Каждая область знания находится в определенной зависимости от развития терминологии, с помощью которой излагаются соответствующие этой области знания понятия. Существует объективное мнение о том, что «терминологическая лексика - это особый слой специально культивируемой

лексики, способствующий развитию науки и культуры народа»1. Применительно к юриспруденции следует заметить, что терминология служит важнейшим средством профессиональной коммуникации. Это обусловлено особым предназначением термина, той ведущей ролью, которую он играет в юридическом тексте. При этом заметим, что это лишь один из подходов к пониманию роли термина и языка в целом, о чем совершенно справедливо пишет Ю.В. Сорокина[1] [2]. С точки зрения проводимого исследования он воспринимается нами как доминирующий.

Юридическая терминология является неотъемлемой частью

современного российского законодательства, без нее невозможно сообщение между адресантом (автором) и адресатом (пользователем) нормативных установлений. Грамотное и обоснованное употребление каждого

юридического термина способствует цельному и достоверному восприятию мысли законодателя любым заинтересованным лицом, создавая условия для правильного применения правовых норм. Поэтому надлежащая проработка терминологии современного российского законодательства является одной из основных предпосылок его эффективного применения.

В целях правильного понимания природы юридической терминологии, полагаем, следует начать с анализа основных сфер ее использования: макросферы - юридического языка и микросферы, доминирующей в нашем исследовании, - языка законов.

Начнем с макросферы - юридического языка. Феномен юридического языка имеет первородное, определяющее значение при исследовании всей правовой материи. В юридической науке традиционно разделяют юридический (правовой) язык[3] и язык права. Например, Н.А. Власенко отмечает, что «существуют два ключевых понятия - «правовой язык» и

«язык права». По его мнению, «первый термин наиболее общий, под ним нужно понимать правовой лексикон, весь словарный запас (арсенал) юриспруденции. По сути дела это вся система слов и словосочетаний (включая термины и понятия), которыми оперирует право во всех его проявлениях... Второе понятие - язык права - это лексикон нормативных правовых актов (законов и др.) и актов официального толкования»1. Об этом же пишет и Б.П. Спасов, отмечая, что «юридический язык как комплексное понятие охватывает несколько видов языка права.»[4] [5].

Разделяя приведенные мнения и учитывая все многообразие определений понятия «право», а также концептуальную специфику в подходах к его толкованию, отметим, что, в словарной трактовке, право - это «система общеобязательных норм, охраняемых силой государственного принуждения, обеспечивающего юридическую регламентацию общественных отношений в масштабе всего общества»[6]. Следовательно, мы можем воспринимать язык права только как систему словесного выражения мыслей, передающую содержание санкционированных государством норм, что является лишь частью общего смысла понятия, выраженного термином «юридический язык», охватывающего весь процесс соприкосновения человека с правом. В этой связи именно термин «юридический язык» является комплексным, обобщающим и наиболее адекватным языковым средством, передающим смысл права и содержание мыслей о праве.

По мнению И. Сабо, «то, что именуется «юридическим языком», в сущности есть не что иное, как обычный язык, дополненный специальными выражениями, техническими терминами, то есть такой язык, который более точно употребляет выражения, встречающиеся в повседневной жизни»[7]. Нам такая точка зрения представляется спорной. Современный русский язык является системой, где есть основа, общая составляющая, традиционно именующаяся литературным языком, и ее специальные сегменты - подъязыки, которые имеют свои отличительные особенности и задачи для передачи информации.1 Иными словами, есть общий литературный язык, а есть литературные подъязыки, необходимые для описания специальных явлений и процессов, характерных для конкретных областей знания, обладающие всеми чертами литературного языка, но имеющие и свои особенности (например, медицинский язык, компьютерный язык). Одним из таких специальных литературных подъязыков и является юридический язык[8] [9]. Небезынтересно, в этой связи, мнение В.Н. Шевчука, в соответствии с которым, «подъязык, с одной стороны, богаче общего языка - за счет специальных слов, - а с другой стороны - беднее - за счет того, что он использует лишь часть выразительных средств последнего»[10]. В юридическом языке нет места для метафор, эпитетов и других выразительных языковых средств, он традиционно отличается чопорностью передачи мысли. Кроме этого, основное богатство юридического языка составляет его абсолютно уникальный терминологический фонд, состоящий из упорядоченного множества нейтральных по своей эмоциональной окраске единиц с различной исторической судьбой. Некоторые элементы данного множества не задействованы в литературном языке, что придает юридическому языку особый колорит, подчеркивает его функциональную значимость. При этом ошибочно считать, что юридический язык (или какой-либо его вид) состоит только из терминов. К примеру, Д.В. Чухвичев пишет о том, что «язык законотворчества может быть определен как система терминов, используемых при формулировании текстов нормативных правовых актов»[11].

В юридическом языке есть и термины, составляющие его ядро, и слова, которые терминами не являются (обычные слова1).

Юридический язык, созданный, прежде всего, для общения посредством официальных актов, не терпит словесной энтропии, ему характерна семантическая определенность и точность выражения понятий. Обратим внимание на характеристики юридического языка (языка права), излагаемые в трудах некоторых ученых. Так, С.С. Алексеев, рассуждая о языке права, отмечает, что это «язык, концентрирующий особенности и достоинства стиля правовых актов как духовной ценности», ему свойственны «чеканные, ясные и строгие формулировки, в которых доступно и кратко, в обобщенной форме выражен смысл определенных положений»[12] [13]. В своей последующей работе С.С. Алексеев обращает внимание на такие свойства языка права, как четкость, сжатость, определенность и точность мысли законодателя, повелительный, императивный характер изложения, наличие специальной терминологии. Он небезосновательно отмечает, что «все эти особенности, во многом уникальные... призваны отразить и дыхание самой жизни, и сложное, искусное юридическое содержание и в то же время быть доходчивыми и убедительными»[14]. По мнению Т.В. Губаевой, «к использованию слова в юридическом языке необходимо относиться с особой осторожностью. Нельзя забывать, что через слово и законодатель, и правоприменитель получают доступ к специфическим механизмам управления мышлением и убеждениями людьми, к власти над общественным сознанием»[15].

Кроме вышеуказанных характеристик юридического языка традиционно выделяют «связность и последовательность изложения материала»1, а также «простоту и надежность грамматических конструкций, эмоциональную нейтральность»[16] [17].

На основе имеющегося научного задела представим свое видение сущности юридического языка с помощью выделения и изучения его специальных свойств.

Во-первых, юридический язык - это, в большинстве случаев, язык официальный, отличающийся стандартными формулировками, строгим и логичным построением. В идеале он должен представлять стройную систему ясных и точных слов.

Во-вторых, основой юридического языка служит своеобразная, отличная от других, юридическая терминология.

В-третьих, в подавляющем большинстве случаев, юридический язык обладает определенным, хотя и достаточно изменчивым, кругом постоянных пользователей, в который входят, прежде всего, профессиональные юристы, но при этом он предназначен для неограниченного круга лиц.

В-четвертых, юридическому языку свойственны особенные, отличительные объекты его фиксации (например, законодательные или судебные акты).

В-пятых, юридический язык служит средством специальной, интеллектуально-правовой коммуникации. Он не создан для повседневного общения людей, использование юридического языка происходит только в случаях соприкосновения с правом.

Опираясь на выделенные свойства юридического языка и особенности его существования, представляется вполне возможным сформулировать обобщающее определение соответствующего понятия.

Юридический язык - это логичная система словесного выражения мыслей, описывающая право и его проявления, характеризующаяся наличием специфической терминологии, особенных объектов фиксации и определенным кругом постоянных пользователей, служащая средством интеллектуально-правовой коммуникации.

Юридический язык может быть подразделен на виды, и в юридической науке существуют различные мнения по этому поводу. Полагаем, что следует остановиться на анализе некоторых из них, а также сформулировать свое видение данной проблемы.

Польский ученый Е. Врублевский выдвинул тезис о наличии «доктринального языка, языка правоприменительной практики и юридического разговорного языка»1.

Считаем, что данная исследовательская позиция при всей своей концептуальности все же может быть оспорена.

Во-первых, представляется более логичным и правильным выделять в качестве первого самостоятельного вида юридического языка не доктринальный язык, а язык юридической науки, поскольку доктринальный язык (язык доктрин) является лишь частью языка юридической науки. По справедливому мнению А.И. Овчинникова, юридическая доктрина - это «стратегия развития правовой системы, основанная на определенном понимании права и концептуальных выводах, доминирующих в юридической науке относительно потребностей общества и возможностей права в их обеспечении»[18] [19]. Кроме этого, С.В. Бошно отмечает, что совпадение содержания понятий, выраженных терминами «наука» и «доктрина» возможно только в том случае, «если научная идея заслужит признание в среде профессионалов, выступит основанием соответствующей школы, встретит поддержку общества, усвоится правоприменительной практикой и в силу своего авторитета станет мерой общественного поведения»1. Таким образом, доктринальный язык является языком лишь общепризнанных, доминирующих научных юридических концепций и, соответственно, его позиционирование как всеобщего языка юридической науки невозможно. А, тем не менее, в юридической науке, как, впрочем, и во всякой другой науке, помимо устоявшихся, стержневых авторских позиций, существует еще и необозримое множество различных исследовательских мнений, теорий, которые также являются полноправными элементами языка юридической науки. Поэтому содержание понятия, выраженного термином «язык юридической науки», должно включать и этот аспект.

Во-вторых, Е. Врублевский выделяет в качестве самостоятельного вида юридического языка язык правоприменительной практики. Представляется очевидным, что в данном случае язык правоприменительной практики должен включать и язык нормативных правовых актов, иначе последний компонент будет просто утерян в авторской классификации. При этом более чем спорной представляется сама позиция, касающаяся того, что понятие, выраженное термином «язык правоприменительной практики», охватывает по своему содержанию понятие, выраженное термином «язык нормативных правовых актов». Думается, что это не так. Наше мнение подтверждается и существующей традиционной интерпретацией применения права как «одной из форм реализации норм права, осуществляемой уполномоченными на то государственными органами и должностными лицами»[20] [21], а также логикоправовым требованием о строгом соответствии актов правоприменения нормативным правовым актам, на основе которых они создаются. Поэтому полагаем, что в качестве отдельного вида юридического языка следует выделять язык юридической практики, который может быть подразделен на язык нормативных правовых актов и язык актов применения права.

По мнению немецкого ученого Б. Кленнера, юридический язык может разделяться на «язык закона (или государственный юридический язык), научный юридический язык, судебный язык, язык публициста-правоведа, язык адвоката и др.»1. Практически тождественна данной позиции и точка зрения венгерского исследователя И. Сабо, который наряду с научным юридическим языком и языком закона выделяет в качестве отдельных видов «судебный язык, язык публициста-правоведа, язык адвоката и др.»[22] [23].

Проанализируем данные мнения.

Во-первых, мы полагаем, что, учитывая фундаментальность и особую значимость понятия, выраженного термином «юридический язык», подразделение юридического языка на виды все-таки должно иметь законченный (императивный) характер. В представленных позициях классификационный ряд незавершен и по своей сути латентен, что предполагает возможность выделения неограниченного количества видов юридического языка. Считаем это неконструктивным, прежде всего, потому, что для определения того или иного элемента в качестве вида (составляющей части) базового объекта, следует сформулировать его характерные, отличительные от других, черты, обосновать такое выделение.

Во-вторых, систематизированные Б. Кленнером и И. Сабо функциональные составляющие юридического языка, на наш взгляд, неравнозначны по своему содержанию. Ведь, например, язык адвоката или публициста-правоведа нельзя поставить в один ряд с языком законов или научным юридическим языком. Адвокат, в большинстве случаев, использует терминологию и другие языковые средства, задействованные как в тексте нормативных правовых актов, актов правоприменения, так и в научном юридическом тексте, создавая их интерференцию с общелитературной основой. Поэтому считаем, что достаточно сложно говорить о выделении, например, языка адвоката в качестве самостоятельной функциональной составляющей юридического языка.

С нашей точки зрения, юридический язык как специальный литературный подъязык, условно можно подразделить на три основные функциональные разновидности: язык юридической науки, язык юридической практики и юридический разговорный язык. Для первых двух видов юридического языка характерна письменная форма выражения, при этом для юридического разговорного языка изначальной формой выражения является устная речь.

Язык юридической практики, в свою очередь, может существовать в качестве языка нормативных правовых актов, включающего язык законов и язык подзаконных актов, а также языка актов применения права. В данном случае необходимо рассматривать категорию «применение права» наиболее широко.

Определяя такие самостоятельные виды юридического языка, как язык юридической науки и язык юридической практики, мы условно противопоставляем две философские категории - «теория» и «практика», учитывая при этом безусловную связь соответствующих явлений. Теория ставит перед познанием актуальные задачи и требует их разрешения. Хотя, по меткому замечанию В.Б. Романовской и Л.Р. Романовской, в настоящее время «юридическое знание теряет цельность, превращаясь из науки в ремесло»1. Практика и ее результаты, в свою очередь, «входят в качестве органического элемента во всякую теорию»[24] [25]. Особо отметим, что практика в контексте проводимого исследования воспринимается нами как общая система действий субъектов, а скорее как «преобразовательная и созидательная деятельность людей, творчески осваивающих мир»[26]. Соответственно, юридическая практика состоит из комплекса действий различных субъектов, направленных на создание и применение правовых норм. Она характеризуется наличием материальных результатов - законодательных, подзаконных, судебных и других актов. Иными словами, в содержание данного понятия мы включаем и нормотворческий, и правоприменительный аспект юридической деятельности. Именно поэтому в рамках языка юридической практики нами выделяются два самостоятельных подвида, которые, несмотря на свою обособленность, тем не менее, активно взаимодействуют и функционально переплетаются - это язык нормативных правовых актов, включающий язык законов и язык подзаконных актов, а также язык актов применения права.

По замечанию А.С. Пиголкина, «нормативный акт - это письменное литературное произведение, и к нему предъявляются такие же требования, как к любому произведению письменной (в первую очередь - книжнописьменной) речи. Для него характерны монологический способ изложения, логическая последовательность, завершенность и полнота»[27]. Отметим, что это только общие формальные черты нормативного акта, одно из основных его специальных свойств - это наличие в тексте юридической терминологии. Язык нормативных правовых актов отличает, прежде всего, официальный характер источника фиксации правовой мысли. Именно его особый статус является предпосылкой для повышенного внимания к процедуре языкового формирования и общего функционирования правовых норм.

Основным нормативным правовым актом в России является закон, поэтому фундаментом языка нормативных правовых актов служит именно язык законов, выделенный нами в качестве микросферы существования юридической терминологии.

Язык законов является «сердцем» юридического языка. В этой связи, П.И. Люблинский отмечал, что «выражение законодательной мысли в словах, при современном состоянии юриспруденции, представляет собой сложный технический процесс, изучение которого имеет несомненную важность для правильного понимания велений закона»1.

В юридической науке есть мнение о возможности выделения законодательного стиля в качестве самостоятельного функционального стиля русского языка. Впервые об этом написал А.А. Ушаков[28] [29]. А.С. Пиголкин, в свою очередь, говорил о том, что наличие языка законодательства как самостоятельного стиля обусловлено «особыми социальными задачами, стоящими перед правом, специфичным способом отображения предмета», язык законодательства «характеризуется специальными композиционными и стилистическими средствами, особым словарным составом языка для выражения мысли законодателя»[30]. При этом весьма интересным представляется утверждение М.Л. Давыдовой, касающееся того, что «гораздо правильнее не пытаться реформировать филологическую науку, а говорить о языке права как о целостном явлении, функционирующем в различных сферах юридической деятельности и обслуживаемом поэтому несколькими классическими функциональными стилями русского языка»[31]. Она выделяет официально-деловой, научный и публицистический стили в качестве стилистической основы языка права[32].

Отметим, что функциональные стили - это разновидность литературного языка, выполняющая определенную функцию, они обуславливают стилистическую гибкость языка, способность выразить сложную научную мысль, написать законы, отобразить многоплановость социума.

Один из основоположников отечественной стилистики М.Н. Кожина в соответствии с признаком соотнесенности с единством вида деятельности и формы общественного сознания выделяла следующие функциональные стили: научный, официально-деловой, публицистический, художественный и разговорно-бытовой[33]. Данная классификация в настоящее время является классической. Соответственно, если исходить из нее, то к языку законов применим официально-деловой стиль, который представляет собой функциональную разновидность речи, обслуживающую сферу официальноделовых отношений. Если говорить о самостоятельном законодательном стиле, то получается, что мы должны поставить его на один уровень со стилем официально-деловым, либо заменить им официально-деловой стиль. В первом случае возникает вопрос: как тогда вписать его в устоявшуюся классификацию функциональных стилей русского языка? Во втором - не будет ли в данной ситуации подмены соответствующего понятия?

Полагаем, что если к официально-деловому добавить законодательный стиль, то будет утерян смысл самого термина «официально-деловой стиль». В этой ситуации его значение кардинально сужается, ибо законодательные акты - это лишь значимый пласт официально-деловой документации. Поэтому указанный термин уже не будет полноценно выражать соответствующее понятие. Если же заменить официально-деловой стиль на законодательный, то получается обратная ситуация. В таком случае необходимо трактовать термин «законодательство» крайне широко, что может повлечь подмену данного понятия. Не можем же мы, к примеру, различные управленческие, служебные документы воспринимать в качестве законодательных.

Конечно же, роль права и закона, в частности, в общественной жизни крайне важна, и юридический язык наполнен языковыми средствами, которые отличаются от языков, присущих другим областям знания. Но, в данном случае, стоит согласиться с М.Л. Давыдовой, и прислушаться к устоявшейся позиции, сложившейся в филологической науке. В свою очередь, если попытаться выделить и концептуализировать стилистические характеристики языка законов, то это можно сделать, с нашей точки зрения, на уровне законодательного подстиля. Он существует в рамках официальноделового стиля (наряду с дипломатическим и административно - канцелярским подстилями) и обслуживает соответствующую область правовых отношений. Законодательный подстиль ограничен определенным составом документов (исходя из нашего понимания термина «законодательство» - это законодательные акты). Основная функция законодательного подстиля - рекомендательно-регулирующая, которая основана на императивности и директивности, а также на долженствующе- предписывающем характере изложения мысли.

В контексте такой стилистической характеристики попытаемся представить некую модель языка законов как особо значимого способа изложения содержания правовой действительности. Для этого акцентируем внимание на его основных признаках:

точность формулировок, которая является одной из основных предпосылок словесной понятности законодательного акта;

максимальная ясность и простота в изложении текста закона;

последовательность построения языковых конструкций, что является предпосылкой для общей логичности законодательного текста;

использование современной, но, одновременно, понятной терминологии, разумное ограничение употребления архаизмов и историзмов, а также терминов иноязычного происхождения;

экспрессивная нейтральность изложения и безусловная ориентация на общепринятые стандарты русского языка;

унифицированность используемых в тексте закона терминов.

Соответственно, язык законов должен восприниматься как стройная,

понятная и современная система словесного выражения мыслей, характеризующаяся точными формулировками, отвечающая требованиям объективных правовых реалий и опирающаяся на общепринятые языковые правила и стандарты.

Следует обратить внимание на то, что «грамотность и логичность языка законов, смысловая определенность юридических понятий и их нерасторжимая связь с соответствующими терминами являются залогом высокого качества законодательства любой страны»1.

Таким образом, с нашей точки зрения, несмотря на то, что юридический язык является специальным литературным подъязыком, имеющим определенные отличия от общелитературного языка, все официальные письменные источники его использования, а главное - законы, должны быть доступны для понимания рядовому пользователю[34] [35]. Сформулированная модель восприятия языка закона способствует реализации именно такого подхода.

При этом необходимо обратить внимание и на то, что концепция общедоступности законодательного текста в науке воспринимается неоднозначно.

С одной стороны, еще Ш.-Л. Монтескье писал о том, что «законы ни в коей мере не должны быть изощренными: они рассчитаны на людей с посредственными умственными способностями»[36]. В свою очередь, Г.В.Ф. Гегель отмечал, что «развешивать законы так высоко, чтобы их не мог прочесть ни один гражданин, как это делал тиран Дионисий, или скрыть их за витиеватыми формулировками ученых книг, сборников судебных решений, рассуждений юристов, обычаев и т.п., до еще все это на чужом языке, так что знание действующего права становится доступным лишь тем, кто изучает его специально, - все это одинаково несправедливо»[37]. По мнению Ч. Беккариа, «будучи не в состоянии судить о степени своей свободы или свободы своих сограждан, гражданин попадает в зависимость от кучки посвященных, поскольку такой язык законов, непонятный народу, превращает кодекс из книги всеми почитаемой и всем доступной в книгу квазичастную и доступную лишь для узкого круга лиц»1. В современной отечественной юридической науке есть устойчивое мнение о том, что «нормы права, содержащиеся в тексте нормативного акта, должны быть понятны всем гражданам, а не только специалистам»[38] [39].

С другой стороны, например, Р. Кабрияк считает всеобщую доступность языка законов невозможной. Он пишет, что «стремление к общедоступному кодексу в значительной мере представляет собой утопию»[40], и обосновывает свою позицию рядом примеров из законотворческой практики различных стран, где разработчики безуспешно пытались создать общедоступные законы. Это относится к проекту французского Гражданского кодекса 1793 г., немецкому Прусскому общеземскому уложению 1794 г., а также к современному канадскому Гражданскому кодексу Квебека 1994 г. Все они изначально позиционировались как акты, общедоступные для понимания, а в итоге стали восприниматься как документы, предназначенные исключительно для юристов. Так, характеризуя Прусское общеземское уложение, Р. Кабрияк пишет, что, в конечном счете, оно предстало «в виде бесконечных лабиринтов не знающей меры казуистики»[41]. По мнению Р.А. Ромашова, «на уровне законодательного акта не имеет смысла искусственное упрощение правового текста с тем, чтобы он был понятен любому. Подобное упрощение «выхолащивает» юридический смысл закона, примитивизирует его конструкцию, и, следовательно, снижает функциональную эффективность»1.

Как нам представляется, контрпродуктивно воспринимать саму идею об общедоступности закона как утопию. Конечно же, стремление к доступности языка законов, существующее в теории, далеко не всегда реализуется на практике, и многочисленные терминологические проблемы российского законодательства, препятствующие этому, являются тому подтверждением.

При этом нельзя не согласиться с Р.А. Ромашовым в том, что не нужно «выхолащивать» юридический смысл закона, это чревато негативными последствиями в правоприменении. Но, с другой стороны, как метко подметил Н.А. Хаванский, «закон, который могут понимать только профессионалы, не вызывает доверия у граждан»[42] [43].

Другое дело, когда при разработке законопроектов изначально ставится цель создать документ исключительно для определенной части общества, обладающей соответствующей профессиональной подготовкой. Например, составители Германского гражданского уложения 1900 г. сознательно шли на то, чтобы «разработать не доступный всем гражданский популярный кодекс, но сугубо юридическое произведение, рассчитанное главным образом на юристов...»[44]. При подготовке современного Гражданского кодекса Нидерландов 1992 г.[45] также была воспринята эта модель: его основной идеолог Э.Мейерс стремился сделать кодекс ученых, а не кодекс, адресованный человеку с улицы1. Заметим, что эта идея реализовалась, и ГК Нидерландов действительно написан весьма сложно и абстрактно. Данный подход, который называют «германским»[46] [47], имеет заслуженное право на существование. При этом если оценивать его применимость для российского законотворчества, то, с нашей точки зрения, он вряд ли должен быть востребован. В современной России наблюдается парадоксальная ситуация: несмотря на очевидную популярность юридического образования, открытие множества юридических факультетов, увеличение набора студентов, на рынке труда существует очевидный дефицит квалифицированных кадров, способных на высоком уровне как писать, так и применять законы[48]. И если будут разрабатываться законы для юристов (в надежде на то, что они смогут их правильно разъяснять и применять), то это может привести к непониманию российского законодательства широкими слоями населения. Поэтому в отечественном законотворчестве, по нашему мнению, должна быть изначальная установка на общедоступность языка законов. Как справедливо заметил Президент Российской Федерации В.В. Путин в своем выступлении на учредительном съезде Ассоциации юристов России, «федеральные законы должны приниматься в интересах всей страны и всех граждан России. И само их содержание, и юридический язык должны быть ясными, доступными для всех и каждого. Только тогда можно ожидать от граждан их неуклонного исполнения и уважения к праву и закону»[49]. Мы солидарны с данным утверждением.

В этой связи, представляется весьма спорным мнение М.А. Васильева о том, что «чем более специализирован объект правового регулирования, чем

менее широк возможный круг пользователей акта, тем более специальными могут быть язык и терминология соответствующих нормативных решений»1. Действительно, реалии современного законодательства подтверждают право на существование данного мнения, однако, следует заметить, что при таком подходе к формированию языка законов могут возникнуть различные (правовые, политические, логические, лингвистические) проблемы, связанные со снижением уровня восприятия нормативного текста заинтересованными лицами. Считаем, что необходимо учитывать возможность разновариантного развития общественных отношений, в частности, не только перспективу сужения рамок их нормативного регулирования, но и особенности расширения круга потенциальных адресатов нормативных предписаний. Кроме этого, достаточно непросто определить степень специализации того или иного законодательного акта, выявить все категории лиц, чьи интересы могут быть так или иначе затронуты при реализации его положений. Так, например, Федеральный закон «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций»[50] [51], на первый взгляд, обладал ярко выраженным узкоспециализированным характером, однако, при более детальном рассмотрении становится ясно, что предписания данного закона влияли на жизнедеятельность весьма широкого круга лиц. Среди них и государство (в лице Центрального банка Российской Федерации), и сами кредитные организации, и потенциальные клиенты, диапазон которых велик. Тем не менее, язык отмеченного нормативного акта отличался очевидной лексической сложностью. В частности, в тексте данного закона присутствовали и такие малопонятные для широкого круга лиц термины, как «норматив достаточности собственных средств» (ст.4), «текущая ликвидность кредитной организации» (ст.4), «новация» (ст.8), которые не разъяснялись пользователям. Помимо этого, исследуемый акт

отличался максимальным процентом отсылочных норм, так как девять из шестнадцати статей закона содержали положения отсылочного характера (ст.ст. 1, 4 - 8, 91, 12, 14), что также служило своеобразным дозатором понимания смысла его установлений.

Наше убеждение о необходимости общедоступности языка законов нисколько не проецируется на язык юридической науки и юридический разговорный язык, характеризующиеся различной степенью доступности из- за употребления конкретным автором таких слов и выражений, которые, наиболее ярко и точно выражают его мысль.

В частности, язык юридической науки - это, скорее, язык специалистов, задача которых в соответствии со своими знаниями и интеллектуальными способностями анализировать ту или иную проблему, делать соответствующие выводы и определять собственную позицию. Поэтому наличие в нем терминов, неясных для рядового пользователя- неспециалиста, необходимых для правильной передачи мысли автора, должно восприниматься как обычное явление, как рядовой способ передачи информации. Юридический разговорный язык, в свою очередь, - это конгломерат правового и обыденного, доктринального и нормативного, смесь выражений различных школ и течений, что подразумевает наличие в нем бесконечного количества разноплановых словесных форм, ограниченных (а иногда и неограниченных) только общепринятыми языковыми нормами.

Языковая структура и методология построения законов отлична от

соответствующих формальных свойств, характерных для подзаконных актов,

что и дало нам теоретическую возможность для дробления языка

нормативных правовых актов на язык законов и язык подзаконных актов.

При этом язык нормативных правовых актов с учетом всех теоретических

возможностей его подразделения воспринимается нами как единый,

стержневой элемент всего юридического языка. Применительно к

юридической терминологии мы можем говорить о требовании ее

единообразия в законодательных и подзаконных актах, что обусловлено

56

концепцией строгого внутреннего подчинения. Ведь, как отмечал С.А. Котляревский, «верховенство закона требует подзаконности указов»1. Следовательно, все выделенные нами правила построения языка законов применимы и к языку подзаконных актов.

Следует подчеркнуть, что обособление юридического языка и подразделение его на виды имеет определенный оттенок условности. Это связано с открытостью языкового пространства, подстегивающей ассимиляцию различных понятий и слов, с помощью которых они выражаются, взаимопроникновение и взаимовлияние языков и их элементов. Но мы считаем, что такое обособление юридического языка и его системный анализ крайне необходимы. Нужен анализ, прежде всего, с точки зрения дальнейшего развития и укрепления позиций юридической науки, ведь исследование элементов юридического языка и, прежде всего, юридической терминологии позволяет увидеть истоки образования тех или иных правовых норм, проследить их изменение во времени и пространстве, выявить ошибки и определить пути их устранения. Это создает фундамент для детального анализа юридической части бытия, определения способов и этапов дальнейшего совершенствования законодательных актов. Кроме этого, по замечанию С.С. Алексеева, «юридический язык, правовые формулы по самой своей сути преисполнены большой духовной силы, интеллектуальной красоты, и с этой стороны законы не только имеют регулятивноохранительное значение, но и могут обогатить духовный мир человека, принести ему внутреннее духовное удовлетворение»[52] [53]. Исследование особенностей юридического языка, его сущности - это основа для написания грамотных законов, которые являются не только эффективными инструментами государственного руководства обществом, но и частью его духовного мироощущения, мерой поведения каждого человека и оплотом его самосознания.

Рассматривая юридическую терминологию как стержневую языковую составляющую российских законодательных актов, следует обратить внимание и на сущностные элементы самого термина, проанализировать специфику его понимания различными исследователями.

Слово «термин» имеет латинские корни, русское наименование «термин» произошло от латинского «terminus» (предел, граница). В римской мифологии Термин - это бог границ и межевых знаков, разделявших земельные участки, причем у каждого участника был свой Термин, персонифицированный в межевом камне. Сдвинувшего межевой камень проклинали, а позднее судили как преступника1. Таким образом, Термин был тем почитаемым богом, который хранил и оберегал земли своих владельцев.

Несмотря на смену веков, современное понимание термина не утратило связь с его первоначальным значением. Точно так же и сейчас термин оберегает границы обозначаемого понятия.

В первой половине XIX века, когда терминология ряда наук еще только формировалась, немецкий ученый Л. Дёдерлайн отмечал, что terminus - это искусственно устанавливаемая граница, где нечто должно быть закончено[54] [55]. Представленное мнение не только корреспондировало изначальному, мифологическому пониманию термина, но и в значительной степени обусловило его содержательную эволюцию. Ведь современный термин - это, прежде всего, языковая единица, которая является наименованием соответствующего понятия, выражает его сущность и устанавливает определенные смысловые пределы. Поэтому то самое нечто, упомянутое исследователем, вполне может восприниматься именно как понятие, которое закончено (оформлено) с помощью термина.

Однако при всей кажущейся простоте трактовки термина, его единого определения в настоящее время не существует. У представителей различных областей знания, научных направлений термин связывается со своими специфическими особенностями, что предопределяет неоднозначность его понимания. Например, в философии термин трактуется как «однозначное слово, фиксирующее определенное понятие науки, техники, искусства и др.»1. В логике термин - это «составной элемент суждения (субъект и предикат) или силлогизма (в который добавляется третий, средний термин)»[56] [57]. В отечественной лингвистике - отрасли знания, которая является для данного понятия базовой, существует достаточно много его определений. Остановимся подробнее на некоторых из них. Так, О.С. Ахманова указывает на то, что термин - это «слово или словосочетание специального (научного, технического и т.п.) языка, создаваемое (принимаемое, заимствуемое и т.п.) для точного выражения специальных понятий и обозначения специальных предметов». Н.А. Баскаков отмечает, что термин представляет собой «точно соответствующее обозначаемому понятию устойчивое, моносемичное, то есть однозначное по своему значению и соотнесенное с другими терминами внутри данной отрасли терминологии слово или словосочетание, характеризующееся унифицированным употреблением его в данной отрасли терминологии». По мнению А.С. Герда, «термин - это лексикосемантическая единица, выступающая в дефинитивной функции и отличающаяся строго системным характером, однозначностью, отсутствием синонимов и омонимов в пределах данной науки или отрасли знаний». Б.Н. Головин понимает термин как «слово (или словосочетание), языковой знак которого соотнесен с соответствующим понятием в системе понятий данной области науки и техники»[58]. Т.Л. Канделаки трактует понятие «термин» как «слово или лексикализованное словосочетание, требующее для установления своего значения в соответствующей системе понятий построения дефиниции»1. А.А. Реформатский пишет о том, что «термины - это слова специальные, ограниченные своим особым назначением; слова, стремящиеся быть однозначными как точное выражение понятий и называние вещей»[59] [60]. В свою очередь, в Словаре русского языка АН СССР и в Большом толковом словаре русского языка термин понимается как «слово (или сочетание слов), являющееся точным обозначением определённого понятия какой-либо специальной области науки, техники, искусства, общественной жизни и т.п.»[61]. Достаточно коротко и точно сформулировано определение термина Комитетом научно-технической терминологии АН СССР (КНТТ): «термин - это слово или словосочетание, которое является единством звукового знака и соотнесенного (связанного) с ним соответствующего понятия в системе понятий данной области науки и техники»[62].

В различных исследовательских работах помимо выделенных в определениях свойств термина традиционно акцентируется внимание на его следующих характеристиках: номинальность, системность, отсутствие синонимии, омонимии и антонимии, краткость, функциональная ограниченность, независимость термина от контекста[63].

Как мы видим, толкование исследуемого понятия достаточно разнообразно, каждый из авторов акцентирует внимание на тех его чертах, которые, по его мнению, наиболее ярко характеризуют термин как объект языковой реалии.

Весьма значимым для нас является и вопрос о месте термина в лексической системе языка, о соотношении двух категорий: «слово» и «термин». Интересным в этой связи является мнение С.Е. Никитиной, в соответствии с которым «...принципиальное отличие терминов от обычных слов состоит в том, что они именуют сознательно созданный элемент специального знания»1. Речь идет о специальном понятии, которое является продуктом мыслительной деятельности человека, источником любой научной концепции. А.И. Штунь пишет о том, что «в отличие от нетерминов, т.е. от всей остальной нарицательной лексики, которая обозначает обыденные, житейские, так сказать «наивные», понятия, термины обозначают специальные, научные понятия»[64] [65]. Поэтому, с нашей точки зрения, перспективен вывод о том, что «основная черта, отличающая термины от всех других типов, - связь с научными концепциями»[66]. Вполне объективно в этой связи выглядит и терминологическая насыщенность юридического языка, сформированного интеллектуальными усилиями юристов (ученых и практиков), что обусловлено многообразием форм и видов общественных отношений, подлежащих правовому регулированию.

Б.Н. Головин и Р.Ю. Кобрин выделяют несколько лингвистических особенностей слова-термина по отношению к слову-нетермину:

значение слова-термина соотносит его, прежде всего, не с отдельным предметом, а с их классом, рядом, типом; значение слова-нетермина соотносит его прежде всего с конкретной вещью, предметом, свойством, процессом и т.д., хотя в определенных контекстах слово-нетермин соотносится с понятием или общим представлением;

значение слова-термина соотносит его с профессиональным научным или техническим понятием; значение слова-нетермина соотносит его не только с бытовым понятием или общим представлением, но и с эмоцией, волевым импульсом, эстетическим переживанием. В подтверждение обоснованности данного высказывания можно привести тезис о том, что «в отличие от слов обыденного языка термины лишены эмоциональной окраски»1;

значение слова-термина соотносит его с потребностью дефинирования; значение слова-нетермина такой соотнесенности не имеет, хотя дефинирование и допускает;

значение слова-термина может подниматься на высшие ступени отвлечения от действительности и даже порывать связи с нею; значение слова-нетермина, как правило, остается на низших ступенях отвлечения от действительности;

значение слова-термина допускает формирование индивидуальных, свойственных отдельным ученым, понятий; значение слова-нетермина, как правило, препятствует возникновению таких понятий, значение слова- нетермина коллективно, а не личностно (личностным может стать применение слова);

значение слова-термина соотнесено с определенной профессиональной деятельностью и поэтому требует освоения в сфере этой профессии; значение слова-нетермина соотнесено с непрофессиональными потребностями человеческого общения и поэтому усваивается вне рамок профессионального отношения к действительности»[67] [68].

Между словами-терминами и обычными словами происходит постоянный обмен. А.А. Реформатский отмечает, что «слова общего языка, утрачивая некоторые свои свойства, становятся терминами (не переставая быть фактами общего языка: «сапожок» в сеялке, «мушка» на стволе ружья, «лебедка» в порту или такие технические термины, происходящие из названий частей тела, как «плечо», «колено», «лапа», «палец», «шейка», «щека», «хобот», «клык» и т. п.), и, наоборот, термины входят в общий язык («чуять», «следить», «травить» - из охотничьей терминологии; «приземлиться» - из авиационной; «подрессоривать», «спустить на тормозах», «закрыть поддувало» - из транспортной технической терминологии)»1. Соответственно, обычное слово (или словосочетание) может преобразовываться в термин, а термин - в обычное слово (или словосочетание).

Отметим, что обычные слова, используемые в литературном языке, могут характеризоваться множественностью смыслов. И зачастую для их правильного понимания необходимо обращаться к контексту, в рамках которого они существуют. Термин же в идеале независим от контекста. Его понимание связано с дефиницией, которая ему присуща и может быть закреплена как в тексте, к примеру, правового акта, так и в словаре. Термин характеризуется и гораздо более высокой степенью информационной насыщенности (можно сравнить, например, информационную насыщенность терминов «собственность», «информация» и слов «помимо», «даже»).

Термин «вырастает» из обычного слова и обретает специальные черты (например, «вещь» как слово и «вещь» как юридический термин). В этой связи, терминологию можно с уверенностью воспринимать как специальную часть лексики литературного языка. Интересно утверждение

А.А. Реформатского о том, что «терминология в качестве совокупности слов является «слугой двух хозяев»: системы лексики и научных понятий»[69] [70]. Действительно, термины неразрывно связаны и с обычными словами (они позволяют словам обрести строгость и однозначность восприятия), и с понятиями (они выражают их существенные признаки). В свою очередь, понятие может быть выражено как с помощью обычного слова (или словосочетания), так и с помощью термина.

Таким образом, термин существует в качестве своеобразного «рафинированного» продукта, отличающегося от обычного слова по ряду параметров и основанного на интеллектуальной составляющей (специальном понятии).

При этом необходимо отметить, что сама проблема взаимоотношения понятия как единицы мышления и слова (термина) как единицы языка многоаспектна. С одной стороны, понятие и слово (термин) находятся на разных онтологических уровнях (мышление и язык), но, с другой стороны, они содержательно неразделимы. В данном случае мы опираемся на позицию

В.И. Свинцова, исходя из которой «некоторый объект представлен понятием в сфере интеллекта и словом в речи (тексте)»1. В этой связи понятие, с одной стороны, представляет собой некий мысленный образ объекта, а с другой - оно составляет содержательную основу для образования слова (термина) и его дальнейшего использования. Крайне интересным и важным, в частности, для юридического текста является следующий тезис В.И. Свинцова: «человек, производящий текст и адресующий его кому-то, отражает некоторый объект в понятии, понятие же реализуется в тексте путем включения соответствующего ему слова... адресат сообщения как бы проделывает обратный путь, двигаясь от слова к понятию и от последнего к объекту отражения»[71] [72]. Таким образом, основой общей интеллектуальноязыковой коммуникации являются два разнонаправленных, но взаимосвязанных процесса - создание и восприятие текста. В законодательном тексте это явно видно, и роль специальных слов (терминов) здесь является ключевой.

Нет единства и при определении природы юридического термина. Проанализируем наиболее заметные из существующих подходов к трактовке

данного понятия. Так, исходя из позиции В.М. Савицкого, юридические термины - это «слова (или сочетания слов), которые являются наименованиями определённых юридических понятий»1. Данное определение является обобщенной формулой, которая отражает одну из главных черт термина - его неразрывную связь с обозначаемым понятием. При этом нам представляется, что необходимо более детальное раскрытие характеризующих особенностей юридического термина, требуется конкретизация его содержания, расстановка дефинитивных акцентов. Представленная позиция реализуется в определении юридического термина, сформулированном А.С. Пиголкиным. По мнению автора, юридический термин - «это слово (или словосочетание), которое употреблено в законодательстве, является обобщённым наименованием юридического понятия, имеющего точный и определённый смысл и отличается смысловой однозначностью, функциональной устойчивостью»[73] [74]. Исходя из приведенной дефиниции, юридический термин - это слово (словосочетание), которое употреблено в законодательстве. Схожей позиции придерживается и

С.С. Алексеев, определяя юридические термины как «словесные обозначения понятий, используемые при изложении содержания закона (иного нормативного юридического акта)»[75].

Соглашаясь в части с указанными исследовательскими концепциями, приведем несколько умозаключений уточняющего характера.

Думается, что юридический термин - это не только законодательно задействованное слово (словосочетание), возможности его употребления гораздо более объемны. Ведь даже если исходить из широкого толкования понятия, выраженного термином «законодательство» в сфере российского права, которое охватывает Конституцию, федеральные конституционные законы, федеральные законы, постановления палат Федерального Собрания, указы Президента и постановления Правительства России (федеральный уровень)1, а также региональные законы и постановления глав субъектов Российской Федерации (региональный уровень), то мы можем заметить, что это далеко не вся область возможного существования юридической терминологии. Между тем, к примеру, и в международных договорах Российской Федерации, в актах различных министерств и ведомств, в муниципальных правовых актах также активно используется юридическая терминология. Поэтому, как нам представляется, определение законодательства в качестве единственной сферы употребления юридических терминов в данном случае неполно раскрывает возможности их использования. Более того недостаточным будет даже указание на весь нормативный правовой массив как на исключительную среду существования юридической терминологии, поскольку и акты судебных органов, и договоры также служат источниками для объективации юридической терминологии. Не стоит также забывать об отдельном терминологическом комплексе языка юридической науки. Например, в общей теории права используется термин «аброгация» в значении «отмена устаревшего закона либо в силу его бесполезности, либо если он противоречит духу времени»[76] [77]. В теории гражданского права мы можем встретить такие термины, как «интерцессия» в значении «присоединение к договору на стороне должника (например, принятие на себя чужого долга, поручительство и т.д.)»[78], «реверсия», содержание которого раскрывается либо как «возврат имущества первоначальному владельцу» либо как «временная передача кредитору для обеспечения обязательства каких-либо ценностей, возвращаемых после погашения обязательства»[79]. В теории конституционного права используется термин «абсентеизм» в значении «добровольное неучастие избирателей в голосовании на выборах или референдуме»1.

Как нами отмечалось выше, макросферой использования юридической терминологии является юридический язык как комплексное, обобщающее явление. При этом следует учитывать и то, что каждый юридический термин принадлежит к юридическому языку лишь условно, на время выполнения определенной для него функции, а значит, он может выйти за его пределы, раствориться в общем языковом пространстве, реализовавшись в других отраслях знания. В данном случае юридический язык как часть общеязыкового пространства будет служить лишь отправной точкой для существования юридического термина, его этнической макросферой, а областью использования юридической терминологии будет являться уже общая языковая среда.

Учитывая все это, необходимо заметить, что понимание юридического термина А.С.Пиголкиным все же наиболее объективно отражает его сущность и является фундаментом практически для всех научных исследований, связанных с особенностями юридического языка. Так, в развитие представленной позиции, Г.Т.Чернобель дает следующее определение данного понятия: «правовой (юридический) термин - это слово (или словосочетание), унифицированно используемое в сфере правовых отношений, которое обозначает правовое понятие и отличается заданной моносемичностью (т.е. строгой смысловой определенностью, однозначностью), функциональной устойчивостью»[80] [81]. Опираясь на существующий дефинитивный базис, автор акцентирует внимание на необходимости унифицированного (единообразного) использования юридического термина в сфере правовых отношений.

Кроме этого, есть мнение о том, что юридический термин - это «словесное обозначение государственно-правового понятия, с помощью которого выражается и закрепляется содержание нормативно-правового предписания государства»[82]. В данном случае юридический термин воспринимается на познавательном уровне как словесное обозначение исключительно государственно-правового понятия, то есть, скорее всего, такого понятия, которое является проводником выражения государственной воли и терминологически реализуется в соответствующем нормативном предписании. Заметим при этом, что всякое юридическое понятие - это, прежде всего, продукт созерцательной, интеллектуальной деятельности человека, который всего лишь может быть использован в качестве посредника передачи государственных установлений (при его терминологической реализации в соответствующем юридическом тексте). Отождествление юридического и государственно-правового начала понятия не во всех случаях соответствует сути создания и существования юридической понятийной среды, которая, как нами уже отмечалось, служит оперативным материалом для самых различных пользователей и может быть задействована в разноплановых источниках юридической мысли, начиная от законодательного акта и заканчивая научным произведением. В связи с этим «огосударствление» юридического понятия представляет скорее вторичный процесс и является лишь частью его (понятия) потенциальной реализации.

Следует обратить внимание и на то, что восприятие государственноправового понятия как источника выражения государственной воли не является единственным. Термин «государственно-правовое понятие» может трактоваться и как «понятие, принадлежащее к определенной отрасли права - государственному праву», поскольку, как мы уже отмечали, существует теоретическая возможность подразделения юридической терминологии по

отраслевому критерию. Эта возможность может стать источником для еще более глубокой интерпретационной ошибки.

Поэтому очевидно, что языковая формула «государственно-правовое понятие», задействованная в исследуемой дефиниции, не отражает действительной сущности понятия, выражаемого юридическим термином, неоправданно сужая его смысловое наполнение. С нашей точки зрения, юридический термин является словесным обозначением соответствующего правового понятия.

Проанализировав существующие подходы к пониманию юридического термина, мы пришли к выводу о том, что для познания его природы необходимо выделить основные, определяющие свойства, значимые для юридического языка и важные для использования в современном российском законодательстве.

Юридический термин характеризуется:

точностью обозначения соответствующего правового понятия;

однозначностью восприятия в рамках юридического языка;

наличием определения.

Проанализируем выделенные нами свойства.

1. Точность обозначения соответствующего правового понятия

Мы уже неоднократно акцентировали внимание на том, что непосредственная связь термина с понятием является определяющим признаком его языковой реализации. Точное соотношение слова и понятия, по мнению М.Д.Локшиной, служит «непременным условием существования юридического термина в языковом пространстве»[83]. Термин - это не только представитель понятия, но и средство установления его связей, передачи и адекватного восприятия информации, заложенной в нем. Критерием точности словесного обозначения понятия является полноценное отражение его содержания. В свою очередь, содержанием понятия является «совокупность существенных признаков предмета, которая мыслится в данном понятии. Например, содержанием понятия «преступление» является совокупность существенных признаков преступления: общественно опасный характер деяния, противоправность, виновность, наказуемость»1. В идеале каждый юридический термин должен соответствовать обозначаемому понятию, точно выражать его сущность.

Понятие и его наименование (термин) находятся в состоянии взаимной зависимости, при этом данные категории необходимо отграничивать. Процесс развития понятия, полное или частичное изменение его сути может предопределять и изменение его наименования, поиск лучшего, наиболее соответствующего новой реалии термина. Таким образом, юридический термин прогрессирует вместе с понятием, поэтому его внутренняя и внешняя составляющие могут со временем подвергаться трансформации. В частности, при неизменности формы термина может меняться его содержание, выраженное дефиницией, изменяя (расширяя или сужая) рамки понятия. Как верно отмечает И.С. Квитко, для того, чтобы узнать значение термина, необходимо «определить содержание понятия, соотносимого с данным термином, выявить наиболее важные, существенные признаки, выделяемые в обозначаемых понятием однородных предметах и явлениях»[84] [85]. Поэтому любой термин, не соответствующий понятию, не может рассчитывать на долгосрочное использование. В этой связи точность обозначения юридического понятия является концептуальной основой для существования юридического термина в языковой материи.

Полноценное выражение сущности понятия служит предпосылкой для действительности юридического термина, обосновывает его право на закрепление в юридическом тексте, предопределяет точность установленных норм. Еще Ф. Бэкон писал о том, что «точность настолько важна для закона, что без этого он не может быть справедливым»1. Поэтому в целях наиболее полного уяснения сущности юридического термина нам необходимо осознать, что же представляет собой понятие.

К настоящему моменту накоплено достаточно много определений данной категории, изложенных с различных позиций - философской, логической, правовой. Д.П. Г орский, например, отмечает, что «понятие - это форма отражения действительности, которая фиксирует результаты абстрагирующей деятельности мышления, происходящей на основе и под влиянием общественной и исторической практики»[86] [87]. Есть мнение, что понятие - это «одна из форм отражения мира в мышлении, с помощью которой познается сущность явлений, процессов, обобщаются их существенные стороны и признаки»[88]. Интересна в этой связи и точка зрения Г.Т. Чернобель, в соответствии с которой «нормативное понятие есть не что иное, как логическая форма нормативного мышления».[89] Хотя в данном случае возникает вопрос: что же является нормативным мышлением? С нашей точки зрения, мышление не подвержено воздействию каких-либо норм и очерчено лишь рамками знаний и умственных возможностей конкретного человека.