Ошибки в использовании юридических терминов в современном российском законодательстве во многом предопределяются нарушением участниками законотворческой деятельности требования о неразрывной связи термина и понятия, несоблюдением точности языкового выражения правовых норм.
Константой, раскрывающей сущность необходимого взаимодействия и существования в едином пространстве законодательной мысли и слова, понятия и термина, служит точность их реализации. Именно поэтому свойство точности было заложено нами в качестве ключевого элемента в определении сущности юридического термина. По справедливому замечанию Н.В. Белоконь, «точность...предполагает употребление слов, словосочетаний в их прямом значении,    не допускающем
двусмысленности.». Во многом именно на точности использования юридических терминов основывается необходимое качество законодательного акта, соответствием замысла и его языкового воплощения определяется уровень когнитивного восприятия пользователем текста закона.
Актуальным в этом отношении представляется мнение Е.В. Сырых, в соответствии с которым точность языка закона является первым и необходимым условием действенности норм права1. В данном случае можно добавить, что точность языкового проявления законодательной мысли - это не просто условие реального существования конкретной правовой нормы, а предпосылка ее правильного применения. И совершенно прав Ю.С. Ващенко, утверждая, что «точность замысла и его воплощение - это полное соответствие актуализированного законодателем значения высказывания передаваемому правовому смыслу» .
Российское законодательство играет ключевую роль в общественном развитии и поэтому представляет зону особого внимания. Как справедливо заметил В.Н. Карташов, «особенно важно стремиться к точности, определенности и ясности терминологии». Отметим, что такое стремление архиважно в процессе формулирования законодательного текста, так как точность употребления юридической терминологии определяет достоверность правовых норм, повышает доступность их восприятия. Подлинная языковая реализация законодательной мысли имеет прямое влияние на формирование идеологии уважения к закону, установление режима долговечности нормативных предписаний, ведь, «in legibus salus» (в законах спасение).
Кроме этого, важно заметить, что каждый закон должен укреплять ответственность власти перед гражданами, реализовывать основные задачи, стоящие перед правовым    государством.    Поскольку юридическая
терминология является и    официальным    языковым    проводником
государственных решений, ее значение в процессе формирования и применения правовых норм весьма высоко. Однако, как мы уже замечали, понятийно-терминологическая гармония российского законодательства на настоящий момент является лишь идеалом, к достижению которого следует стремиться. В современном российском законодательстве еще во многих случаях присутствуют ошибки, связанные с использованием терминологии. Некоторые из них, влекущие негативные политические или правовые последствия, более очевидны и, зачастую, они устраняются с помощью поправок к законам, другие - менее очевидны, и внимание на их существование обращается лишь в научном юридическом сообществе.
С нашей точки зрения, все ошибки, допускаемые при использовании юридической терминологии в российском законодательстве, можно рассматривать с четырех сторон:
⦁    правовой;
⦁    политической;
⦁    логической;
⦁    лингвистической.
Такое деление имеет весьма условный характер, так как практически любой закон представляет собой единство правового, политического, логического и лингвистического начал. Поэтому при отнесении таких ошибок, присутствующих в российском законодательстве, к какой-либо группе, мы исходим из принципа приоритетности того начала, которое является для каждого конкретного случая доминирующим по своей сущности.
Проблему правовых ошибок при использовании юридической терминологии в российском законодательстве необходимо рассматривать с учетом возможностей негативного воздействия терминологии на применение правовых норм. Именно в данном случае ошибочность использования юридической терминологии в законодательном тексте имеет ярко выраженные правовые черты. Приведем несколько примеров, где каждая терминологическая ошибка - это ошибка правовая.
Так, в части 2 и части 3 статьи 74 Федерального закона «Об исполнительном производстве» среди прочих наименований организационно-правовых форм юридических лиц на протяжении двух лет, вплоть до редакции 2009 г.1,    использовался термин «товарищество с
дополнительной ответственностью» . При этом на тот момент такой организационно-правовой формы юридического лица уже не было. Товарищества с ограниченной ответственностью (ТОО) образовывались до введения в действие части 1 ГК РФ (1994 г.), в которой уже прямо были предусмотрены новые организационно-правовые формы юридических лиц. Так, в соответствии с п.4 ст.6 Федерального закона «О введении в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» учредительные документы товариществ с ограниченной ответственностью, созданных до опубликования части первой ГК РФ, надлежало привести в соответствие с нормами главы 4 ГК РФ. Согласно пункту 3 статьи 59 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью», учредительные документы ТОО нужно было привести в такое соответствие не позднее 1 июля 1999 года. Это значит, что любая сделка, совершенная ТОО, не преобразовавшимся в ООО, после 1 июля 1999 года может быть признана судом недействительной, так как юридическое лицо обладает только теми гражданскими правами и несет только те обязанности, которые предусмотрены в его учредительных документах и соответствуют цели его создания. Соответственно, на практике ТОО существовать фактически не могут, поэтому в тексте Федерального закона «Об исполнительном производстве» была допущена ошибка.
Кроме того, в части 3 статьи 14 этого же закона закреплено, в частности, что судебный пристав-исполнитель вправе исправлять допущенные им в постановлении описки или явные арифметические ошибки.1 При анализе данной ситуации возникают два вопроса, взаимосвязанных между собой. Во-первых, если судебным приставом- исполнителем или иным должностным лицом службы судебных приставов были допущены описки или ошибки при составлении соответствующего документа, то почему их устранение - это только лишь право соответствующего лица, а не его обязанность, что, с нашей точки зрения, является более логичным? Во-вторых, почему указанные лица могут устранять лишь явные, а не все допущенные ими, арифметические ошибки? Сомнительна сама возможность деления ошибок на явные и неявные, а значит здесь необходимо использовать не словосочетание «явные арифметические    ошибки», а    термин «арифметические ошибки».
Соответственно, полагаем, что в части 3 статьи 14 Федерального закона «Об исполнительном производстве»    необходимо закрепить обязанность
судебного пристава-исполнителя исправлять допущенные им в постановлении описки или арифметические ошибки.
В части 1 статьи 291 ГК РФ, вплоть до редакции 2016 года , было закреплено положение, в соответствии с которым собственники квартир могли образовывать товарищества собственников квартир (жилья). Вроде бы все логично, товарищество собственников жилья - это объединение собственников квартир, то есть жилых помещений. Однако из смысла части 1 статьи 135 ЖК РФ следует, что товарищество собственников жилья - это объединение собственников как жилых, так и нежилых помещений (например, магазинов, офисов). Кстати, так и есть на практике: согласие на образование ТСЖ получается от собственников всех помещений многоквартирного дома. С нашей точки зрения, здесь присутствует правовая ошибка при использовании терминологии. Жилье (жилое помещение) - это изолированное помещение, которое является недвижимым имуществом и пригодно для постоянного проживания граждан, как установлено в статье 15 ЖК РФ. Магазин или офис такими признаками не обладает, поэтому в контексте ст. 135 ЖК РФ (и последующих статей) можно говорить, например, о товариществе собственников жилых и нежилых помещений, но не о товариществе собственников жилья.
Возвращаясь к статье 291 ГК РФ отметим, что в части 2 содержится указание на то, что ТСЖ создается и действует в соответствии с законом о товариществах собственников жилья, хотя данный закон утратил силу с 1 марта 2005 года в связи с принятием ЖК РФ.
В правовом ракурсе необходимо рассматривать и некоторые языковые ошибки, присутствующие в тексте Федерального закона «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации». Высокая правовая значимость данного законодательного акта очевидна, поэтому терминологическая точность его норм представляется особенно актуальной. Но и здесь мы можем заметить некоторые «лазейки», существующие для недолжного ограничения обязательств должностных лиц.
Так, например, в части 2 статьи 9 исследуемого закона, которая называется «Обязательность принятия обращения гражданина к рассмотрению» определено положение, в соответствии с которым, «в случае необходимости рассматривающие обращение государственный орган, орган местного самоуправления или должностное лицо может обеспечить его рассмотрение с выездом на место». Проанализируем данное нормативное предписание. Отмечается, что в случае необходимости, субъект, рассматривающий обращение гражданина, может обеспечить его рассмотрение с выездом на место события. Появляется вопрос: почему же если возникла необходимость (надобность, потребность, нужда) рассмотрения обращения гражданина на месте событий, которая может быть связана, например, с воспрепятствованием в осуществлении его законных прав, субъект, принявший обращение и рассматривающий его, всего лишь может обеспечить выезд на место? Нам представляется, что в данном случае следует установить обязанность ответственного лица обеспечить рассмотрение обращения гражданина на месте, а не ограничиться возможностью такого действия, как это сделано в исследуемой норме. Поэтому слово «может» в представленной нормативно-языковой конструкции нужно заменить на слово «должно». Более того, следует четко определить перечень ситуаций, при которых субъект, рассматривающий обращение гражданина должен выехать на место событий, оценить ситуацию и принять соответствующее решение. Это подчеркнет высокую ответственность органов государственной и муниципальной власти и их должностных лиц перед рядовыми гражданами, установит дополнительную гарантию права гражданина на действительное и объективное рассмотрение его обращения, что является важным элементом правовой стабильности.
Не менее актуальными являются и политические ошибки при использовании юридической терминологии в современном российском законодательстве.
Не вызывает сомнений, что актуализация термина посредством законодательного акта представляет и элемент политического действия. Разработка и принятие закона является устойчивым и активным проводником политической воли, обоснованием движения государства в намеченном направлении. Еще Ш.-Л. Монтескье писал о необходимости соответствия законов природе и принципам установленного или установляемого правительства1.
Политическая составляющая всей российской законотворческой деятельности напрямую влияет и на ее продукт, то есть на законодательство, а значит, она отражается и в терминологии каждого закона, которая является удобным и пластичным материалом для продвижения конкретных взглядов и идей. Это существующий факт. Однако следует учитывать, что терминология является слишком тонким операционным инструментом изложения содержания соответствующей понятийной системы, и каждая ошибка в ее употреблении может обратиться в итоге существенными негативными последствиями в политической и общественной жизни. Поэтому необходимо подходить к ее употреблению с особым вниманием. Самым опасным действием, которое возможно в данном аспекте, представляется использование терминологии для проведения и «прикрытия» несправедливых решений, которые идут вразрез с интересами общества. Ярким примером этому служит известная ситуация, сложившаяся с использованием термина «образовательные учреждения» в Федеральном законе «О федеральном бюджете на 2006 год».
Напомним предысторию. В рамках объявленного Президентом Российской Федерации приоритетного национального проекта «Образование» был определен целый комплекс мероприятий, одним из основных среди которых являлась выплата дополнительного ежемесячного денежного вознаграждения учителям за классное руководство . При этом в первоначальной редакции статьи 44 Федерального закона «О федеральном бюджете на 2006 год» была закреплена формулировка, в соответствии с которой такие выплаты гарантировались только лишь учителям общеобразовательных школ: «1. Утвердить в составе раздела «Межбюджетные трансферты» функциональной классификации расходов бюджетов Российской Федерации: ...13. субсидии бюджетам субъектов Российской Федерации на вознаграждение за классное руководство в государственных и муниципальных общеобразовательных школах в сумме 7 685 712,0 тыс. рублей, предоставляемые в порядке, устанавливаемом Правительством Российской Федерации, согласно приложению 22 к настоящему Федеральному закону»1. Таким образом, не подпали под действие данной нормы более 80 тысяч учителей, осуществлявших классное руководство в специальных (коррекционных) образовательных учреждениях для обучающихся, воспитанников с отклонениями в развитии, учреждениях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей (законных представителей) и других образовательных учреждениях, которые выходят за рамки содержания понятия, выраженного термином «общеобразовательная школа» , хотя по своей сущности они осуществляют тождественные функции. Этот факт вызвал широкий политический резонанс и резко негативную реакцию общества. Законодателю пришлось вносить изменения в принятый нормативный акт и корректировать терминологию (термин «общеобразовательные школы» был заменен на «образовательные учреждения»).
Еще один пример. В части 2 статьи 30 Федерального закона «О полиции» установлено, что «при получении приказа или распоряжения, явно противоречащих закону, сотрудник полиции обязан руководствоваться законом». Оценивая важность данного нормативного предписания, отметим, что даже в условиях постановки жизненно оправданных целей по повышению дисциплины и ответственности в рядах правоохранительных органов, нельзя забывать и о демократических принципах развития нашей страны. О свободе личности и верховенстве закона, что подразумевает, в том числе, и возможность каждого человека, состоящего на государственной, муниципальной или иной службе, отказаться от исполнения распоряжений или приказов начальника, которые входят в противоречие с действующим законодательством. В этой связи, возникает вопрос, почему в Федеральном законе «О полиции» содержится указание на то, что приказы или распоряжения должны явно противоречить закону? В данном случае существует тонкая грань практического установления такой явности (например, насколько явно, как явно, а как неявно). Считаем, что включение в текст закона указания на необходимость явного противоречия закону полученного сотрудником полиции приказа ли распоряжения является политической ошибкой, связанной с манипулированием языковыми средствами.
Полагаем, что в данном случае необходимо было сформулировать исследуемое нормативное предписание следующим образом: при получении приказа или распоряжения, противоречащего закону, сотрудник полиции обязан руководствоваться законом.
Логические ошибки в текстах законов связаны, прежде всего, с нарушением существующих требований формальной логики. При этом заметим, что данный аспект достаточно полно был рассмотрен, прежде всего, в трудах Н.А. Власенко1 и А.Ф. Черданцева . Поэтому, дабы избежать повторения, мы акцентируем внимание на одном малоизученном в юридической науке логическом феномене - тавтологии. Отметим, то сам термин «тавтология» изначально употреблялся только в лингвистике (при характеристике лексических ошибок). Однако в начале ХХ века немецкий ученый Л.Витгенштейн предложил использовать его и в логике, где тавтологию теперь воспринимают как «разновидность порочного круга, логической ошибки, заключающейся в том, что определяемое понятие характеризуется посредством самого себя или при доказательстве некоторого положения в качестве аргумента используется само это положение». Для сравнения можно привести и другие (словарные) определения данного термина: тавтология - это «повторное обозначение уже названного понятия тем же или другим, близким по смыслу словом или выражением (от греч. tavto - то же самое и logos - слово)» или «повторение того же самого другими словами, не уточняющее смысла».
Понятно, что язык законов должен предопределяться логикой мысли. Поэтому логический аспект тавтологии наиболее важен, так как он позволяет выявить существующие логико-языковые круги в законодательстве.
Несмотря на то, что тавтология является ошибкой построения любого текста, данная проблема не привлекает к себе особого, обостренного внимания ни в одной из наук. На тавтологию традиционно смотрят свысока, считая ее малозначимым явлением, сущность которого сводится к допущенной небрежности в тексте, вызванной недоработкой лиц, ответственных за его написание. Однако такая позиция неприемлема для правовой области знания. Общественная значимость, публичность и ценность права являются главными предпосылками для того, чтобы к каждой проблеме, существующей, прежде всего, в законодательстве, как основной сфере закрепления правовых норм, относится с особым вниманием. Тем более, когда та или иная проблема негативно влияет на качество закона. Одной из таких краеугольных проблем и является тавтология, «размывающая» логику законодательного текста и не позволяющая ему быть действительным эталоном юридической мысли.
Отрицательными свойствами использования тавтологии в законодательстве являются:
1.    Минимизация возможностей для понимания смысла закона
Тавтология исключает ясность и точность в изложении правовых норм,
а также в воспроизведении дефиниций терминов, что создаёт очевидные трудности для надлежащего восприятия законодательного текста. Тавтологическое определение, используемое в законе, не имеет крайне важного свойства конкретизации правовых свойств понятия, поскольку в данном случае это понятие определяется через самого себя. Тавтология в тексте правовой нормы способствует образованию замкнутого логикоязыкового круга, скрывающего подлинное содержание данной нормы.
2.    Появление в законодательном тексте плеоназмов (словесных излишеств)
Тавтологические языковые конструкции лишь загромождают законодательный текст, наполняя его лишними словами и выражениями.
Тавтология вызвана недостаточным уровнем логической проработки юридического текста, соответственно, здесь могут быть претензии и к разработчикам конкретного законопроекта, и к экспертам, на которых возложена задача по его «вычитке» и подготовке к рассмотрению законодательным органом. Приведем некоторые примеры существования тавтологии в современном российском законодательстве и попытаемся выявить возможности устранения данной проблемы.
Так, в части 2 статьи 51 Земельного кодекса Российской Федерации «Реквизиция земельного участка», предусматривается, что «реквизицией не является изъятие земельных участков, осуществляемое в порядке изъятия для государственных или муниципальных нужд на условиях и в порядке, которые установлены главой VII. 1 настоящего Кодекса». Тавтология проявляется в данном случае в виде дублирования термина «изъятие», который, с нашей точки зрения, в первом случае его употребления вполне возможно заменить на словосочетание «принудительное отчуждение».
В части 3 статьи 100 Налогового кодекса России устанавливается, что «в акте налоговой проверки указываются: ...10) адрес места нахождения организации (участников консолидированной группы налогоплательщиков) или места жительства физического лица». При этом термин «адрес» раскрывается в словаре в значении «обозначение, указание местожительства, местонахождения кого-либо, чего-либо»1 и, как видно из приведенного контекста, употребляется в данном случае именно в этом смысле. Соответственно, здесь следует использовать либо термин «адрес организации» («адрес физического лица»), либо термин «место нахождения организации» («место жительства физического лица»). То же самое относится и к использованию юридического термина «адрес места жительства», например, в тексте Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» .
В части 1 статьи 5 Федерального закона «Об официальном статистическом учете и системе государственной статистики в Российской Федерации» закреплено положение, в соответствии с которым «официальный статистический учет в Российской Федерации осуществляется субъектами
официального статистического учета». С нашей точки зрения, текст данной нормы правильнее изложить следующим образом:    официальный
статистический учет в Российской Федерации осуществляется его субъектами.
В части 3 статьи 31.9 и в части 1 статьи 32.2 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях    используется
тавтологическая языковая конструкция «срок отсрочки». При этом сам термин «отсрочка» уже предусматривает в своем содержании какой-либо срок, а значит, дополнительной конкретизации здесь не требуется. Полагаем, что в данном случае возможен следующий вариант изложения заключительной части исследуемой нормы: ...течение срока давности приостанавливается до окончания отсрочки или до истечения срока приостановления.
В части 2 статьи 7 Земельного кодекса Российской Федерации, содержится положение, в соответствии с которым «.правовой режим земель определяется исходя из их принадлежности к той или иной категории и разрешенного использования в соответствии с зонированием территорий, общие принципы и порядок проведения которого устанавливаются федеральными законами и требованиями специальных федеральных законов». Пристального внимания в представленной ситуации заслуживает языковая формула, основанная на проявляющейся в законодательном тексте и теоретически существующей возможности градации законодательства на общее и специальное. Если посмотреть на это с позиции нормативных предписаний, то можно заметить, что такое деление в законах традиционно не проводится, о чем свидетельствуют, в частности, положения статьи 2 ЗК РФ, а также, например, статьи 3 ГК РФ. Поэтому представляется возможным сделать вывод о том, что языковая составляющая, касающаяся специальных законов в контексте части 2 статьи 7 Земельного кодекса Российской Федерации является излишним конструктивным элементом (плеоназмом), определяющим тавтологичность общей терминологической конструкции. Юридический термин «федеральные законы» в исследуемом аспекте охватывает и общую, и специальную законодательную основу, необходимую для определения правового режима земель. Поэтому представленное установление вполне возможно изложить следующим образом: ...правовой режим земель определяется исходя из их принадлежности к той или иной категории и разрешенного использования в соответствии с зонированием территорий, общие принципы и порядок проведения которого устанавливаются федеральными законами.
В статье 4 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий»1 содержится фраза «осужденные судами», которая также является примером тавтологии. В данном случае достаточно указания на то, что не полежат реабилитации лица, обоснованно осужденные (слово «судами» в данном случае является плеоназмом).
Отметим, что исследуемая проблема присуща и для названий законов. Так, наличие плеоназмов («часть», «в части») предопределяет суждение о том, что название Федерального закона «О внесении изменений в статью 95 части первой, часть вторую Налогового кодекса Российской Федерации в части формирования благоприятных налоговых условий для инновационной деятельности и статью 5 Федерального закона «О внесении изменений в часть вторую Налогового кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»  можно было бы сформулировать более благозвучно. Например, Федеральный закон «О внесении изменений в части первую и вторую Налогового кодекса Российской Федерации в связи с формированием благоприятных налоговых условий для инновационной деятельности и статью 5 Федерального закона «О внесении изменений в часть вторую Налогового кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации».
В этой связи, необходимо крайне внимательно относиться к содержанию слов, задействованных в законодательных актах. Ведь употребление таких тавтологических выражений, как «адрес места жительства», «срок отсрочки», «осужденные судами», является результатом нелогичного подхода к их построению, обусловленного использованием слов, обладающих одними и теми же смысловыми признаками. Поэтому устранение логических ошибок при использовании юридической терминологии является одним из необходимых условий эффективного применения правовых норм.
Полагаем, что выделенные нами отрицательные свойства тавтологии, основанные на конкретных примерах, должны послужить достаточными основаниями для признания этого негативного явления действительно серьёзной логической проблемой современного российского законодательства.
Лингвистические ошибки также связаны с недостаточной проработанностью законодательного текста, что отрицательно отражается на его качестве, а, следовательно, является одной из основных предпосылок для возможного неоднозначного восприятия каждой конкретной правовой нормы заинтересованным лицом. Существующие в языке законов лингвистические ошибки весьма неоднородны, при этом далеко не все они напрямую связаны с терминами, многие из них основаны, например, на неоправданном употреблении юридических профессионализмов или жаргонизмов. Поэтому данный аспект общей проблемы ошибочности в использовании юридической терминологии необходимо рассматривать более широко, подвергая анализу не только термины, но и другие слова (словосочетания).
Отметим, что в юридической науке активно исследуются лингвистические ошибки, присутствующие в языке законов, связанные с синонимией, омонимией, антонимией, полисемией. При этом, например, на вопросы нарушения лексической сочетаемости, практически не обращается внимания. В этой связи, попытаемся сконцентрировать внимание на лингвистических ошибках, связанных с лексическими недоработками, которые негативно характеризуют язык современных российских законов, и, одновременно, являются малоизученными в юридической науке. С нашей точки зрения, это следующие виды:
⦁    нарушение лексической сочетаемости;
⦁    стилистически неоправданное использование юридических профессионализмов и жаргонизмов;
неудачное образование юридических неологизмов.