Рассмотрение вины как условия гражданско-правовой ответственности было бы неполным без анализа форм вины.

Такое понятие, как формы вины, давно и успешно разрабатывается в уголовно-правовой науке. Наука гражданского права отстает в данном вопросе, вероятно, в связи с тем, что в правоприменительной практике данный вопрос играет более важную роль именно в уголовном праве, где он напрямую влияет на судебное решение. Рассматривая формы вины применительно к гражданскому праву, нужно учитывать те достижения, которые сделаны в смежных отраслях научного знания, но с поправкой на специфику правового регулирования гражданских отношений.

В отечественном уголовном праве под формой вины принято понимать "законодательно закрепленное сочетание интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике виновного по отношению к юридически значимым объективным свойствам противоправного деяния, во взаимодействии с внешними условиями. Соответственно, и различие в интенсивности и определенности интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике субъекта, определяет форму вины, а в пределах одной формы вины - ее виды".

Отечественная юридическая наука выделяет две формы вины - это умысел и грубая неосторожность. Указанные формы признаются и Гражданским кодексом Российской Федерации (п. 1 ст. 401). Касаемо вины в гражданско-правовых отношениях вызывает интерес мнения М.И. Брагинского и В.В. Витрянского, выделяющих три формы вины: умысел, неосторожность и грубую неосторожность. Принимая в учет данную точку зрения, будем ориентироваться на мнение законодателя о данном вопросе.

Умысел имеется в действиях субъекта, если лицом, которое совершило правонарушение, предвиделся общественно опасный характер последствий своих действий, желалось наступление этих последствий или сознательно допускалось их наступление. Из этого следует, что умысел характеризуется, прежде всего, отношением лица к совершенному им деянию. При совершении гражданско-правового деликта, лицо предвидит его последствия и желает их наступления. Можно сказать, что оно стремится к наступлению подобных последствий.

Таким образом, понятие умысла в гражданско-правовой науке оказывается близким к аналогичному понятию в уголовно-правовом понимании. В то же время следует согласиться с А.К. Коньшиной, что "недопустимо перенесение понятия "вина" как психологического отношения лица при разделении на умысел и неосторожность из сферы уголовного права в сферу гражданского без учета традиционных цивилистических конструкций.

В гражданском праве вина обладает спецификой, выражающейся в отношениях, которые характеризуются как товарно-денежные, связанные с компенсаторно-восстановительной функцией гражданско-правовой ответственности. В соответствие с новейшими научными взглядами трактовать вину как "психического отношения" нарушителя к своему поведению и его результату практически бесполезно.

Известным цивилистом М.М. Агарковым умысел и неосторожность характеризовались в советском гражданском праве так:

Умысел - предвидение лицом результата, делающего его действие (или бездействие) противоправным. Прямым умыслом является предвидение лицом этого результата и преследование цели его достижения. Умысел является эвентуальным, когда лицом предвидится и допускается, что этот результат получится, хотя непосредственно и не преследуется такая цель.

В случаях неосторожности отсутствует требуемая от лица предусмотрительность. Под неосторожностью следует понимать случаи, когда, во-первых, человеком не предвидится последствий своего действия, хотя он и должен был их предвидеть, во-вторых, когда предвидятся последствия своего поступка, но он легкомысленно полагает, что предотвратит эти последствия.

Данное понимание форм виновности М.М. Агарковым дается относительно внедоговорных обязательств. Однако такое же определение выводит он, говоря о вине как основании договорной ответственности. По его мнению: "Чтобы освободить себя от ответственности, должник обязан доказать, что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которое он не мог предотвратить. Могло быть, что должник либо предвидел невозможность исполнения и не принял мер для ее предотвращения, либо он не предвидел невозможности, хотя и мог ее предвидеть. В первом случае налицо его умысел, во втором - неосторожность".

При последующей характеристике умысла и неосторожности М.М. Агарков не останавливается на психологическом анализе форм виновности, ограничиваясь, таким образом, исключительно формально-догматическим определением этого понятия.

А.К. Коньшина характеризует умышленную вину как намеренные действия либо бездействие должника с целью неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства либо создания невозможности его исполнения. Как видим, данный автор, хотя и избегает, как показано выше, психологического подхода к умыслу как форме вины, тем не менее не может обойтись без слова "намеренные", которое показывает именно отношение виновного субъекта к своим действиям.

Умысел как форма вины имеет два основных признака: правонарушитель предвидит вредные последствия своих действий; правонарушитель желает наступления этих вредных последствий (прямой умысел) или сознательно допускает наступление вредных последствий (косвенный умысел). Предвидение вредных последствий является общим признаком прямого косвенного умысла.

Предвидение вредных последствий своих противоправных действий - осознание (сознавание, понимание) их. Желание вредных последствий - стремление к ним, исходя из тех или иных мотивов.

Лицо, сознательно не исполняющее свои обязательства, не только сознает (предвидит) возможный ущерб для других субъектов обязательства, но и стремится к нему, желает его.

Имущественные последствия при прямом и косвенном умысле одни и те же, вследствие этого у нас есть все основания одновременного рассмотрения обоих этих видов умысла. Тем не менее, психологически они не во всем совпадают друг с другом. Они совпадают юридически, т.е. по своим гражданско-правовым последствиям, вследствие этого в гражданском праве нет разграничения прямого и косвенного умысла, они объединяются общим понятием.

Умысел в качестве формы вины выражается психическим отношением правонарушителя к своим противоправным действиям и их результатам, который в подобном виде умысел представляет собой единство воли и сознания правонарушителя.

Тем не менее, в области гражданских правонарушений нам встречаются случаи, когда воля лиц сталкивается с общей волей, закрепленной в нормах права.

С психологической точки зрения, умышленной вине свойственен поэтому не только волевой момент, характеризующийся стремлением, решимостью к причинению вреда, желанием либо же допущением его, но и сознательный, интеллектуальный момент - понимание конкретной обстановки причинения, предвидение последствий. Эти элементы умысла сливаются в единый психологический акт, причем сливаются в такой степени, что их очень часто практически невозможно разграничить.

Гражданское право, регулируя имущественную ответственность за умышленное нарушение гражданского правопорядка, не придает такого значения мотивам правонарушения, как это делает уголовное право. Главное для гражданского права - это наступившие имущественные последствия, их размер. Для реализации компенсаторной функции гражданско-правовой ответственности не столь важно, руководствовалось ли лицо, нанесшее ущерб, корыстными мотивами либо сделало это из других соображений. В любом случае оно обязано компенсировать причиненный ущерб в полном объеме.

Мотивы умысла, выражающиеся психическими переживаниями, побуждающими человека к противоправному действию (или к бездействию), заставляющие его совершить (или не совершить) тот или иной поступок, всегда учитываются в процессе определения умышленной вины в гражданском праве. Но в соответствие с общим правилом указанные мотивы не влияют на объем гражданско-правовой ответственности, т.е. не относятся к квалифицирующим либо смягчающим вину обстоятельствам, как это бывает в уголовном праве. При установлении того, что основой умысла являются порочные мотивы, т.е. стремления и желания, противоречащие действующему праву, правонарушитель признается гражданским судом виновным, на него возлагается вся полнота имущественной ответственности.

Если в процессе рассмотрения того или иного гражданского дела судом будут установлены благородные мотивы, которыми руководствовался человек при нанесении имущественного ущерба другому лицу, он не признает его поведение умышленной виной.

Гражданско-правовые отношения представляют собой не только пример однонаправленных интересов их участников, они могут порождать и разнонаправленные интересы. Лицо, интересы которого противоположны интересам других участников гражданского правоотношения, может сознательно, преследуя свои интересы, идти вопреки нормам права или договора на нарушение чужих интересов, тем самым причиняя вред.

Сознание, как элемент умышленной вины, является сложным психологическим актом. В него заключаются, конечно, наряду с предвидением последствий совершаемых действий, также и отчетливое понимание всех фактических обстоятельств правонарушения (включая и объективно необходимую причинную связь между действием и результатом).

В частности, у нас есть все основания считать недобросовестного приобретателя лицом, действующим не только противоправно, но и умышленно. Его умышленная вина заключается в том, что ему наряду с предвидением последствий незаконного приобретения чужой вещи в собственность, также было известно о фактических обстоятельствах этого незаконного приобретения, т.е. он знал о том, что отчуждаемая вещь находится в собственности не "отчуждателя", а другого лица.

Вопрос, касающийся осознания фактических обстоятельств правонарушения как элемента умысла тесно связан с проблемой причинной связи. Если причинную связь между противоправным действием и вредным результатом относят к объективным основаниям гражданско-правовой ответственности, то вопрос о необходимости осознания правонарушителем при умышленной вине этой причинной связи (как и всех других фактических обстоятельств правонарушения), появляется сам по себе.

Причинная связь между действием и результатом существует объективно и не зависит от сознания действующего лица. Тем не менее, это не значит, что лицо, которое действует умышленно, не осознает этой связи. Подобное неосознание причинной связи вероятно в случаях неосторожной вины, когда причинителем не предвидятся вредные последствия своих противоправных действий, но он мог и должен был их предвидеть. Отличие умышленной вины от неосторожной в том и заключается, что в первом случае правонарушителем предвидится вредный результат и желается (либо допускается) он. Довольно очевидно, что предвидеть вредные последствия своих действий можно лишь в случае, хорошего представления всей последовательности будущих событий и их результатов.

Чтобы установить то, что лицом сознается при умысле причинная связь между действием и результатом, не обязательно собирать доказательства, которые свидетельствуют о том, что оно представляло последовательность возможных событий во всех их деталях. Довольно лишь установления того факта, что лицом понималась объективно необходимая причинная связь хотя бы в основных чертах.

Элементом умысла можно считать осознание правонарушителем противоправности своего поведения. Вопрос об осознании противоправности как элементе умысла требует специального рассмотрения.

М.М. Агарков считал, что факт противоправного действия (т.е. противоречия определенного поведения лица правовой норме) существует объективно. Вследствие этого сознание правонарушителя может понимать неправомерность своих действий, но может и не понимать. "Так называемая субъективная противоправность, - отмечает М.М. Агарковов, - есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входит в качестве их необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения".

Если включить в понятие противоправности субъективный момент виновности, как предполагал М.М. Агарков, игнорировалась бы социальная природа права, что послужило бы основанием признания психологической теории права Л.И. Петражицкого. Юридическая наука относится к общественным наукам, и как всякой общественной наукой ей не могут игнорироваться психологические факты, в частности интеллектуальные и волевые свойства человека. Однако юридическая наука не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории. Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не относятся к психологическим фактам. Это социальные факты, т.е. входят в качественно иную область.

М.М. Агарковым делается вывод, что сознание деятелем противоправности своего деяния не должно анализироваться в качестве элемента умысла. «Действие закона, - пишет Агарков, - не может быть поставлено в зависимость от ознакомления с ним того или иного гражданина. Закон, устанавливая определенный порядок, обеспечивает его осуществление независимо от того, как он понят и понят ли отдельным лицом».

С данной точкой зрения сложно согласиться. Незнание норм права не освобождает от ответственности. Считается, что каждый гражданин понимает смысл своих поступков, видит, согласуются ли они с общепринятой точкой зрения. Вступая в гражданско-правовые отношения, подписывая договор, лицо осознает, хотя бы в общем смысле, содержание соответствующих норм права. Совершая гражданское правонарушение умышленно, лицо не может не предполагать, что тем самым нарушает нормы права. Каждый знает, что договоры должны соблюдаться, что нельзя причинять ущерб имуществу, принадлежащему другим лицам, и т.д. Следовательно, противоправность как объективная категория должна рассматриваться как составная часть умысла. Противоправное действие как объективный факт является составным элементом правонарушения, а последнее представляет собой единство объективных и субъективных элементов, и только в этом виде оно приводит к гражданско-правовой ответственности. При обнаружении того, что противоправное действие совершено невиновно, ответственность за него, согласно с общим правилом, не наступит. Настоящее может иметь место, к примеру, в случаях казуса, когда правонарушителем субъективно не осознается объективно необходимая причинная связь между действием и результатом. Это же может иметь место и когда лицом, совершившим противоправное действие, не осознается его противоправность. Следовательно, вопрос об осознании противоправности может и должен быть поставлен в плоскость проблемы виновности. Противоправность (противоправное действие) есть объективный факт, сознание противоправности – субъективный факт. Тем не менее, надо признать, что осознание лицом противоправности своих действий не влияет существенным образом на соответствующие нормы гражданско-правовой ответственности.

Следовательно, вопрос о возможности осознания противоправности в качестве элемента умысла, должен решится в гражданском праве положительно. При определении ответственности за совершенное правонарушение, судом обязаны приняться во внимание не только объективные факты (противоправность деяния, вредность, причинная связь), но и субъективный факт виновности причинителя вреда. Виновностью же охватывается сознание всех объективных элементов деяния, в том числе и сознание его противоправности. Если причинитель не осознавал и не должен был по обстоятельствам данного дела сознавать противоправность своего действия, он должен быть освобожден от гражданской ответственности.

Следовательно, при рассмотрении умысла как формы вины в гражданском праве, можно отметить то, что он характеризуется четырьмя составными элементами:

1) осознанием правонарушителем всех фактических обстоятельств правонарушения;

2) предвидением вредных последствий своего поведения;

3) пониманием противоправности своих действий;

4) желанием наступления таких последствий.

Лишь если есть все данные элементы, мы можем говорить об умысле как форме вины в гражданском праве. Наряду с этим нужно учитывать то, что первые три элемента являются интеллектуальной составляющей умысла, а последний – его волевой составляющей.

Именно предвидение результатов своего поведения представляет умысел. Отсутствие такого предвидения позволяет говорить о неосторожности.

Также как и в уголовном праве, некоторыми современными исследователями выделяются в гражданско-правовой ответственности две формы умысла: прямой и косвенный.

Например, С. Киселевым, на основании соответствующей статьи Уголовного кодекса Российской Федерации, предлагается следующее определение прямого умысла в гражданском праве: "Проступок признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего деяния (действия или бездействия) и желало его наступления или предвидело возможность или неизбежность наступления антиобщественных последствий и желало их наступления". В подтверждение он приводит пример, когда должник, заведомо зная, что кредитор вот-вот обанкротится, не спешить отдавать положенные долги, хотя у него имеется такая возможность, так как он рассчитывает на то, что в общей сумятице дел его долг "канет в Лету".

Ключевые слова в этом определении касаемо понятия прямого умысла являются - слова "осознавало, предвидело, желало". Так, опять имеется ввиду психологическое отношение лица к своему деянию. Данный автор предлагает дать следующее определение косвенному умыслу: "Проступок признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало антиобщественность своего деяния (действия или бездействия), предвидело возможность наступления антиобщественных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия, либо относилось к ним безразлично". Для наглядности приводится случай, когда подрядчик чтобы сэкономить стройматериала построил заказчику гараж с недовложением цемента в раствор, который использовался в кирпичной кладке. В итоге спустя короткое время одна стена обвалилась.

Точка зрения указанного автора требует анализа по двум основаниям. Во-первых, возможно ли применить в гражданском праве касаемо гражданско-правовой ответственности аналогию с правом уголовным. Во-вторых, в какой степени оправданы определения, содержащие единственный критерий - психологическое отношение правонарушителя к своим поступкам.

Самим автором, при обосновании положительного ответа на первый вопрос, отмечается сходство правонарушений в различных сферах, общие черты, объединяющие уголовные преступления и гражданские деликты. Он обозначает, что правонарушение - родовое понятие как преступление, так и проступок, и отличие первого от второго состоит лишь в более высокой степени и тяжести характера общественной опасности. Поэтому, похожие позиции могут применяться как в уголовном, так и в гражданском праве.

Касаемо второго вопроса С. Киселев отмечает, что вина как субъективная сторона деяния всегда характеризуется интеллектуальным и волевым моментом, из сочетания которых определяется ее форма и вид.

С данными аргументами, на наш взгляд, можно согласиться, как и с тем, что если бы законодателем раскрылось содержание форм и видов вины в Гражданском кодексе, то стали бы легче решаться вопросы, которые связаны с установлением ответственности за совершенные гражданские правонарушения. По нашему мнению, прямой умысел от косвенного отделяет волевой момент, а именно желание лица наступления определенных последствий. Если лицо предвидело эти последствия, но не желало их наступления, относилось к данному аспекту безразлично - тогда можно говорить о косвенном умысле.

Таким образом, умысел в гражданском праве есть форма вины, связанная со степенью осознания правонарушителем последствия своих действий и степенью желания наступления этих последствий. Умысел может быть как прямым, так и косвенным, что снова определяется психологическими, волевыми моментами.

Основное отличие прямого умысла от косвенного - степень субъективного отношения виновного лица к последствиям своих действий. В случаях прямого умысла лицо желает наступления определенных последствий, при косвенном умысле - прямо не желает, но допускает, что такие последствия наступят. Очевидно, что прямой умысел от косвенного отделяется тонкой гранью, не обладающей на практике большим значением в связи с компенсаторной ролью гражданско-правовой ответственности, когда на размер возмещаемого ущерба не влияет не только форма умысла, но и его наличие вообще.