится судом и выражается в конкретном решении по делу. И накопление исходной доказательственной базы для данного состязания, происходит, в большей степени, именно на стадии предварительного расследования.

Об установлении истины как цели состязательности справедливо замечает А.П.

320

1 уляев . Более того, профессор указывает на отсутствие указания на цель состязательности как на серьезный недостаток статьи 15 УПК РФ.

Если в качестве цели уголовного процесса брать установление истины по делу, а в качестве метода рассматривать некую совокупность действий, совершение которых приводит к данной цели, то состязательность на стадии предварительного расследования, как метод поиска истины, представляет собой совокупность определенных действий защиты и обвинения в рамках реализации своих диаметрально противоположных процессуальных функций, причем эффективность таких действий как с той, так и с другой стороны, непосредственно влияет на достижение цели. Эффективность же в данном случае непосредственно зависит не только от объема предоставленных стороне полномочий, но, прежде всего, от реальных возможностей осуществления ею своей основной процессуальной функции.

Так, при добросовестном и эффективном действии стороны обвинения и одновременно слабой реализацией своих процессуальных функций стороной [51] защиты, обусловленной отсутствием необходимых механизмов реализации имеющихся прав, достижение объективной истины по делу невозможно, равно как невозможно честное соревнование бойцов, изначально находящихся в разных весовых категориях. «Легкий вес» защиты и «тяжеловесное» обвинение всегда приведут к истине «с обвинительным уклоном».

На первый взгляд, можно возразить, что в случае введения в уголовный процесс института объективной истины все «погрешности» следствия будут впоследствии устранены активным судом, где состязательность сторон традиционно проявляется в полной мере, поэтому нет необходимости что-либо менять на досудебной стадии. Однако, такой подход приведет к фактическому делегированию функции обвинения суду, который, хотя бы и став более активным, должен, по- прежнему, сохранять беспристрастность и не склоняться ни к обвинению, ни к защите. Будучи равноудаленным от сторон, суд сохранит свою основную функцию разрешения дела, но не пассивную, принимающую более убедительную версию одной из сторон (как правило, стороны обвинения[52]), а активную, принимающую версии сторон, сформированные на предварительном следствии, лишь в качестве основы для беспристрастного самостоятельного анализа. Качество же этой основы непосредственно зависит от эффективности реализации сторонами защиты и обвинения своих процессуальных функций.

В заключение, следует привести актуальную мысль Л.Д. Кокорева и Н.П. Кузнецова, отмечающих, что «в состязательном уголовном процессе суд должен сохранить свою ведущую роль в исследовании доказательств, иначе он превратится в орган, формально оценивающий усилия сторон; побеждать в суде будет не
справедливость, а тот, кто оказался изворотливее, хитрее в использовании материалов уголовного дела, а состязательность из гарантии установления истины может превратиться в формальное препятствие успешному доказыванию в судебном

322

разбирательстве» .

Итак, обобщая вышесказанное, состязательность, не являющаяся сама по себе самостоятельной целью уголовного судопроизводства на какой-бы то ни было стадии, ничуть не противоречит цели установления объективной истины, однако, введение этого правового института целесообразно с одновременным изменением процессуальных норм, обеспечивающих реализацию состязательного начала всеми участниками процесса на стадии предварительного расследования, выражающемся, в частности, в обеспечении реальной возможности осуществления своей процессуальной функции стороной защиты.