Из теории конституционных ценностей известно, что права и свободы не существуют сами по себе, применение одного права или реализация свободы влечет за собой ограничение других[1] [2]. Имея это в виду, обратимся к вопросу о социальных основаниях и пределах ограничения свободы предпринимательства в теории конституционного права.

2.1. Прежде чем перейти к исследованию социальных оснований, позволяющих ограничивать конституционную свободу предпринимательства, обратимся к вопросу о том, какое место среди основных прав и свобод занимает эта конституционная ценность.

Основные права призваны защищать область личного. Они опосредуют отношения формального равенства и свободы всех участников социального общения. Их классическими ценностными основаниями выступают автономия индивида, равенство (в значении правового равенства) и человеческое достоинство. Во всяком случае, именно эти этические составляющие взяты за первооснову. Их признание означает, что государство берет на себя обязанность относится к индивиду как к свободному, самостоятельному и ответственному субъекту. «Основное право, - как на то указывает Б.С. Эбзеев, - неотделимо от личности, наделенной правовой силой противостоять публичной власти, оно является устойчивым и постоянным свойством правовой связи индивида и

Л

государства» . Основные права и свободы по обыкновению признаются естественными[3] [4] и неотчуждаемыми, субъективными в истинном понимании этого слова и подлежат судебной защите.

Классические фундаментальные права и свободы человека необходимы для либеральной конституционной системы в ее нормальном понимании. Более того, надо полагать, что включение их в конституционный текст - это своего рода показатель (индикатор) моральной приверженности конкретного общества объективным принципам либеральной демократии и конституционализма, в связи с чем они заслуживают особого уважения и к себе бережного отношения независимо от того, насколько их ограничение способствует достижению общественного блага, поскольку они лежат в основе любой рыночной системы и демократического государства.

Конституционная свобода предпринимательства, как неотъемлемая часть рыночной системы, относится к тем правовым институтам, без которых конституционный строй в нормальном его понимании существовать не может2. В самом общем виде конституционная свобода представляет собой гарантированную возможность индивида в установленных пределах самостоятельно и независимо от других субъектов реализовывать личные интересы.

Термин «конституционная свобода предпринимательства» в том виде, в каком он заявлен в названии данного исследования, в тексте Конституции РФ прямым образом не значится, но, вместе с тем, выводится путем толкования. Положения ст. 8 Конституции РФ сообщают, что в Российской Федерации провозглашается свобода экономической деятельности. Предполагается, что свобода экономической деятельности включает в себя конституционную свободу предпринимательства, по крайней мере, этот вывод напрашивается из системного толкования ст. 34 Конституции. Если следовать буквальному смыслу отечественного конституционного акта, можно прийти к выводу о том, что свобода предпринимательства является разновидностью свободы экономической деятельности. Также и понятия «конституционная свобода предпринимательства» и «предпринимательская деятельность» возможно соотносить друг с другом как целое и его часть1. Конституционная свобода предпринимательства, будучи более широким понятием, включает в себя помимо правового статуса субъектов, занятых предпринимательской деятельностью, вопросы взаимосвязи этой свободы с иными закрепленными в Конституции правами и свободами, в том числе в вопросах взаимного воздействия друг на друга, а также право собственности (в его конституционном понимании).

Поскольку вопросы собственности заявлены в предмете данного исследования, необходимо отметить наличие взаимосвязи собственности и конституционной свободы предпринимательства. Общее назначение собственности заключается в обеспечении субъекту права индивидуальной свободы и автономии лица в сфере взаимоотношения с частными субъектами и публичным образованием. Предпринимательская деятельность и личная инициатива обусловлены наличием собственности, и отдельно от неё, как правило, не рассматриваются. Так, например, С.И. Иксанов полагает, что собственность есть существенное условие реализации свободы [5] [6] [7] предпринимательской деятельности1. «При широком толковании права собственности, - пишет У. Лыхмус, - сфера защиты этого права также включает в

л

себя элементы свободы предпринимательства» . По мнению Н.С. Бондаря, в рамках рыночного хозяйствования она определяет «важнейшие характеристики институтов конституционного строя, в особенности в их экономическом и социальном проявлении» . Соглашаясь в целом с тем утверждением, что экономическая деятельность вне института собственности представляется существенно затрудненной, необходимо все же отметить, что наличие собственности - не единственное или, во всяком случае, не главенствующее условие, позволяющее реализовывать данную конституционную свободу.

В отличие от конституционной свободы предпринимательства, предпринимательскую деятельность принято рассматривать через призму положений ч. 1 ст. 2 Гражданского кодекса РФ[8] [9] [10] [11], согласно которым предпринимательской признается самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными в этом качестве в установленном законом порядке. С учетом официального определения, предпринимательская

деятельность (предпринимательство) в его научном понимании рассматривается в качестве совокупности целенаправленных, систематических действий,

совершаемых самостоятельно на свой риск в целях удовлетворения потребностей конкретных потребителей и общества и получения систематической прибыли посредством создания и ведения собственного дела[12].

Учитывая законодательные положения, возможным будет предположить, что для современных форм предпринимательской деятельности характерны тесная связь с рынком, кооперация и разделение труда, самоокупаемость, отсутствие принуждения, самостоятельность принятия решения и, как об этом писал М. Вебер, стремление к «непрерывно возрождающейся прибыли, к рентабельности»[13].

Руководствуясь сказанным и имея в виду, что Конституционный Суд при разрешении вопроса о допустимости ограничения конституционной свободы предпринимательства ссылается на сущность (существо) предпринимательской деятельности, кратко охарактеризуем наиболее существенные в рамках данного исследования её признаки - самостоятельность осуществления и направленность на извлечение прибыли.

Самостоятельность в осуществлении предпринимательской деятельности предполагает наличие независимости субъектов предпринимательства от волеизъявления иных лиц, в том числе государственных органов. Такая независимость является условной и относительной в той мере, в какой субъекты предпринимательства свободны в принятия самостоятельных решений организационного характера. Самостоятельность также предполагает наличие обособленного имущества и возможности им распоряжаться.

Направленность на извлечение прибыли как существенный признак предпринимательской деятельности позволяет оградить предпринимательскую деятельность от иных, в том числе схожих видов деятельности[14]. Безусловно, ориентация на одно лишь извлечение прибыли не является доминирующей или, скажем, исчерпывающей целью современной предпринимательской деятельности. Допустимо вести речь об удовлетворении индивидами каких-либо сугубо личных мотивов, когда предпринимательство выступает формой творческой самореализации и профессионального самовыражения. Однако именно такой признак, как извлечение прибыли (причем систематическое), в вопросе об ограничении конституционной свободы предпринимательства ради удовлетворения социальных притязаний играет значимую роль по той причине, что предпринимательство - это не филантропическая или иная альтруистически направленная деятельность и, как об этом будет подробно сказано далее, она не направлена на реализацию социальных функций. И это надо понимать.

2.2. В связи со сказанным, обратимся к вопросу о том, что представляют собой социальные основания ограничения конституционной свободы предпринимательства.

Основания ограничения конституционной свободы предпринимательства нашли свое отражение как в самом установлении об этой ценности, так и в отдельном положении, содержащем общий порядок её ограничения. Так, общее требование ст. 17 Конституции РФ сообщает, что осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно влечь нарушения прав и свобод других лиц. Ограничения допускаются в целях, предусмотренных ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, то есть для защиты того, без чего существование прав и свобод было бы затруднительным или совсем невозможным, как то: основы конституционного строя, оборона страны, безопасность государства[15]. Также и положения ч. 2 ст. 74 Конституции РФ сообщают, что перемещение товаров и услуг, на территории Российской Федерации может ограничиваться, если это необходимо в целях защиты жизни и здоровья людей. Таким образом, отечественным конституционным актом также взяты под защиту нравственность и здоровье человека - категории обобщенные по смысловому содержанию, но одновременно наиболее близкие к моральным ценностям[16]. Именно с целью их защиты чаще всего обосновывается государственное вмешательство в сферу основных прав и свобод индивида. Так, например, по мнению авторов Р. Уитц и О. Шалат, предотвращение ущерба нравственности является одним из наиболее частых обоснований ограничения других прав[17].

К указанным моральным ценностям наиболее близко примыкают социальные права как особые социальные основания ограничения конституционной свободы предпринимательства. По своей юридической природе они представляют собой особый комплекс прав, признанный государством и обществом и закрепленный в нормативных правовых актах в целях обеспечения и защиты определенных свойств, интересов и возможностей индивидов[18]. Как правило, они апеллируют к коллективной выгоде. Их реализация неизбежно зависит от позитивной деятельности государства, в отличие от группы основных прав, предполагающих и обеспечивающих индивидуальный выбор. В сущности, социальные права - это положительные притязания на определенные общественные материальные блага и услуги, на которые, надо полагать, может претендовать каждый человек.

Трудность в понимании социальных прав вызывает то обстоятельство, что подтверждение их можно встретить не во всех конституционных системах[19]. Этим во многом объясняется неоднозначное к ним отношение. В некоторых случаях их относят к безусловным конституционным ценностям наравне с основной группой прав. «Социальные права, - пишет В.Д. Зорькин, - рассматриваются в современной правовой науке как равные по значимости гражданским и политическим правам, как естественные по своей природе и распределительной справедливости правовые притязания»[20]. В иных случаях, наоборот, их отдельные аспекты и разновидности расценивают в качестве гарантий, которые в собственном юридическом смысле к правам не относятся. «В строгом смысле - это не сами права, а условия и средства, предназначенные обеспечить правам признание, осуществление и защиту и пригодные для этого. Иные из социальных гарантий представляют на самом деле права как права, но права, условно говоря, того «третьего уровня», который можно считать служебными и подвижным по отношению к основным правам»[21] [22].

По мнению группы исследователей, даже включение в текст Конституции обнадеживающих положений - не вполне убедительное основание принимать

-5

притязания и ожидания за естественные и неотчуждаемые права . Объясняется это тем, что основные права по своей сути являются неотъемлемыми возможностями индивида, служащие способом выражения его свободы и обязывающие государственную власть их признавать, защищать и не ограничивать без соответствующих оснований[23]. В то время как социальные права не являются негативными, поскольку не налагают на государство соответствующую обязанность воздержаться от вмешательства в их реализацию[24].

Если «основные права и свободы - это в первую очередь права на защиту от государственных вмешательств»[25] [26] [27], то социальные права, напротив, такими свойствами не обладают, поскольку лишены конкретного юридического содержания. К тому же, признание за ними естественной природы прав и свобод человека означало бы, что они являются неотъемлемой частью его личности и не могут быть у него отняты, тогда как в действительности сам статус социальных прав не исключает и даже подразумевает их ограничения и уточнения вплоть до отмены. На государстве, как представляется, в большей степени лежит обязанность создавать условия, то есть устанавливать определенные предпосылки и общие начала, от которых должны самостоятельно отталкиваются члены

Л

общества, но без каких-либо обеспечительных гарантий . «В соответствии с общепринятым минималистским подходом, - пишет А. Шайо, - государство должно только нормативно урегулировать доступ к социальным службам, социальному обеспечению. Где существует субъективное социальное право и (или) обязанность государства предоставить конкретный вид социальной защиты,

-5

государство должно, по крайней мере, принять необходимую правовую базу» . Аналогичный вывод напрашивается из буквального толкования ст. 7 Конституции РФ.

Наверное, в том числе руководствуюсь вышесказанным, права «третьего уровня» иногда обозначаются в виде целевых программ, обязывающих государство осуществлять социально ориентированную деятельность, но с той оговоркой, что исполнение этих требований обусловлено уровнем экономических возможностей, признаваемых «абсолютной границей осуществления социальных прав»[28] [29] [30]. Следовательно, их реализация, в отличие от реализации основных прав и свобод, зависит от государства и готовности общества проявлять солидарность, но в большей степени от ситуации в экономике2. «Реализация социальных прав, - подчеркивает А. Бланкенагель, - всегда и непременно ставится в зависимость от возможностей» . Поэтому социальные права возможно рассматривать, по мнению Н.В. Варламовой, как «общие установки на социальную защищенность, которые должны быть конкретизированы в текущем законодательстве, исходя из финансовых возможностей государства»[31].

Социальные права, между тем, образуют часть российской конституционной действительности. Они пользуются конституционной защитой и могут выступать основанием в определении объема других прав и функций государства[32], когда на одни права налагают ограничения во имя продвижения других прав[33] [34]. В отличие от иных правопритязаний, реализация социальных прав, как иногда отмечается, маловероятна без ограничения основных

п

конституционных прав , в особенности путем возложения обязанностей на их носителей. Г.Л.А. Харт отмечал, что «в большинстве случаев закон предоставляет благо одной части населения лишь ценой лишения других того, что они предпочитают»[35]. «Законодатель, - пишет У. Штайнер, - может эффективно реализовывать социальные задачи лишь посредством ограничения основных прав, особенно путем возложения обязанностей на субъектов основных прав»[36] [37]. Аналогичного мнения придерживается Д.И. Дедов: «защиту прав и расширение сферы свободы одних социальных групп граждан возможно осуществить только за счет ограничения прав или сферы свободы других социальных групп

3

граждан» .

Одновременно признание положительных прав на социальные притязания не только легитимирует саму возможность, но и устанавливает конституционную обязанность государства санкционировать определенные позитивные действия, и тем самым осуществлять вмешательство в рыночные процессы[38]. Это осложняет реализацию тех конституционных ценностей, что поддерживают идею индивидуальной инициативы и предприимчивости. Хотя в отличие от социальных притязаний, конституционный закон если не предвосхищает, то, во всяком случае, поощряет свободу предпринимательства и частную инициативу[39].

2.2. Не отрицая безусловную значимость и важность социальных прав для современного конституционного демократического общества, необходимо, вместе с тем, отметить, что в рамках данного исследования, представляют интерес не социальные права как таковые, а скорее ценностные основания, положенные в их основу. Как уже было сказано ранее, Конституционный Суд при разрешении вопроса о соразмерности ограничения конституционных прав и свобод ссылается на этические ценности, поэтому целесообразным представляется рассмотреть некоторые нравственные представления, лежащие в основе социальных прав.

I. Социальные права как основания ограничения свободы предпринимательства и права собственности, а также их интерпретация и определение параметров допустимого ограничения относятся к сфере конституционно-оценочной деятельности[40]. В свою очередь, разрешение вопроса о соразмерности ограничения конституционных прав и свобод - это следствие соответствующих убеждений, принципов и взглядов правящей власти и конституционной юстиции относительно их природы. Социальные права демонстрируют это наиболее явным образом. Ввиду того, что большая часть социальных притязаний в конституционном тексте двусмысленна, а в некоторых случаях текстуальное оформление отсутствует вовсе, для определения соразмерности государственного вмешательства орган конституционного правосудия вынужден выявлять нравственные и политические основания преследуемой законодателем цели. «За заявлениями о социальных правах, - отмечает А. Шайо, - кроется большое количество нравственных и политических соображений. В конечном счете, - продолжает автор, - конституционализация социальных прав предполагает, что ни одно нравственно легитимное политическое общество не может такими заявлениями пренебречь, пусть даже включение тех или иных прав в конституцию может иметь и не слишком убедительные причины, а присутствие социально-экономических прав в тексте конституции само по себе доказательством их нравственной необходимости не являются»[41].

В отличие от права собственности и свободы предпринимательства, обусловленных связью с рыночной экономикой, объективными её законами естественного происхождения, социальные права коренятся в иных основаниях, где первостепенное значение и преимущество имеют нравственные соображения[42]. «Социальная государственность сложилась не столько в конституционном саморазвитии, - отмечают К.В. Арановский и С.Д. Князев, - сколько в столкновении с радикальным социализмом, и родилась как его умеренный вариант, который пытались и пытаются по необходимости примирить с исходными конституционными принципами. И попытки эти, - подчеркивают авторы, - не нуждаются в оправдании, в их основании - гуманизм, человеческая солидарность, которых конституционализму изначально не хватало»[43] [44]. К тому же, необходимо учитывать и тот факт, что социальные права в отличие от основных прав имеют более функциональный характер, они опционально направлены на удовлетворение нужд общества и чаще всего отожествляют собой общественно полезные цели, что, вероятно, также способствует их развитию и признанию на конституционном уровне.

II. Учитывая сказанное, остановимся более подробно на тех нравственных соображениях, которыми чаще всего руководствуются государство и орган конституционного контроля при разрешении вопроса об ограничении конституционной свободы предпринимательства и связанного с ней права собственности ради удовлетворения социальных притязаний.

Общественная солидарность. Общественная солидарность предполагает наличие признанного обществом определенного минимума объединяющих людей общих ценностей. В данном случае исходят из тех соображений, что все индивиды принадлежат к единому сообществу, связывающему граждан общей судьбой, в результате чего на них возлагаются неопределенные по своей природе обязательства, перечень которых по факту куда шире тех, что перечислены в

-5

тексте Конституции . Равным образом, решение государства ограничить основное право или свободу признается допустимым, когда оно служит общему интересу - оно благоприятно для всех или в нем заинтересовано большое количество членов общества. В этом случае, возможно, срабатывает представление, согласно которому интересы многих стоят выше интересов индивида. В частности, Р.ф. Иеринг полагал, что в интересах общества воплощена справедливость, стоящая над индивидуальной свободой: «индивид существует не для себя исключительно, но и для мира, поэтому свобода, т.е. то, что соответствует личным интересам индивида, и должна подчиняться справедливости, т.е. тому, что требуется интересам всех»[45].

Общественная солидарность допускает перераспределение финансовых средств как общих, так и частных, с учетом определенных предпочтений, и позволяет пресечь экономическую деятельность с тем, чтобы некоторые особенности рыночной системы лучше соответствовали общественным потребностям. Так, например, применение государством ограничительных мер может быть оправдано, если цель их - устранение тех проявлений рыночной экономики, что «несут вред для общества, для здоровья и нравственности людей»[46]. Ограничения также допустимы в целях сокращения социального разрыва3 [47], минимизации бедности либо иных схожих асоциальных явлений[48]. В сущности, все эти основания возможно свести к одному следствию: умаление индивидуальной свободы ради социальной обеспеченности оправдано само по себе и не может расцениваться как нивелирование основ конституционализма. Впрочем, есть основания не соглашаться с данным обоснованием ввиду следующих факторов.

В государстве, в котором граждане являются свободными, и свобода закрепляется на конституционном уровне, легитимность действий граждан презюмируется, но определенные законы могут оспаривать этот принцип. Государство своими установлениями формулирует содержание прав и свобод граждан, определяет пределы их осуществления и устанавливает в целях охраны свободы всех членов общества запрещающие и обязывающие правила. Эти правила и предписания в совокупности влияют на эффективность системы и распределение ресурсов. Социально-экономическое перераспределение означает, что часть ресурсов будет направлена на социальные нужды. Проблема заключается в определении того, какая именно часть в пропорциональном соотношении должна подлежать перераспределению в пользу общества, чтобы одновременно удовлетворить как индивидуальные экономические интересы, так и социальные притязания. Разрешение данного вопроса - это исключительная компетенция государства, впрочем, оно связано обязанностью соблюдать принцип соразмерности. Основное требование соразмерности в данном случае заключается в том, чтобы не возлагать на индивидов больше обязательств, чем того требуют установленные пределы необходимости, обусловленные общественным интересом и достижением цели, преследуемой ограничительной мерой.

Поэтому перераспределение экономических тягот для содействия всеобщему благосостоянию является оправданным лишь постольку, поскольку оно действительно служит достижению общего блага. По этой же причине, конституционное требование к государству соблюдать принцип соразмерности означает, что оно обязано проявлять должную сдержанность и осмотрительность[49] даже в тех случаях, когда нельзя с уверенностью полагаться на рынок, будь то общественное благополучие или труд и образование независимо от тех представлений, что государственное вмешательство служит интересам многих. «Конституция, однако, не связывает переходы из неправа в право с тем, что одиночное притязание становится общим. Она позволяет отказать даже многим, если чаемые ими блага не составляют предмета прав. В ином случае пришлось бы решить, что многолюдное благоденствие дороже свободы человека»[50]. Чрезмерное руководство идеями большинства, в особенности избыточными стремлениями к равному распределению достатка в обществе, оправдывает достаточно весомые ограничения конституционной свободы предпринимательства и связанного с ней права собственности. С таким обоснованием их защита затруднена или вовсе невозможна, в отличие от защиты социальных притязаний[51] [52]. В связи с этим, думается, что государство по возможности должно стремиться к тому, чтобы избегать неоправданного и несправедливого возложения социального бремени на относительно небольшую группу индивидов, даже если это соответствует стремлениям большинства.

Сострадание. Хотя конституционализм, как представляется, не имеет цели

-5

устанавливать патерналистскую опеку , тем более за счет членов общества, но чувство элементарного сострадания допускает некоторые ограничения основных прав и свобод и даже предполагает их наличие. И это правильно - на конституционной общности лежит нравственная обязанность поддерживать тех её членов, кто не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. «Гарантировать прожиточный минимум решительно всем на уровне, ниже которого не позволяет пасть чувство человеческого достоинства, - писал Ф.А.Ф. Хайек, - не только законное средство защиты, но и необходимая задача Большого общества»[53].

Как таковое право на социальный минимум является общепризнанным и относится больше к сфере рациональных соображений, чем гуманизма, поскольку подобная «страховка от страданий», в конечном счете становится выгодной, выражаясь словами Ж-Ж Руссо, для сохранения всего рода[54] [55]. «Признание тезиса о всеобщем равенстве, означающее отмену деления людей на «сильных» и «слабых», - указывает Ю.И. Сафоклов, - имело своим необходимым следствием возникновение вопроса о помощи людям, в силу тех или иных обстоятельств не имеющих возможности воспользоваться определенными благами, и вследствие этого теряющих, полностью или частично, свой равноправный общественный статус»3. Аристотель настаивал на том, что при хорошем государственном строе граждане должны быть «свободны от забот о предметах первой необходимости»[56]. Добавим лишь, что сострадание, гуманизм и человеколюбие имеют свои объективные пределы реализации или, по крайне мере, их наличие предполагается. Излишнее сострадание так же губительно для конституционного общества, как и его полное отрицание.

Как представляется, обеспечение определенных социальных услуг признается совместимым с конституционализмом и защитой индивидуальной свободы[57] в той мере, в какой оно позволяют сохранять минимальный уровень материального благополучия и иметь возможность вести относительно самостоятельный образ жизни. Это умозаключение согласуется с традиционным требованием, обязывающим каждого дееспособного взрослого человека быть в ответе за свое благосостояние, а также благосостояние зависимых от него лиц. Во всяком случае, наличие автономии[58] [59] [60] предполагает, что люди по своей природе являются таковыми, а вспомоществование они получают лишь при условии, что сами готовы впоследствии внести свой вклад - самостоятельно позаботиться о

Л

самих себе . По этой же причине и свобода в ее конституционном измерении иногда понимается не как освобождение от каких-либо ограничений извне, а скорее как готовность лица внутри конституционных пределов реализации

-5

основных прав взять на себя ответственность за свою судьбу В этом смысле социальное вспомоществование возможно понимать в виде помощи, необходимой некоторым людям, чтобы в последующем научиться нести самим за себя ответственность.

В связи с вышеизложенным допустимо предположить, что нет существенного противоречия между системой основных индивидуальных прав и свобод и правомерными ожиданиями и социальными притязаниями на материальные блага или между системой основных индивидуальных прав и свобод и состраданием к менее удачливым членам общества, когда они принимают форму частной благотворительности или выражаются в форме гуманного стремления помогать ближним. Однако это не означает, что социальные права возможно рассматривать как способ обеспечения свободы, гарантируемой на уровне Конституции, и тем самым приравнивать их к основным правам и свободам, поскольку социальные права защищают не саму свободу индивидов в её классическом понимании, а служат свободе как общественной ценности.

Апелляция к принципу равенства. Вопросы равенства и ограничение основных конституционных прав тесным образом связаны между собой по той причине, что соображения равенства часто приводят к расширению перечня

социальных правопритязаний за счет уменьшения объема основных конституционных прав и свобод индивида. Предполагается, что если не все, то многие социальные гарантии должны распространяться на всех граждан на равных основаниях. Для этого современные государства, а вслед за ними и органы конституционного правосудия, проводят соответствующую социальную политику[61] [62] [63]. Как результат такой политики - увеличение социальных гарантий, но и одновременно расширение круга лиц, на кого возлагается обязанность нести соответствующие расходы. Апелляция к принципу равенства является, как это будет показано далее, одним из самых распространённых аргументов, позволяющих Конституционному Суду признавать ограничение конституционной свободы предпринимательства допустимым.

Вместе с тем, первоначальное понимание равенства исходит из соображений о равенстве людей в смысле неподчинения одного человека другому. Схожим образом конституционные установления призваны определять тот круг прав, которыми формально наделены все члены общества без исключения. Конституционные права - это фундаментальные общие условия, позволяющие гражданам не просто преуспевать как частным субъектам, но и относиться друг к другу как к свободным и равным в значении взаимного равенства в правах и обязанностях2. Это, впрочем, не исключает наличия в обществе сложившегося фактического социально-экономического неравенства. Более того, отрицание социально-экономического неравенства и строгое следование представлениям формального равенства способно, по мнению М.

-5

Вессона, скорее «укрепить позиции неравенства, чем устранить его» (речь идет о дистрибутивном социальном равенстве или, по-другому, о равенстве в результатах[64] [65] [66]).

Признание за индивидами равенства свидетельствует о признании за ними равной правоспособности - возможности приобретать права на различные блага,

Л

но без притязания на что-либо «должное» . Правовое равенство различных субъектов вполне допускает, что приобретаемые ими реальные субъективные права будут неравны. «Право, - высказывался В.С. Нерсесянц, - это лишь равный для различных людей формализованный путь к приобретению прав на различные

-5

вещи, предметы, блага, а не раздача всех этих вещей и благ поровну каждому» . Принцип правового равенства в его классическом понимании не предполагает воцарения социальной справедливости по причине того, что «нет сторон сильных и сторон слабых, а есть стороны (автономные субъекты), связанные друг с другом равенством в свободе, взаимными соразмерными правами и обязанностями, равноценностью совершаемых предоставлений и получений»[67]. Также и наличие самостоятельных жизненных целей у носителей конституционных прав и свобод исключает систему соподчинения друг другу. Они могут быть только у равных и самостоятельных субъектов. Сами отношения по принципу равенства не отменяют исходных фактических различий между независимыми друг от друга, но формально равными участниками социального общения[68]. В конечном счете «равный» не означает «идентичный»[69].

С другой стороны, некоторое сглаживание фактического неравенства необходимо, чтобы, например, обеспечить баланс прав и обязанностей всех участников рыночных отношений. Это вполне допустимо в конституционном обществе. Между тем, это не означает, что всем будут представлены одинаковые жизненные шансы. Как таковые жизненные возможности и шансы в конституционном обществе не распределяются поровну, они могут в значительных величинах присутствовать у одних, и, напротив, другие могут быть сильно в них ограничены. Главное - чтобы они существовали в принципе[70]. Некоторая, и даже очень заметная, разница в возможностях, разумеется, этически подозрительна и местами даже неприемлема среди значительной части людей. Она, однако, естественна просто в силу того, что неизбежна, а в этическом и практическом смысле приемлема, во всяком случае, больше, чем то состояние, когда общество истощает доступные людям возможности, например, в исполнении публичными властями умозрительных планов на тему социального совершенства.

Как представляется, в государстве должна осуществляться политика, поощряющая стремление граждан опираться на собственные силы, а не на перераспределение, нравственные основания которого можно поставить под сомнение (например, эгалитарные настроения). Конституция подобные предпочтения не поощряет, и наличие положений о защите основных прав, должно быть, указывает на это. К тому же установления отечественного конституционного акта, если их трактовать буквально, подразумевают, что каждый индивид наделен правами и свободами, в том числе экономической направленности, но вряд ли из этого следует возможность перераспределения материальных благ с тем, чтобы предоставить каждому равные шансы на улучшение своего благосостояния. Однако даже если допустить этическую обоснованность перераспределения таких шансов, то с «технической» точки зрения процесс все равно представляется сомнительным, поскольку обозначить «честное распределение» способом, приемлемым для широких кругов, или удовлетворить всех членов сообщества справедливым обращением, если не невозможно, то, во всяком случае, весьма затруднительно.

Как видно, за социальными основаниями ограничения конституционной свободы предпринимательства скрываются мотивы гуманизма, нравственные идеалы, добродетели и иные соображения, получившие одобрение в обществе. Поэтому, как отмечается, органы конституционной юстиции в большинстве случаев не испытывают затруднений, когда речь заходит об ограничении конституционной свободы предпринимательства и права собственности во имя целей социальной политики, одновременно «благоприятствуя тем группам населения, которые считаются уязвимыми и подлежащим особой защите»[71]. К сказанному возможно добавить лишь то, что «этические основания, позволяющие жертвовать правами человека в пользу социальных благ, буквально лежат на поверхности, с тем, однако, что располагаются они за пределами конституционного права»[72] [73].

III. Каким бы нравственно-этическим содержанием не были бы наполнены цели ограничения конституционной свободы предпринимательства,

обязательному учету подлежит то обстоятельство, что конституционное

-5

общество не может обходиться без свободного рынка . Наличие свободного рынка, в свою очередь, означает наличие свободы предпринимательства с закреплением соответствующих условий и гарантий на конституционном уровне.

Подразумевается, что все, в том числе естественные права, имеют пределы своей реализации и могут быть ограничены, но ради социальных притязаний ограничению подлежат те конституционные права личности, что гарантирует экономическую самостоятельность широкому кругу лиц[74]. Конституционная свобода предпринимательства, право собственности и частная инициатива, равно как и свобода договора, составляют ядро конституционного строя свободного рыночного типа[75] [76], являются основными принципами, без признания и соблюдения

-5

которых рыночная экономика не может нормально функционировать . Однако они реализуются в должной мере лишь при условии, что упомянутые ценности уважаемы социумом и соблюдаются как общеобязательные наравне с другими основными правами, получившими свое подтверждение.

IV. В связи со сказанным возможно задаться вопросом: возложена ли на субъекты предпринимательства обязанность участвовать в реализации социальной политики? Согласно общему конституционному требованию, осуществление прав и свобод не должно приводить к нарушению прав и свобод других лиц. В ходе толкования конституционных предписаний, ввиду абстрактности понятия «осуществление» возникает сложность в установлении круга адресатов. «Чтобы субъективное право признать, нужна определенность не только в его основаниях, но и в составе участников правоотношений. Без нее не разобрать, кто обладает правом, и кто по этому праву обязан»[77]. Данное правило действует и в обратном направлении: «ни у кого нет права на определенное положение вещей, если ни на кого не возложена обязанность его обеспечивать»[78] [79]. Закрепление какого-либо права сопровождается указанием на обстоятельства, определяющие круг субъектов, на кого должны быть возложены соответствующие обязательства и ответственность за их невыполнение. Однако когда заходит речь об ограничении конституционной свободы предпринимательства ради удовлетворения социальных притязаний, это, казалось бы, общее правило, подвергается сомнению.

Так, например, социальная деятельность для государства обусловлена его функциональным предназначением, в которое входит, в том числе,

-5

удовлетворение социальных потребностей общества . В отличие от него, в качестве субъектов социальной политики в конституционном акте частные хозяйствующие субъекты не поименованы. Разумеется, некоторые социальные гарантии могут быть реализованы лишь с участием частных хозяйствующих субъектов, учитывая, как в дальнейшем будет более подробно изложено, специфику их деятельности и наличие особых имущественных комплексов. Из этого, впрочем, не следует, что социальные обязанности за субъектами предпринимательства презюмируются, и тем более не следует, что они должны реализовываться на безвозмездной основе. Данные умозаключения согласуются и со спецификой конституционных прав и свобод, поскольку они корреспондируют «исключительно обязанностям государства»[80]. «По конституции, - пишет К.Р. Санстейн, - государство, а не частные лица, должны выполнять обязанности»[81].

В конечном счете, «глубоко неверное представление о характере и природе свободной экономики, - писал М. Фридман, - у бизнеса имеется одна и только

одна социальная ответственность: использовать свои ресурсы и заниматься деятельностью, рассчитанной на увеличение своих прибылей, соблюдая при этом правила игры, то есть участвуя в открытой и свободной конкуренции без обмана и мошенничества»[82]. Г.В.Ф. Гегель придерживался мнения о том, что: «индивид должен каким-либо образом находить в исполнении своей обязанности также и свой собственный интерес, свое удовольствие или расчет»[83] [84]. Поэтому, даже при наличии обязанности социального характера перед обществом частный хозяйствующий субъект, как представляется, в её исполнении должен находить и свою собственную выгоду.

Если исключить вышеуказанные факторы, то индивидуальная экономическая свобода потеряла бы своё первоначальное значение - удовлетворять личные интересы, что привело бы к подавлению одного из базовых человеческих инстинктов, подмеченного в свое время А. Смитом, а именно, одинаковое у всех людей постоянное и неисчезающее стремление улучшить свое положение. Попытки подавить социальный рефлекс этого рода представляют собой, как это бывает обычно в марксистских революциях, борьбу против «грешной» и несовершенной натуры человека, то есть отрицание человечности во имя отвлеченной фантазии, замешанной на весьма поверхностной гуманистической морали со значительной, как правило, дозой недосказанной корысти и властолюбия.

Таким образом, предпринимательская деятельность не направлена на

-5

реализацию целей социального благоустройства , не может и, надо полагать, что и не должна служить основным способом удовлетворения социальных гарантий, по крайней мере, на безвозмездной основе[85]. В устройстве социальности предпринимательство и собственность созидательны и продуктивны, во всяком случае не меньше, чем деятельность публичной власти. Однако этот социально- благоустройственный их эффект образуется вернее всего как попутный результат, а не как прямая цель осуществления названных прав.

Следуя за сказанным, возможно предположить, что суть конституционной свободы предпринимательства заключается не только в праве свободного приложения своего труда, но и в свободе от вмешательства со стороны государства и общества, а также в возможности получить конституционную судебную защиту. «Обуздывая государственное самовластвование, - пишет Дж. Хеллман, - конституция дает участникам экономической деятельности уверенность, позволяющую им заключать соглашения и делать долгосрочные капиталовложения»[86].

2.3. Учитывая всё вышесказанное, обратимся к вопросу о том, какова собственная роль Конституционного Суда в сфере ограничения конституционной свободы предпринимательства ввиду социальных

правопритязаний.

I. Конституционный Суд может и, как правило, оказывает влияние на социально-экономическую политику государства[87]. Связано это с тем, что, во- первых, включение в текст Конституции положений о социальных правах само по себе обязывает орган конституционного правосудия предпринимать

определенные меры к их защите, даже несмотря на то, что такая их защита влечет ограничение основных прав. Это объективная действительность, и с ней необходимо считаться. Во-вторых, как уже было отмечено ранее, конституционная юстиция не может совсем оставить без внимания социальные ценности и приоритеты, разделяемые общественностью, поскольку при разрешении вопроса об ограничении основного права или свободы ради социального правопритязания для конституционной юстиции «особенно важны нравственные соображения и учет возможных последствий. В случаях неопределенности суд не может пренебречь общественными настроениями, существующими на данный момент»[88]. Впрочем, это не означает, что Суд правомочен проводить самостоятельную социальную политику и подменять собой законодателя в этой сфере.

Разумеется, когда судебное решение демонстрирует «конкретное соответствие с моралью или справедливостью»[89], оно в большей степени поддерживается общественностью. Предположительно, если социальные права признаются в обществе морально оправданными, то они подлежат конституционной защите независимо от того, оформлены они текстуально в конституционном акте или нет. Этому способствует метод расширительного толкования, позволяющий Суду включать в предмет защиты те правомерные преобладающие ожидания, которые в конституционных установлениях прямо не поименованы, но подлежат конституционной защите ввиду сложившихся обстоятельств[90]. Стало быть, нет прямой зависимости между количеством социальных прав, зафиксированных в Конституции, и той политикой, которой придерживается Конституционный Суд[91].

II. Вместе с тем, прежде чем углубиться в анализ практики Конституционного Суда, допустимо, в рамках данной работы, высказать некоторые общие предположения относительно его стратегии в вопросе об ограничении конституционной свободы предпринимательства ввиду социальных правопритязаний.

Одной из основных задач органа конституционной юстиции в вопросах, затрагивающих отношения предпринимательской деятельности и социальных правопритязаний, является нахождение деликатного баланса между индивидуальной свободой, защитой частной собственности и предпринимательской инициативой, с одной стороны, и социальным компромиссом - с другой. С учетом вышеизложенного возможно вывести ряд следствий.

Толкование конституционных положений, предусматривающих предписания социальной направленности, не может распространяться дальше, чем того требует «общая социальная безопасность и отчасти публичное человеколюбие в отношении тех, кто реально в них нуждается»[92]. В этом случае признание Конституционным Судом государственного вмешательства в сферу реализации конституционной свободы предпринимательства обоснованным предполагает, что социальные притязания понимаются Судом как принадлежащие каждому позитивные права, а не как следствие одного лишь сочувствия или гуманного отношения к конкретному заявителю.

Как представляется, в конституционной практике должны отсутствовать предпочтения общественных эмоций, склонных к перераспределению собственности или обязыванию капитала ввиду морально-этического долга[93] [94], эгалитарных и прочих настроений и предубеждений, нацеленных против предпринимательской деятельности и (или) собственности, а также ввиду того, что социальная политика государства отражает устремления достаточно большой части населения. Это необходимо для того, чтобы не приводить к неоправданному ограничению основных прав и свобод, конфликту с принципом верховенства

-5

права , и во избежание подавления экономической предприимчивости в социуме.

Для этого, возможно, Суду требуется всякий раз сопоставлять между собой частные и общественные цели или, иначе говоря, определить, достигнуто ли (будет ли достигнуто) одно за счет ограничения другого. Помимо этого, Суд может задаться вопросами следующего содержания: тождественны ли по значимости цели частные и цели общественные или же это не более чем частные цели? Будет ли поведение лиц, получивших социальную выгоду, выгодным в конечном счете для всего общества, а не только для этих конкретных лиц? Следует ли считать нынешнее положение одних членов общества таким сильным сдерживающим фактором для дальнейшего развития всего общества, что для увеличения их благополучия потребуется ограничить сферы частной экономической деятельности (благополучия) других лиц?

В совокупности всё вышеперечисленное означает, что решение Суда в вопросе об ограничении конституционной свободы предпринимательства ради социальных притязаний отвечает требованиям справедливости, подразумевает, что применение конституционной юстицией общих единообразных принципов не влечет за собой заранее определенные результаты, благоприятные для одной группы населения за счет другой, поскольку справедливость не связана целями конкретных субъектов, она в большей степени зависит от беспристрастности Суда при отправлении правосудия[95].

Еще раз обратим внимание на то, что закрепление свободы предпринимательства и права собственности на конституционном уровне означает, что за ними признается возможность требовать конституционной защиты всякий раз, когда государство неоправданно вмешивается в сферу их реализации. Введение государством соответствующих ограничений или формирование таких условий не должны затрагивать сущность конституционной свободы предпринимательства.

Когда решение ограничить конституционную свободу предпринимательства обусловлено социальными целями, в основу которых положены представления о гуманности, равенстве, общественной солидарности или иные нравственные и этические соображения, предполагается, что оно должно подвергаться критическому осмыслению на предмет его объективной необходимости, то есть когда социальные притязания не могут быть реализованы без вмешательства в сферу реализации конституционной свободы предпринимательства. Стремление создавать особые благоприятные условия для социального развития личности соответствует нормам Конституции и является общепризнанным проявлением добродетели. Однако в своих гуманистических стремлениях государство должно проявлять известную меру сдержанности, чтобы не перейти ту грань, за которой начинается подавление индивидуальной свободы, экономической активности и предприимчивости.

Необходимо учитывать, что предпринимательство является неотъемлемым элементом системы рыночной экономики, оно рассматривается как полезное, желательное и общественно значимое. Ограничения, если они имеют место, не должны отрицать такие основополагающие элементы свободы предпринимательской деятельности и права собственности, как равноправие субъектов хозяйственной деятельности, честная конкуренция, а равным образом свобода договора и свобода распоряжения своим имуществом. Такие цели государственной социальной политики, как минимизация бедности либо иных схожих с ней асоциальных явлений и сглаживание социально-экономического неравенства, не представляются достаточными, чтобы излишне обременять тех, кто владеет собственностью и занимается частной коммерческой деятельностью. Обязанность удерживать государство от эксцессов в этой сфере возлагается на орган конституционного правосудия. Впрочем, данные требования в известной мере распространяются и на Конституционный Суд, как на субъект в силу имеющихся у него полномочий имеющий возможность оказывать непосредственное влияние на социальную политику.

Подводя в целом итоги к данной главе исследования, еще раз обратим внимание на некоторые моменты. Допустимые ограничения конституционных прав и свобод направлены на установление границ дозволенного поведения носителей данных прав. Применительно к конституционной свободе предпринимательства введение государством ограничительных мер рассматривается как вмешательство в частные дела индивидов, в связи с чем ограничения признаются правомерными, только если они основаны на федеральном законе, признаны необходимыми и устанавливаются в строго определенных легитимных целях. Соразмерность ограничения конституционной свободы предпринимательства означает, что государственная власть не может возлагать на частных хозяйствующих субъектов обязательства свыше той необходимости, что обусловлены целью, преследуемой данной ограничительной мерой. В противном случае вмешательство государства будет признано чрезмерным.

Допустимое государственное воздействие на сферу реализации конституционной свободы предпринимательства ради удовлетворения социальных притязаний имеет объективные границы. В своих стремлениях вмешиваться в сферу основных прав и свобод государство должно ограничивать само себя, а при необходимости произвести ограничение, соблюдать их реальные пределы, поскольку чрезмерное ограничение влечет выхолащивание провозглашенной конституционной свободы, её умаление или вовсе фактически её обесценивает. Это способствует защите интересов экономико-хозяйствующих субъектов и их собственности от произвола со стороны правящей власти и социума, сохранению необходимого баланса между различными интересами общества в целом и законными правами и свободами отдельных его членов.

Чтобы считать ограничение обоснованным, необходимо убедиться, что цель ограничения обусловлена весомыми публичными интересами, достойными правовой защиты с точки зрения публичной нравственности, морали, этики и иных схожих этических оснований, но без предубеждений к конституционной свободе предпринимательства и собственности, и тем более вне эгалитарных настроений. Равным образом нецелесообразно ограничивать основные права и свободы лишь по той причине, что такое ограничение будет выгодным значительному числу других лиц. Указанные требования являются обязательными, поскольку возможность ограничений конституционной свободы предпринимательства по социальным их основаниям таит в себе угрозу потенциальных злоупотреблений.