Как уже было изложено, некоторые социальные интересы не могут быть реализованы, не ограничивая при этом конституционную свободу предпринимательства. На примерах из практики Конституционного Суда Российской Федерации попытаемся вывести определенные закономерности в его аргументации, когда реализация социальных прав обосновывается защитой интересов неопределенного круга лиц и ставится в зависимость от экономической деятельности частных хозяйствующих субъектов, то есть когда общественные интересы в значительной мере подвержены влиянию частной экономической деятельности.

I. Иные из публичных интересов могут и, как это нередко бывает, вступают в противоречие с интересами частных хозяйствующих субъектов. Происходит это по той причине, что отдельные сферы хозяйственно-экономической деятельности и (или) с учетом особенностей отдельных видов имущества значительно сказываются на социуме, члены которого оказались зависимы от воли частных хозяйствующих субъектов. Вмешательство со стороны государства в таком случае обычно признается допустимым, а если влияние на общество значительное, то и желательным[1]. Это представляется более чем разумным и рациональным, поскольку, как уже было выяснено, нахождение баланса между автономией личности, защитой частной собственности и предпринимательской инициативой и достижением общественного благосостояния или, другими словами, пропорциональное соотношение ценностей публичного и частного характера, обусловлено сутью конституционных установлений. К тому же ценности, взятые под защиту Конституцией, легитимируют саму возможность государства ограничивать основные права и свободы индивидов.

Схожим образом происходит ограничение конституционной свободы предпринимательства в связи с необходимостью реализации некоторых установленных социальных прав и гарантий неопределенного круга лиц. Как результат: публично-правовые начала превалируют над частноправовыми, а на субъекты предпринимательства возлагаются соответствующие обязательства социального характера. Другое дело, что, учитывая неопределенность статуса некоторых социальных прав, нравственные и этические их основания, необходимость ограничения конституционной свободы предпринимательства в том или ином случае возможно поставить под сомнение[2] [3] [4].

Показательным примером вышесказанного служит дело о предоставлении авиаперевозчиками несубсидированных льгот на оплату авиаперелета для детей от двух до двенадцати лет с предоставлением отдельного

-5

места . По мнению заявителей, льгота на перевозку детей авиатранспортом без предоставления компенсации затрат и без указания на социальную нуждаемость пассажиров, с которыми следуют дети, по существу возлагает на авиаперевозчика обязательства социального характера. Данные обременения не учитывают конституционно значимые интересы коммерческих лиц, в результате чего они вынуждены нести расходы для обеспечения государственных нужд без последующего справедливого возмещения. Тем самым, по мнению заявителей, нарушаются их основные права и свободы, как то: право частной собственности, принцип равенства и принцип свободы предпринимательской деятельности. Признавая оспариваемые положения Воздушного кодекса РФ[5] [6] [7] (далее по тексту - Воздушный кодекс, ВК РФ) соответствующими Конституции, Суд мотивировал свое решение следующим.

При выявлении цели государственной ограничительной меры Суд пришел к выводу, что в сфере гражданских авиаперевозок заключен весомый публичный интерес, направленный на реализацию конституционных прав граждан2. Интерес в данном случае выражается в том, что передвижение по Российской Федерации с учетом ее территориальной протяженности затруднено, уровень конкуренции, как

-5

правило, снижен, а социальная значимость, наоборот, несравнимо велика . Поэтому государство берет на себя обязанность оказывать в разумных пределах содействие гражданам в реализации их прав, обосновывая это необходимостью поддержания общественного благосостояния, нравственного благополучия и социального развития населения.

Общее конституционное требование проявлять умеренную заботу гражданах позволяет считать государственное вмешательство не только допустимым, но и в некоторых случаях необходимым. Скажем, необходимость конституционной защиты таких основополагающих социальных институтов, как семья, материнство, отцовство и детство, как это будет показано далее, возлагает на государство определенные обязательства, от которых оно не может отказаться. Такие обязательства могут быть выражены в намерении создавать необходимые условия и гарантии, направленные на охрану и реализацию прав и законных интересов всех граждан или их отдельных категорий, например, детей в возрасте до двенадцати лет.

Реализация некоторых социальных гарантий сопряжена с вмешательством в сферу реализации основных прав и свобод. Это, впрочем, не обязательно, так как предполагается, что реализация социальных гарантий должна исполняться все же силами государства - субъекта их установившего. Однако, применительно к рассматриваемому делу, возложение на субъекты предпринимательства (авиаперевозчиков) социальных обязательств публичного характера связывается с наличием у них такой собственности, от эксплуатации которой зависят социальные права и свободы неограниченного круга лиц. Доводы Суда в этом деле являются несколько обобщенными и могут быть положены в основу других решений, поэтому остановимся несколько подробнее на том, на каких теоретических предпосылках построена его аргументация.

Из смысла ст. 35 Конституции следует, что право собственности и конституционная свобода предпринимательства во взаимосвязи с другими нормоустановлениями в своем конкретном содержании, включая определение оснований и порядка их возникновения, а также объем охраны, регулируются законом и могут быть им ограничены. Ограничение такой фундаментальной конституционной ценности, как собственность, вполне допустимо[8], если не впадать при этом в крайности, свойственные солидаризму[9], в противном случае ограничения приобретут интенсивный характер и в значительной степени вытеснят индивидуальные свободы.

Необходимо, между тем, уточнить, что один только факт обладания имущественным комплексом, включенным в экономический оборот, не может выступать основанием для введения ограничений. Речь, скорее, может вестись об отдельных имущественных комплексах, эксплуатация которых в коммерческих целях сказывается на всем социуме либо затрагивает его в значительной степени[10]. Только при таких обстоятельствах за собственностью признается повышенная общественная значимость и именно в этих пределах она должна подчиняться общественному контролю.

В понятие право собственности включены лишь права индивида и его благо, а социальные права и общественное благо - в понятие использования собственности. Если от использования коммерческой собственности напрямую зависит возможность реализации некоторых социальных прав и установленных гарантий, то это позволяет говорить о ее социальной значимости[11] [12]. Следуя за сказанным, предположим, что социальная значимость собственности состоит в служении благополучию населения и обеспечении общественных нужд. Признание за собственностью социальной значимости ознаменует её переход из сферы частного права в область публичных правоотношений. «С позиции объективного критерия, - пишет А.В. Винницкий, - свойствами публичности может обладать имущество, находящееся в частной собственности, т.е. фактически выполнять тоже функциональное предназначение, как и публичная

-5

собственность» .

Свойство публичности применительно к частной собственности может означать, что она не может и (или) не должна быть предметом свободного волеизъявления своего владельца. Наличие такого имущества у индивида, по- видимому, влечет за собой возможность со стороны государства устанавливать различного рода обременения и ограничения в интересах социальной общности. Индивид - владелец собственности - в этом случае обязан соблюдать ряд требований, в том числе осуществлять свою деятельность с учётом публичной значимости принадлежащего ему имущества, а не только удовлетворять собственные интересы[13].

В свою очередь интенсивность мер государственного воздействия на собственность зависит от степени её включения в общественные отношения - чем больше конкретный объект или имущественный комплекс вовлечены в общественную жизнь, тем свободнее законодатель может регулировать содержание и границы института собственности. Помимо этого, как представляется, собственность еще тогда интенсивно ограничивается, когда в массовом сознании она не заручилась общественной поддержкой и уважением, независимо от закрепления за ней статуса конституционной ценности. Так, не смотря на то, что для общества частная собственность представляет особую значимость, во всяком случае не меньшую, по сравнению с теми иными формами, что указаны в Конституции, ввиду её общественно-полезных свойств (капиталовложения, производство, обмен товарами или услугами, общественно полезный труд), думается, все же, что она (особенно та собственность, что задействована в коммерческом обороте) таких убедительных оснований как в российском правовом сознании[14], так и среди населения1, не имеет. Данное обстоятельство необходимо иметь в виду, поскольку, как уже было выяснено ранее, оно может оказывать существенное влияние на конечные выводы органа конституционного правосудия.

Обратимся вновь к делу об авиаперевозках. Имея в виду вышесказанное, Суда посчитал, что стремление государства обеспечить частные и публичные начала в сфере гражданской авиации, и тем самым защитить интересы малолетних граждан, является допустимой целью ограничения конституционной свободы предпринимательства и права собственности.

Признав ограничительную меру пригодной и способствующей достижению искомой цели и установив то, что она не может быть достигнута иными средствами, орган отечественного конституционного контроля, вместе с тем, пришел к выводу, что отсутствие в системе правового регулирования «четкого и непротиворечивого»[15] [16] механизма возмещения авиакомпаниям расходов на перевозку детей в возрасте от двух до двенадцати лет по льготному тарифу является несоразмерным и нарушает баланс частных и публичных интересов. Возможно, данный вывод Суда следует понимать следующим образом: конституционное требование к государству проявлять заботу в отношении малолетних детей либо иные, не менее весомые нравственные основания не могут и не должны оправдывать несоразмерные ограничения основных прав и свобод, даже если они отвечают нравственным представлениям и социальным интересам большой части населения.

Из аргументации Суда следует, что ограничение конституционной свободы предпринимательства и права собственности ради социального благополучия без должной компенсации не соразмерно тому ущербу, что наносится основным правам и свободам, в том числе с учетом наличия функциональных особенностей отдельных видов имущества, поскольку на государстве лежит конституционная обязанность соблюдать баланс частных и публичных интересов[17]. Данный вывод носит принципиальный характер, поэтому остановиться на нем более подробно.

Из общего конституционного правила следует, что у государства нет права на произвольное, ничем не ограниченное вмешательство в частные хозяйственные дела индивидов, а государственно-властная деятельность в любой, в том числе в экономической сфере имеет свои допустимые пределы. Из анализа практики Конституционного Суда следует, что ограничение конституционной свободы предпринимательства и права собственности, может устанавливаться законом, только если оно не затрагивает их существо и не приводит к утрате их реального содержания[18], то есть речь идет об имманентных пределах конституционных прав и свобод. С учетом теоретических положений, изложенных ранее в данной работе, предположим, что в отношении частных коммерческих субъектов такое требование может означать следующее: всякий раз вводя ограничения и тем самым лишая участников рыночных отношений их собственности, государство должно проявлять бдительность и умеренность, чтобы не навредить их конкурентоспособности. В расширенном толковании этот вопрос возможно понимать так: введение государственных ограничительных мер должно распространяться ровно до того момента, пока они имеют возможность сохранять производительность и конкурентоспособность, которой обладали до введения ограничительной меры, то есть экономической свободой[19]. Как бы то ни было, данные выводы отчасти согласуются с требованиями о том, что государственная властная мера должна быть минимальной в своем проявлении и применяться в исключительных случаях.

Сказанное, ко всему прочему может означать, что признание за конституционной свободой предпринимательства и правом собственности статуса фундаментальных ценностей предполагает, что введение ограничительных мер не должно становиться привычной практикой обеспечения нужд государства и общества[20] [21]. «За таким пониманием, - пишет Е.А. Суханов, - в действительности скрывается чрезвычайно важное обстоятельство - запрет на произвольное вмешательство публичной власти в частные дела, в отношения частной

-5

собственности своих граждан и подданных» . При таких обстоятельствах за индивидом закрепляется право требовать усиленной конституционной защиты всякий раз, когда государство вторгается в область применения его конституционных прав и свобод независимо от того, происходит это в форме изъятия имущества или путем введения ограничительной меры.

Конституционная защита свободы предпринимательства и права собственности по обыкновению связывается с возможностью хозяйствующего субъекта требовать выплаты справедливой и своевременной компенсации. В приведенном деле Суд посчитал, что исполнение авиаперевозчиками обязанностей публичного характера за собственный счет не согласуется с целью их деятельности (извлечение прибыли), и при отсутствии механизма возмещения понесенных расходов приводит к неправомерному нарушению государством конституционного принципа стабильности и свободы хозяйствования[22]. Если это требование понимать буквально, то возложение социальных обязанностей, которым сопутствуют определенные финансовые затраты, возможно лишь при условии равноценного возмещения. Следовательно, выполнению частными хозяйствующими субъектами социально значимой деятельности корреспондирует государственная обязанность возместить соответствующие расходы. Думается, что такая компенсация является непременным юридическим требованием.

Справедливая компенсация, надо полагать, способствует защите интересов частных хозяйствующих субъектов от произвола[23] со стороны государства и общества и сохранению необходимого баланса между различными интересами. Требование справедливой компенсации соответствует и представлениям о фундаментальной справедливости, когда не допускается, чтобы одни несли неоправданные расходы ввиду осуществления мер общеполезного значения, в то время как для них самих эта «общеполезность» является сомнительной.

Между тем, несколько иное видение принципа справедливости в части возмещения расходов было продемонстрировано Конституционным Судом в более ранней практике, например, в деле об оспаривании положений п.4 ст. 104 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»[24]. Согласно этим нормоустановлениям, исключенное из конкурсной массы имущество должника, относящееся к жилищному фонду социального использования, детским дошкольным

учреждениям и объектам коммунальной инфраструктуры, жизненно необходимым для региона, подлежало передаче соответствующему

муниципальному образованию по фактическому состоянию без каких-либо дополнительных условий, в том числе без какой-либо компенсации собственнику- должнику, что затрагивало имущественные отношения между должником и кредиторами и их законные интересы. Подобное изъятие, по мнению заявителя, означало по существу не что иное, как принудительное - в силу закона - отчуждение частной собственности без предварительного и равноценного возмещения, не согласующееся с требованиями ч. 3 ст. 35 Конституции РФ.

Конституционный Суд тогда пришел к выводу, что оспоренные нормативные положения не противоречат Конституции в той части, в какой они допускают передачу вышеупомянутых объектов муниципальным образованиям с тем, чтобы обеспечить их использование в соответствии с целевым назначением. Одновременно в той части, в какой они позволяют в процессе конкурсного производства передавать соответствующим указанные объекты без выплаты собственникам разумной и справедливой компенсации, Суд посчитал не соответствующей конституционным установлениям. Из аргументации Суда по данному делу возможно прийти к следующим выводам.

Так, несмотря на то, что в Российской Федерации признаются и защищаются равным образом все формы собственности, и конституционные установления прямо не позволяют отдавать предпочтение той или иной из них[25], закрепленная в Конституции их равная защита сама по себе не исключает различного к ним отношения. Такое различное отношение возможно в тех случаях, когда государство вынуждено нести расходы и компенсировать убытки. Объясняется это тем, что отношения, связанные с обеспечением функционирования и сохранения целевого назначения объектов социального назначения, носят публично-правовой характер, а отдельные виды имущества ввиду их функциональных особенностей обладают повышенной социальной значимостью.

Сказанное позволяет предположить, что конституционный принцип равенства всех форм собственности в представлении органа конституционного контроля не означает тождества в правовом регулировании и в способах осуществления права частной и публичной собственности. По мнению А.В. Винницкого, «использование имущества физических и юридических лиц для удовлетворения их собственных интересов, с одной стороны, а государственного и муниципального имущества - в публичных целях, с другой стороны, не позволяет ставить вопрос о равенстве и неравенстве форм собственности - они различны, поскольку принципиально расходятся по своему предназначению, однако признаются и защищаются равным образом»[26].

Ввиду того, что упомянутые объекты используются не только в частных интересах, но и в интересах населения, они подлежат усиленной защите со стороны государства, что в представлении Суда согласуется с соответствующими социальными обязанностями, которые Конституция возлагает на Российскую Федерацию[27]. По этой причине исключение названных объектов из конкурсной массы и передача их муниципальным образованиям допускает ограничение прав и законных интересов должника. В этом заключается цель государственного воздействия - не сколько защита имущественных интересов муниципалитетов, а стремление государства обеспечить социальные интересы неопределённого круга лиц, которые связаны с эксплуатацией данного имущества.

Вопреки общепринятым представлениям о справедливости, согласно которым собственнику должен компенсироваться весь прямой, явный ущерб и расходы, возникшие в результате государственного волеизъявления[28] [29], применительно к этому делу Суд посчитал, что справедливой является

-5

соразмерная (разумная) компенсация , которая в отличие от полной компенсации в большей степени отвечает требованиям соблюдения баланса частных и публичных интересов. Выплата компенсации в полном объеме в связи с изъятием имущества в публичных целях и его передача муниципальным образованиям, по- видимому, не отвечала тем представлениям о справедливости, которых придерживался Конституционный Суд, поскольку спорное имущество имело особое целевое и социальное назначение и само по себе предполагало наличие расходов по его содержанию со стороны муниципалитета[30]. Возможно, это объясняется в том числе и тем, что «компенсация не должна достигать таких размеров, чтобы всякие публично значимые инновации становились экономически невыгодными в силу высоких затрат на компенсацию имущества»[31] [32].

Схожая позиция усматривается и в другой практике Конституционного Суда3, где расходы за возврат приватизированных субъектами малого и среднего предпринимательства объектов недвижимости, в отличие от предыдущего дела, несли муниципалитеты[33]. Из содержания аргументации Суда по данному делу возможно вывести следующее: создание условий и льготного правового режима для субъектов малого и среднего предпринимательства хоть и отвечает провозглашенным Конституцией целям и ценностям, но все же не допускает возможности создания материальных неудобств для местного самоуправления. Данные требования имеют особое значение в тех случаях, когда речь идет о лишении муниципальных образований объектов их собственности, необходимых для выполнения ими функций и полномочий[34]. Если такое отчуждение происходит, то интересы муниципального образования ввиду социальной значимости их деятельности, по-видимому, имеют приоритет над экономическими интересами частных хозяйствующих субъектов.

Интересы муниципалитета обеспечиваются, например, путем установления полной рыночной цены предназначенного к отчуждению имущества, а также наличием усложненной процедуры приватизации. Цена в этом случае определяется из расчета рыночной стоимости объекта недвижимости (по результатам проведения независимой оценки) в целях покрытия всех возможных материальных потерь муниципального образования. В свою очередь сумма выплаты предположительно должна быть больше, чем в предыдущем деле, поскольку компенсировать материальные потери будет уже субъект предпринимательства, а не муниципальное образование. Фактически это означает, что стоимость одного и того же объекта недвижимости может варьироваться в зависимости от того, кто будет ее оплачивать - муниципальное образование или субъект предпринимательства.

Из приведенной практики возможно вывести некоторые следствия. Во- первых, в представлении отечественного органа конституционного контроля интересы субъектов предпринимательства и публичный интерес имеют разный «вес», во-вторых, объекты недвижимости, используемые для социальных нужд, подлежат со стороны государственного образования усиленной защите по сравнению с интересами частных хозяйствующих субъектов.

Имея в виду сказанное, отметим некоторые промежуточные выводы: во- первых, социальные обременения могут быть возложены на частного хозяйствующего субъекта в силу обладания определенным имуществом или реализации какой-либо социально значимой деятельности; во-вторых, наличие общественного интереса не только предоставляет возможность государству вводить ограничительные меры, но и обязывает его в известных пределах вмешиваться в сферу основных прав и свобод; в-третьих, признание за каким- либо имуществом социальной значимости подразумевает приоритет публичного интереса перед правами и свободами её владельца.

2. Ограничение конституционной свободы предпринимательства и права собственности не всегда связывается с наличием у частного хозяйствующего какого-либо «особого» имущества или ввиду осуществления им какой-либо специфической деятельности. Ограничение конституционной свободы предпринимательства и права собственности может выражается форме взимания фискальных и иных схожих с ними платежей.

Пожалуй, все фискальные платежи так или иначе имеют социальную направленность. Основная цель их установления - удовлетворение публичных интересов. Отдавая часть своей прибыли в виде налогов и сборов, хозяйствующий субъект тем самым вносит свой вклад в общественное благосостояние. Однако рамках данного исследования интерес представляют те из них, что имеют непосредственное отношение к социальным основаниям (либо из аргументации Конституционного Суда следует, что они имеют такое отношение). На их примере рассмотрим взаимоотношения между государством и субъектами предпринимательства в сфере фискальных правоотношений.

I. Теоретическое обоснование необходимости уплаты фискальных платежей исходит из следующих соображений. Гарантию собственности как правового института возможно рассматривать в качестве одного из способов обеспечения свободы. Свобода, будучи частью конституционно-правового статуса личности, есть ценность безусловная и естественная. В статус этот, между тем, принято включать и гражданские обязанности, которые, поскольку они существуют, должны пониматься так же безусловно[35]. Скажем, вполне естественно, что свобода быть собственником и получать доход от предпринимательской деятельности влечет за собой определенные обязательства, как например, уплата фискальных платежей. Сообразно такой логике фискальный платеж выступает как обязанность, производная от права собственности лица. И даже несмотря на то, что фискальные платежи являются разновидностью государственных ограничительных мер, одно только их наличие формально не может считаться достаточным основанием для признания их нарушающими конституционные права и свободы.

Из всего многообразия дел о фискальных платежах, где предметом рассмотрения Суда выступали различного рода социальные взносы и схожие обременения субъектов предпринимательства, особый интерес представляет дело о дополнительном социальном обеспечении членов летных экипажей воздушных судов гражданской авиации[36], из которого следовало, что нельзя признать конституционно оправданным и обоснованным внесение изменений в социальное законодательство с приданием обратной силы действующему правовому регулированию порядка начисления взносов, в результате чего возможно значительное ухудшение экономического благосостояния организации- плательщика.

Интерес к данному делу связан с тем, что в нем не только разрешается вопрос допустимости и обоснованности ограничения конституционных прав и свобод частных хозяйствующих субъектов как таковых, но и то, как ограничение сказывается на правах других - зависимых в социальном плане лиц. Для этого Судом была установлена прямая взаимосвязь между конституционными правами и свободами организаций-плательщиков фискальных платежей с одной стороны, и лиц-получателей социальных гарантий - с другой.

Из конституционных установлений известно, что каждый обязан платить налоги и иные фискальные сборы. Их установление, равно как и введение налоговых льгот и послаблений, относится на усмотрение государства[37]. Конституционные нормы допускают их установление в той мере, в какой имеется содержательное обоснование и отсутствует произвольный характер[38] [39]. Данное правило следует из принципа «экономической обоснованности налогообложения», которое в свою очередь является производным от принципа соразмерности . В связи со сказанным, предположим, что пределы законодательного усмотрения при установлении, введении и взимании налогов и иных фискальных сборов ограничиваются требованием соблюдать принцип соразмерности[40]. Соразмерность в данном случае выражена в требовании к государству обосновать экономическую необходимость фискального платежа и объективные цели его введения[41]. Обратное, надо полагать, свидетельствовало бы о нарушении гарантий защиты права собственности, закрепленных ст. 8 и 35 Конституции РФ, и о наличии несоразмерного ограничения основных прав и свобод с учетом конституционно значимых целей[42].

Указанное требование надо понимать в том его значении, что в результате фискальной политики государства реализация индивидами своих конституционных прав не должна оказаться парализованной. Это обстоятельство имеет принципиальное значение тогда, когда основанием для установления фискального сбора выступают социальные притязания других лиц, то есть, когда они устанавливаются исключительно в целях реализации социальной политики. В этом случае фискальные платежи рассматриваются уже несколько под другим углом, а пригодность и обоснованность их установления определяется путем сопоставления их с притязаниями других лиц, имеющих право на социальные гарантии. Иначе говоря, выяснению подлежат следующие обстоятельства: насколько взимание фискальных платежей с частных хозяйствующих субъектов способствует защите прав и законных интересов других лиц, и каковы пределы ограничения имущественных прав частных хозяйствующих субъектов, чтобы те имели возможность исполнять возложенные на них в силу закона социальные обязательства в полном объеме.

Для определения соразмерности в этой категории дел помимо вышеизложенного, внимание Суда также сосредоточено на процедурных вопросах, как то: способ налогообложения, дискриминирующие основания или вопрос равенства в законодательном регулировании, отсутствие механизма, предоставляющего собственникам гарантии при исчислении и уплате платежей, выявление наличия или отсутствия произвольного характера действий, внешне схожих с фискальными мероприятиями.

Имея это в виду, в мотивировочной части решения Конституционный Суд обращает внимание на следующие обстоятельства. По своей правовой природе взносы, за счет которых производится выплата ежемесячной доплаты к пенсии членов летных экипажей воздушных судов гражданской авиации, являются фискальными. Как и иные фискальные платежи, они уплачиваются на началах обязательности, предполагающей наличие субординации, властного подчинения плательщика требованиям государства[43], безвозвратности и индивидуальной безвозмездности. Другими словами, их свойства позволяют применять к ним тех же требования, что и к налоговым отчислениям[44] [45] [46]. Поэтому они не должны выводиться из сферы действия ст. 57 Конституции РФ и развивающих ее правовых позиций органа конституционного контроля об

-5

условиях надлежащего установления налогов и сборов . В частности, недопустимо придавать обратную силу законам, устанавливающим новые фискальные требования или ухудшающим правовое положение лиц - плательщиков отчислений .

Данное дело показательно еще тем, что в нем отчетливо прослеживается анализ Суда на соразмерность ограничения конституционных прав и свобод[47]: с одной стороны, имеются социальные обязательства, возложенные на субъекты предпринимательства во исполнение конституционных установлений социальной направленности, с другой - индивидуальные интересы, конституционные права и свободы авиаперевозчиков, которые ограничиваются в целях реализации социальных обязательств членов летных экипажей. Это требование способствует и защите интересов получателей социальных выплат, поскольку финансовое состояние организации - плательщика непосредственно сказывается на их благополучии. Суть в том, чтобы не допустить ситуацию, при которой отдельные действия государства в области фискальной политики привели бы к существенному ограничению конституционных прав и свобод экономикохозяйствующих субъектов, нарушили бы их хозяйственную самостоятельность и возможность распоряжаться своей собственностью либо вовсе парализовали бы их деятельность.

Схожую аргументацию органа конституционного контроля по вопросу фискальной политики в части защиты интересов частных хозяйствующих субъектов возможно наблюдать в другом деле, связанном с начислением фискальных платежей субъектами предпринимательства, занятыми в сфере размещения отходов производства и потребления[48].

Не вдаваясь в подробности данного решения, отметим лишь то, что правовая неопределённость повлекла за собой применение коэффициента, при расчете пятикратно повышающего размер платы за негативное воздействие на окружающую среду, за сверхлимитное размещение отходов производства и потребления, в результате чего субъекты предпринимательства оказались не в состоянии возместить свои имущественные потери, вызванные уплатой указанного фискального сбора за своих контрагентов - хозяйствующих субъектов, в результате деятельности которых образовались размещаемые отходы. По мнению Конституционного Суда, такое состояние не отвечает требованиям справедливости и соразмерности, поскольку препятствует специализированным организациям - субъектам предпринимательства в реализации их прав на свободное осуществление предпринимательской деятельности и нарушает их право собственности. Таким образом, Суд постановил, что ситуация, при которой одни хозяйствующие субъекты фактически вынуждены нести необоснованные расходы за других лиц, не может быть признана справедливой, и по смыслу, придаваемому конституционными установлениями свободе предпринимательства и охране частной собственности, не может считаться конституционно оправданной[49].

Правовая стабильность, надежность и определенность в широком смысле[50] направлены на защиту собственности от необдуманных и противоречивых решений со стороны государства. Стоит согласиться с тем утверждением, что «защищенность - это один из компонентов смысла собственности»[51] [52], без неё теряется всякий смысл обладания собственностью, если ее нельзя применить, пустить в оборот, извлечь выгоду или распорядиться этой выгодой по собственному усмотрению. Так же теряется и смысл занятия

предпринимательской деятельностью, если доходы от её осуществления могут быть отняты в любой момент, и обосновано это будет нуждами государства либо иными весомыми, но не основанными на справедливости представлениями, а то и предубеждениями внеправового характера.

VII. Для наглядности обратимся к делу, из которого следует, что государство освобождается от обязанности возврата фискального платежа, если в процессе деятельности коммерческого лица публично-правовой характер

-5

совмещен с диспозитивными началами правоотношений . В своей жалобе заявитель оспаривал конституционность отдельных положений Федерального закона от 27 ноября 2010 г. № 311-ФЗ «О таможенном регулировании в Российской Федерации»[53], в силу которых у государства имеется возможность изымать невостребованные по истечении трехлетнего срока суммы авансовых платежей в доход федерального бюджета во внесудебном порядке и без последующего возврата. Органом конституционного контроля исследовался вопрос о том, соответствуют ли оспариваемые законоположения ч. 3 ст. 35 Конституции РФ в той части, в какой они позволяют лишать собственника принадлежащего ему имущества в виде авансового платежа, внесенного на счет Федерального казначейства, во внесудебном порядке и без какой-либо компенсации.

Конституционный Суд тогда отказал в принятии к рассмотрению жалобы в связи с ее недопустимостью по различным основаниям, в том числе ввиду следующего. По мнению Суда, наличие такого условного равенства, где одной из сторон является государство, сообщает об отсутствии в его действиях характера принудительного изъятия. Тем самым с него снимается обязанность произвести возврат денежных средств хозяйствующему субъекту. Данное дело представляет практический и теоретический интерес, а аргументация Суда является небесспорной[54] [55] [56].

Согласно общему требованию, статус правового демократического государства предполагает соблюдение условий между всеми участниками правоотношений и предоставление собственникам определенных гарантий как в гражданско-правовых отношениях, так и в отношениях между государством и

Л

личностью в публично-правовой сфере . Из содержания ст. 35 Конституции РФ следует, что лишение собственника его благ, будучи государственным волеизъявлением, направлено на принудительное прекращение права индивида и влечет за собой возникновение соответствующего спора. Разрешение такого спора о праве возможно не иначе как по решению суда . Это может означать, что в случае изъятия имущества у собственника, независимо от целей и обстоятельств, побудивших государство к таким действиям, лишь поскольку они носят принудительный характер, должен осуществляться эффективный судебный контроль[57]. В упомянутом решении, между тем, такие обстоятельства с точки зрения защиты частных хозяйствующих субъектов не выяснялись. Скорее из аргументации органа конституционного контроля следует, что действия субъектов предпринимательства являются обременительными для государства.

По мнению Суда, законодательный орган не лишен возможности учитывать специфику отношений между частными субъектами и между ними и государством, а также особенности соотношения в них частноправовых и публично-правовых, императивных и диспозитивных начал. Вероятно, это надо поминать как возможность государственной власти в сфере публичных правоотношений, к коим относится таможенное регулирование, применять диспозитивные, то есть гражданско-правовые начала, предусматривающие, если не всегда фактическое, то, по крайней мере, юридическое равенство сторон. Вступая в такие правоотношения, участники добровольно соглашаются следовать всем установленным законом правилам. Поэтому в случае «забывчивости» или «неосторожности» плательщиков, внесших авансовые платежи по собственной воле, государство имеет право их не возвращать[58].

Возможно, под такой позицией Суда надо понимать еще то, что осуществление коммерческой деятельности не только состоит из потенциальных преимуществ, но и сопровождается различного рода рисками[59] [60]. К рискам, стало быть, относится право государства изымать собственность в форме денежных средств частных хозяйствующих субъектов из-за отсутствия с их стороны «должной степени заботливости и осмотрительности по распоряжению своим имуществом». Рисковый характер предпринимательской деятельности в понимании органа конституционного контроля обязывает хозяйствующие субъекты проявлять особую осмотрительность в пользовании своими конституционными правами и свободами. В данном случае сама специфика деятельности рассматривается Судом как своего рода предпринимательский риск. Риск в том смысле, что убытки по нему не являются результатом государственно-властного волеизъявления и не подлежат возмещению. Риски - это ответственность хозяйствующего субъекта.

VI. Возвращаясь к социальным основаниям ограничения конституционной свободы предпринимательства в сфере фискальных правоотношений, нельзя не

-5

отметить еще одно дело , которое, как и предыдущее, небезосновательно подвержено критике[61]. Согласно его фабуле, имевшая место на момент рассмотрения спора правовая неопределенность позволяла отказывать лицензиату в возврате государственной пошлины за непредоставление лицензии на розничную продажу алкогольной продукции. Тем самым, по мнению заявителя, безосновательно ограничивалось его право собственности. Конституционный Суд тогда оспариваемые законоположения признал непротиворечащими Конституции.

На фоне анализа норм налогового и специального законодательства о лицензировании отдельных видов деятельности интерес представляет цель государственного ограничения конституционной свободы предпринимательства в сфере розничной продажи алкогольной продукции, которую определил Конституционный Суд как необходимость охраны со стороны государства жизни и здоровья граждан, публичной нравственности, экономических интересов Российской Федерации, обеспечения нужд потребителей в соответствующей продукции.

Разумеется, если индивидуальные интересы вступают в противоречие с публичным интересом, взявшим под охрану публичную нравственность, жизнь и здоровье граждан, то частная экономическая деятельность или её отдельные сферы подлежат большему ограничению со стороны государства, чем если такое влияние не было столь существенным. В приведенном деле Суд посчитал, что сама специфика осуществляемой предпринимательской деятельности допускает наличие повышенной социальной ответственности со стороны хозяйствующих субъектов, что налагает на них повышенные обязательства социального характера[62]. Следовательно, как и в предыдущем деле, это чревато для субъекта предпринимательства определенными финансовыми рисками и возможными потерями. С данными доводами Суда, впрочем, есть основания не согласиться ввиду следующего.

Выявив искомую цель государственной ограничительной меры и определив ее социальные основания, допустимость и пригодность, Суд вместе с тем не учел то обстоятельство, что заявителем оспаривалась правомерность невозврата государственной пошлины за лицензию, которая позволила бы ему осуществлять эту деятельность, а не государственно-властные решения, из которых бы следовало, что на нем лежат определенные социальные обязательства и соответствующие расходы. Сами по себе оспариваемые нормы налогового закона о социальной ответственности ничего не сообщали, но сообщали об этом нормы специального законодательства, которые заявителем не оспаривались ввиду хотя бы того, что они на него на тот момент еще не распространялись. Однако Суд пришел к такому выводу, что социальная ответственность, предполагающая проявление осмотрительности и особой заботы о нравственности и здоровье населения со стороны государства, является весомым основанием для ограничения конституционной свободы еще до момента начала непосредственного осуществления предпринимательской деятельности.

Заметим, что государственное ограничение само по себе не предназначено для того, чтобы возлагать на кого-либо излишние обременения, но призвано удовлетворять общие потребности и интересы для предотвращения социальных конфликтов. Если частные экономические интересы в процессе их реализации уступают интересу публичному из этого не следует, что он стоит выше основных конституционных прав и свобод. Обратное привело бы к утрате уважения к основным правам и свободам как к конституционным ценностям. Уважение к ним доказывается по крайней мере тем, что их ограничение должно рассматриваться как исключение, а не как привычная деятельность государства для обеспечения собственных нужд или нужд общества.

В указанном деле усматривается попытка со стороны Суда придать правоотношениям особую социальную значимость. Однако, как представляется, нельзя каждую ограничительную меру подводить под социальные основания и оправдывать их защитой ограничения основных прав и свобод человека. Не каждое стремление государства защитить социальные права и схожие с ними интересы должно быть одобрено органом конституционного контроля, и тем более им не должны поощряться эгалитарные и иные схожие настроения, оправдывающие неправомерное посягательство на конституционную свободу предпринимательства и право собственности. Следуя таким предубеждениям, возможно признать любое ограничение свободы предпринимательства и права собственности допустимым и непротиворечащим Конституции, однако в таком случае утрачивается всякий смысл не только анализа на соразмерность, но и конституционного контроля в целом.

Таким образом, из практики Конституционного Суда России по вопросу ограничения свободы предпринимательства в «сфере» публичного права в целях защиты социальных прав и интересов неопределённого круга лиц возможно вывести некоторые следствия. Стремления государства в области социальной политики, направленные на реализацию социальных прав и гарантий и одновременно связанные с вмешательством в сферу конституционной свободы предпринимательства и права собственности ограничиваются необходимостью соблюдения принципа соразмерности и баланса частных и публичных интересов. Ограничения этих конституционных ценностей признаются органом конституционного контроля допустимыми, если установленные социальные права и гарантии неопределенного круга лиц имеют особую значимость и не могут быть реализованы, не ограничивая при этом основные права и свободы. В данном случае Суд исходит из того, что, по общему правилу, социальная политика должна исполняться силами государства - субъекта, установившего соответствующие социальные права и обязанности, и только в том случае, когда реализация социальных прав и гарантий напрямую зависит от специфики осуществляемой хозяйствующим субъектом деятельности или его имущества, ограничения признаются допустимыми и обоснованными. Ограничения конституционной свободы предпринимательства и права собственности не должны пониматься как привычная практика обеспечения нужд государства и общества. За субъектами предпринимательства в этом случае сохраняется право требовать конституционной защиты, которая может выражаться в том числе в форме справедливой компенсации.

Из практики Конституционного Суда также следует, что стремление государства обеспечить социальные интересы и гарантии членов общества не должны приводить к несоразмерному ограничению конституционной свободы предпринимательства и связанного с ним права собственности, в том числе в тех случаях, когда ограничительная деятельность государства морально

поддерживается общественностью и преследует гуманистические и схожие с ними соображения. Реализация конституционной свободы предпринимательства направлена в первую очередь на удовлетворение собственных интересов индивидов, а не на социальное благоустройство и проведение в жизнь социальной политики.