Принятый в Великобритании Закон о международном частном праве 1995 года не содержит коллизионных норм о неосновательном обогащении. В связи с этим решающее значение имеет сложившаяся судебная практика и английская доктрина.

Вплоть до середины XX века английская правовая доктрина уделяла незначительное внимание проблемам определения права, подлежащего применению к неосновательному обогащению, и исключительно в контексте

'у 1 л

квази-договорного обязательства (quasi-contract, quasi ex contractu).

На рубеже 30-40-х годов XX века отдельные аспекты коллизионного регулирования в сфере неосновательного обогащения стали освещаться в работах английских исследователей.[1] Толчком, вызвавшим повышенный интерес английской доктрины к разрешению коллизионных вопросов неосновательного обогащения, послужила проводившаяся в тот период правовая реформа, касающаяся так называемых «тщетных» договоров (Law Reform Frustrated Contracts Act 1943 - Акт о реформе «тщетных» договоров), согласно которой деньги, уплаченные до прекращения договора, могут быть взысканы обратно. Доктрина «тщетности» договора впервые получила практическое применение в известном деле Fibrosa Spolka Akcyjna v. Fairbairn Lawson Combe Barbour Ltd. [1943], которое стало руководящим началом для судей при разрешении аналогичных дел.[2]

На современном этапе проблемы коллизионного регулирования неосновательного обогащения рассматриваются в некоторых английских монографиях и статьях.[3] Однако, как отмечает Дж. Панагопулос, степень теоретической разработанности данной проблематики еще недостаточна для выработки ясного и продуманного подхода к определению применимого

права к реституционному обязательству. Как считает Э.Бэрроуз, изучение проблемы установления применимого права в сфере неосновательного обогащения имеет не только теоретическую, но и существенную практическую значимость в свете необходимости применения

единообразного европейского подхода, в значительной степени отличающего

218

от национального коллизионного регулирования.

Для Великобритании как страны-участницы Европейского Союза, действуют также нормы Регламента Рим II, относящиеся к обязательствам из неосновательного обогащения. Вместе с тем, изначально правительство Великобритании и английское научное сообщество выступили против включения коллизионной нормы, посвященной неосновательному обогащению, по причине отсутствия достаточного единообразия в понимании этого института в национальном законодательства государстве- членов ЕС. Впоследствии было признано, что Регламент внес ясность и четкость в ранее сложившиеся в английской доктрине коллизионные правила, регулирующие обязательства из неосновательного обогащения (так называет правило А.Дайси и Дж.Морриса «Rule 200»).

В США коллизионные вопросы обязательств из неосновательного обогащения - одна из ветвей коллизионного права, претерпевших значительное влияние современных тенденций развития международного частного права, в частности речь идет об отходе от «жестких» коллизионных формул прикрепления в сторону более гибкого коллизионного регулирования. Так, Второй свод законов о конфликте законов (1971) закрепил главенство привязки к праву, имеющему наиболее тесную связь с [4] [5] [6] правоотношением из неосновательного обогащения (the most significant relationship), заменив территориальный подход к определению права в данной области (vested rights approach), получивший закрепление в Первом Своде (1934).

Как и в Англии, главным источником норм американского коллизионного права служит судебный прецедент. Вместе с тем, в США значительным авторитетом пользуются акты неофициальной кодификации международного частного права, представляющие собой обобщение сложившейся судебной практики при разрешении вопросов определения права, подлежащего применению. На сегодняшний день таким документом служит Свод законов о конфликте законов (Restatement of the Law, Conflict of Laws), составленный Американском институтом частного права. Как отмечает А.С.Комаров, Свод, не являясь источником права, тем не менее

активно используется судами в качестве дополнительного обоснования для

221

принятия решения.

В настоящее время применяется второе издание Свода законов (Restatement Second, 1971), который исходит из принципа наиболее тесной связи в качестве основного критерия при установлении применимого права, в отличие от первого издания Свода законов (Restatement First), опиравшегося

на концепцию «vested rights approach», который устанавливал жесткие

222

коллизионные нормы.

Отличительной чертой американского коллизионного права является формирование каждым штатом самостоятельного коллизионного права, которое может существенным образом отличаться как от коллизионного регулирования таких же вопросов в других штатах, так и от коллизионных правил, складывающихся на федеральном уровне. [7] [8] [9]

Можно выделить следующие сложившиеся в англо-американской доктрине коллизионные подходы к определению права, подлежащего применению к обязательствам из неосновательного обогащения:

право страны, с которой обязательство из получения выгоды от неосновательного обогащения наиболее тесно связано (proper law of obligation to restore the benefit of an enrichment).

Данное коллизионное правило (известное как Rule 200) было впервые предложено авторами английского курса А.Дайси и Дж.Морриса. Во втором параграфе правила авторы уточняют коллизионную привязку «право страны, с которой обязательство имеет наиболее тесную связь» применительно к различным ситуациям, в связи с наступлением которых обязательство из получения неосновательной выгоды может возникнуть:

если обязательство возникает в связи с договором, правом страны, с которой обязательство наиболее тесно связано, является право, свойственное договору (proper law of the contract);

если обязательство возникает в связи с совершением сделки с недвижимым имуществом (земельным участком), правом страны, с которой обязательство наиболее тесно связано, является закон страны местонахождения имущества (lex situs);

если обязательство возникает при наступлении иного обстоятельства, правом страны, с которой обязательство наиболее тесно связано, является закон страны, где имело место неосновательное обогащение. [10]

Примечательно, что правило, изначально предназначенное разработчиками для применения к квазидоговорным обязательствам, правовая природа (опираются на теорию «подразумеваемого» договора - implied contract theory) не совпадает со сложившимся в современной английской доктрине учением о реституции, практически не изменилось с момента своего первого опубликования.[11] [12]

Правило применения закона страны, с которой любое обязательство из неосновательного обогащения имеет наиболее тесную связь (proper law of the obligation) выступает в роли общей презумпции, которая конкретизируется в специальных коллизионных привязках, подлежащих применению к отдельным категориям (основаниям), в связи с которыми наступает неосновательное обогащение (пункты a) - с) второго параграфа правила). При этом, перечень таких оснований не закрытый, думается, ввиду невозможности предусмотреть всё разнообразие случаев, могущих повлечь наступление неосновательного обогащения.

В литературе отмечаются как достоинства, так и недостатки вышеупомянутого подхода: с одной стороны, гибкость, когда отыскание права, подлежащего применению, опирается на каузальное исследование обстоятельств каждого конкретного дела, с другой стороны, отсутствие достаточной определенности при оценке значимости различных коллизионных критериев, возможность ограничительного толкования привязки «proper law of the obligation», когда под «обязательством» понимаются только обязательственно-правовые средства защиты, а средства защиты личных и имущественных прав исключаются из сферы действия данного правила.[13]

Следует учитывать, что в английской доктрине сложилась неоднозначная позиция относительно данного коллизионного принципа: одни считают его полноценным правилом определения применимого права, другие рассматривают в качестве общей презумпции. С нашей точки зрения, подход, заложенный в английском праве, «proper law of the obligation», применяется в качестве общей презумпции наиболее тесной связи обязательства с правом какой-либо страны исходя из определенного критерия или признака, к примеру, место нахождение имущества, место наступления обогащения, без указания на право конкретного государства, что напоминает аналогичную концепцию английского права «proper law of the contract» для регулирования договорных обязательств, послужившей основой для российской привязки к праву страны, с которой наиболее тесно связан договор (пункт 1 статьи 1211 ГК РФ).

При разрешении коллизионного вопроса неосновательного обогащения на основе применения критерия наиболее тесной связи авторы-разработчики

229

Дж.Моррис и А.Дайси обращали внимание на следующие моменты:

тот факт, что правоотношение, в связи с которым возникло обязательство из неосновательного обогащения, неизвестно английскому праву (к примеру, действия в чужом интересе без поручения - negotiorum gestio), не означает применение коллизионных привязок в области деликтных обязательств;

применение права, которому подчинен договор, к обязательству из неосновательного обогащения, возникающего в силу закона, основано на фикции наличия «подразумеваемой» воли сторон договора. [14] [15] [16]

Как известно, основным источником английского международного частного права является судебный прецедент. Принятый в 1995 году Закон Великобритании о международном частном праве не содержит правил для

230

определения права, применимого к неосновательному обогащению. Известно, что разработчики Закона руководствовались рекомендациями Правовой комиссии Англии и Уэльса (Law Commission for England and Wales, Private International Law: Choice of Law in Tort and Delict), в частности, о недопустимости применения коллизионных норм в области деликтов к

231

реституционным обязательствам.

Далее рассмотрим специальные привязки proper law of the obligation и сложившуюся судебную практику по вопросам определения применимого права по делам о взыскании неосновательного обогащения.

Специальные коллизионные привязки, определяемые на основании общей презумпции (proper law of the obligation)'.

1) обязательство по возврату неосновательно полученного, возникшее в связи с договором, заключенным между сторонами, регулируется правом страны, с которой договор наиболее тесно связан.

К требованиям о возврате неосновательного обогащения в рамках договорных правоотношений относятся иски о возврате денежных средств, уплаченных потерпевшим либо о предоставлении эквивалентного возмещения расходов (затрат) исполнителю за выполненные работы, оказанные услуги по договору (quantum meruit), признанному недействительным. Во всех вышеописаных случаях существование и сфера действия обязательства о возврате неосновательно полученного определяются по закону страны, которому подчинен договор, либо закону [17] [18] страны, которому был бы подчинен договор, если бы не был признан

~ 232

недействительным или незаключенным.

Впервые Палата лордов применила данный подход в ранее упоминаемом деле Fibrosa. Польская компания уплатила аванс английской компании (поставщику) в оплату будущих поставок оборудования в г. Г дыня. Впоследствии исполнение договора поставки оказалось невозможным вследствие оккупации немцами г. Гдыни в сентябре 1939 года и польская компания обратилась в суд с требованием о возврате уплаченной денежной суммы на основании реституции. Суд применил английское право как закон, которому был подчинен договор.

Наибольшую известность в научных кругах получило дело Arab Monetary Fund v. Hashim, рассмотренное Апелляционным судом Англии и Уэльса в 1996 году. Арабский валютный фонд заявил в суд требование о взыскании с бывшего президента фонда г-на Хашима сумм денежных средств, полученных последним в качестве взятки за победу в тендере на право заключения договора строительного подряда. Апелляционный суд, посчитав требование о возврате полученной суммы взятки как относящееся к неосновательному обогащению,[19] [20] [21] применил соответствующую

коллизионную привязку, т.е. закон страны, который регулировал отношения в связи с проведением незаконного тендера на строительство - право Абу Даби. Как отмечает Дж. Панагопулос, применение права Абу Даби не было обусловлено связью с местом неосновательного обогащения, поскольку все поступления от взяток приходили на счет, который был открыт в швейцарском банке, а конечным местом неосновательного обогащения была Англия.[22]

Множественность лиц при неосновательном обогащении.

В случае, когда реституционное требование возникает между несколькими со-должниками, могут возникнуть проблемы с определением применимого права, поскольку параграф 2 (а) правила 200 А.Дайси и Дж.Морриса, главным образом, предназначается для требований о возврате денежных средств с непосредственно обогатившегося получателя платежа, тогда как требование одного из должников к другим со-должникам о возмещении денег, уплаченных кредитору, остается не урегулированным. Для иллюстрации приводится следующий пример:[23] [24]

E в Англии имеет обязательство перед F во Франции по договору, подчиненному английскому праву. A в Бельгии и X в Голландии выступают в качестве поручителей E по договору поручительства, регулируемому французским правом. A уплачивает долг в Бельгии и намерен получить возмещение с X.

Как указывает К.Такаши, здесь реституционное требование сопровождает три группы правоотношений: между истцом и кредитором, между ответчиком и кредитором, и, наконец, между истцом и ответчиком. Поскольку правило 200 не устанавливает порядок разрешения противоречий между общей привязкой (proper law of the obligation) и параграфом 2 (lex contractus), становится неясно, с правом какой из этих стран реституционное требование имеет наиболее тесную связь: законом основного договора либо

237

законом договора поручительства.

Неосновательное обогащение и совместное причинение вреда.

По мнению А.Дайси и Дж.Морриса, право, подлежащее применению к требованию о возврате уплаченного между причинителями вреда, определяется на основании общей презумпции закона места совершения деликта; в случае совместного местожительства причинителей вреда в одном и том же государстве, подлежит применению закон страны совместного местожительства как имеющей более тесную связь с правоотношением,

238

нежели закон страны места совершения деликта.

Неосновательное обогащение и недействительность договора.

Наиболее часто обязательства из неосновательного обогащения наступают в связи с признанием сделки недействительной. Долгое время в Англии вопрос о праве, подлежащем применению в таких случаях, вызывал затруднения, так как Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии сделало оговорку о неприменимости ст. 10.1 (e) Римской

239

Конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам 1980 года, в силу которой закон страны, который регулирует договор, определяет последствия его действительности.[25] [26] [27] [28] Иными словами, возникала

неопределенность относительно того, каким правом следует руководствоваться для регламентации реституционных требований, возникающих при недействительности договора: подчинять статуту договора либо сделать выбор в пользу специальной привязки, применяемой к реституционным обязательствам. Только лишь с принятием Регламента (ЕС) № 593/2008 от 17 июня 2008 года «О праве, подлежащем применению к договорным обязательствам» («Рим I»), к которому присоединилось Соединенное Королевство, неопределенность в вопросе квалификации таких требований в целом была устранена.

Вместе с тем, в английской доктрине до сих пор нет единого мнения о праве, подлежащем применению к вопросам реституции при недействительности договора.[29] Основной аргумент против определения последствий недействительности сделки на основании статута договора исходит из правовой природы обязательства из неосновательного обогащения, возникающего в силу закона, а не общего волеизъявления сторон.[30] Таким образом, в отличие от большинства европейских стран, в английской доктрине сложилась двоякая позиция относительного того, подпадает ли вопрос о последствиях недействительности договора под действие права, применимого к договору (lex causae).

По мнению некоторых авторов, последствия недействительности договора входят в сферу действия права, применимого к реституционным требованиям.[31] Данный вывод нашел подтверждение в судебной практике. Так, при рассмотрении Сессионным судом Шотландии в 1997 году дела Baring Bros. & Co. Ltd. v. Cunninghame District Council[32] лорд Дж. У. Пенроуз постановил, что вопросы реституции, вызванной недействительностью сделки, подлежат регулированию в соответствии с отдельной коллизионной нормой, т.е. правом иным, нежели право, применимое к договору. Это означает, что даже если стороны прямо подчинили договор английскому праву, реституция как последствие его недействительности может определяться по праву иного государства, имеющего наиболее тесную связь с обстоятельствами, вызвавшими неосновательное обогащение. В частности, Дж. Блейки указывает, что вопросы неосновательного обогащения следует определять в соответствии с правом страны, с которой обязательство по возврату неосновательно полученного имеет наиболее тесную связь.[33] [34] [35] Вопрос о праве, применимом при недействительности договора, также был предметом рассмотрения Палаты Лордов по другому делу Kleinwort Benson

247

Limited v. Glasgow City Council.

2) неосновательное обогащение в связи со сделкой, предметом которой выступает недвижимое имущество (земельный участок) подчиняется закону местонахождения имущества (lex situs). Иллюстрацией этому служит решение, вынесенное Апелляционным судом Англии и Уэльса в 1887 году, по делу Batthyany v. Wadford. Арендатор, получивший в наследство земельные участки на территории Австрии и Венгрии, подал иск против управляющего наследственным имуществом за ухудшение (порчу) земель (fidei commis). Апелляционный суд, квалифицировав заявленное требование не как деликтное, а квазидоговорное, применил австрийское право как закон местонахождения земельного участка.

закон места неосновательного обогащения (law of the place of

enrichment).

Исторически самым первым подходом к определению применимого права в области неосновательного обогащения являлся закон места неосновательного обогащения, который предлагалось использовать в качестве генеральной коллизионной привязки либо субсидиарной привязки, применяемой в случае наступления обязательства из неосновательного обогащения не в связи с каким-либо правоотношением.[36] Впервые данное коллизионное правило было закреплено в американском Первом издании

Свода законов о конфликте законов 1934 года (§§452 and 453 U.S. First Restatement 1934).[37] [38] [39]

Первое издание Свода законов о конфликте законов предусматривало две коллизионные привязки: закон места передачи материальной выгоды (§452), регулирующий вопрос о наличии/отсутствии права на возмещение имущественных потерь, и закон места неосновательного обогащения для определения того, возлагается ли на получателя обязанность возвратить полученную денежную сумму (§453). Данные коллизионные нормы различаются по форме полученного обогащения: в первом случае выгода получена в виде каких-либо материальных благ (выполнение работ, оказание услуг), во втором случае речь идет о выгоде, выраженной в денежном эквиваленте.

В американской доктрине Первое издание Свода законов явилось воплощением теории приобретенных правах, так называемого территориального подхода к применимого праву (vested rights), сторонником которого принято считать судью Джозефа Била (Beale). В английской доктрине применение закона места неосновательного обогащения вытекает из вышерассмотренного пункта «c» параграфа 2 правила 200 А.Дайси и Дж.Морриса. Законодательство большинства стран континентальной Европы предусматривало lex loci condictionis в качестве основной коллизионной

привязки в области неосновательного обогащения. Наибольшую поддержку данный подход получил во французской доктрине.[40] [41]

По мнению шотландского исследователя Р.Лесли, все вопросы неосновательного обогащения следует подчинять закону места неосновательного обогащения, по аналогии с деликтом закон наиболее тесной связи следует применять лишь в виде исключения из общего

правила.[42]

Вместе с тем, в настоящее время закон места неосновательного обогащения (lex loci condictionis) в роли коллизионной привязки подвергается критике в зарубежной доктрине международного частного права. Применение данной коллизионной привязки затрудняется определением места локализации обязательств вследствие неосновательного обогащения. Это вызвано тем, что на практике возникает неопределенность по вопросу о том, что следует понимать под «местом неосновательного обогащения»: «место эффекта неосновательного обогащения» либо «место действия/события, которое привело к неосновательному обогащению».[43]

Проблема локализации обязательств из неосновательного обогащения традиционно рассматривается путем соотношения места потери

материальной выгоды (place of impoverishment) и места получения платежа

Л со

(place of payment).

Довольно часто обозначенная проблема поднимается в случаях, когда неосновательное обогащение связано с так называемой спецификацией (изготовлением вещи из чужого материала). В контексте Первого издания Свода законов о конфликте законов данный вопрос может быть проиллюстрирован на следующем примере:

некий г-н A привозит взятые у другого г-на B бревна в государство X, полагая, что они ему принадлежат, и затем перевозит в государство Y, где делает из бревен ящики. Г-н B требует вернуть ящики. Г-н A подает иск в суд государства X с требованием возместить ему стоимость произведенных им работ. По праву X г-н A имеет право подать такой иск, по праву Y у него нет такого права. Судебное решение было вынесено в

259

пользу B.

На данном примере видно, что местом локализации неосновательного обогащения определено действие или событие, приведшее к

неосновательному обогащению как эффекту такого действия или события.

Концептуально закон места неосновательного обогащения сконструирован по модели закона места совершения деликта, что позволяет некоторым авторам проводить параллели между этими двумя

внедоговорными обязательствами. В основном аргументация против применения lex loci condictionis сводится к тому, что поскольку закон места совершения деликта имеет недостатки, закон места неосновательного обогащения также несовершенен. В частности, к недостаткам lex loci delicti относят, во-первых, весьма незначительную связь места совершения деликта [44] [45] [46]

с основанием иска,[47] во-вторых, затруднения с локализацией места совершения деликта.[48]

Кроме того, не стоит забывать, что понятие неосновательного обогащения имеет не только чисто фактическую сторону, но употребляется в значении юридического факта, что на практике может привести к искажению данного понятия в случае слишком узкого его толкования.[49]

В англо-американской доктрине отсутствует однозначная и авторитетная позиция о применении закона места неосновательного обогащении. Критерии определения места неосновательного обогащения вырабатываются на основе судебной практики.

При рассмотрении Палатой Лордов дела Re Jogia (A Bankrupt) [1988][50] о взыскании с французского поставщика должника излишнее уплаченных денежных средств в рамках процедуры банкротства судья V.-C. Browne- Wilkinson выразил особое мнение о необходимости применения закона места неосновательного обогащения или места получения платежа как имеющего наиболее тесную связь с правоотношением, руководствуясь теорией подразумеваемого договора (theory of implied contract).

В деле Chase Manhattan Bank N.A. v. Israel-British Bank (London) Ltd.[51] судом штата Нью-Йорк в 1981 году был рассмотрен спор между нью- йоркским банком и лондонским банком о возврате ошибочно перечисленной нью-йорским банком денежной суммы в размере 2 млн. долларов США на расчетный счет ответчика в другом нью-йорском банке. На основании параграфа 2 (c) правила 200 А.Дайси и Дж.Морриса судья Гоулдинг применил право штата Нью-Йорк, согласно которому ответчик признается
доверительным собственником денежных средств (a constructive trustee of the moneys).

Таким образом, на современном этапе, несмотря на очевидную простоту в применении, закон места неосновательного обогащения в роли единообразного коллизионного критерия, который смог бы охватить все разнообразные случаи неосновательного обогащения, отвергается англоамериканской доктриной. [52] [53]

закон страны, с которым правоотношение имеет наиболее тесную

связь (law of the state which has the most significant relationship)

В соответствии с данным подходом обязательство из неосновательного обогащения подчиняется праву страны, с которым наиболее тесно связано возникшее правоотношение.

Разработка нового подхода к определению права, подлежащего применению, явилась закономерным результатом развития американского коллизионного права, главной тенденцией которого явился принцип наиболее тесной связи как основной критерий для выбора права, подлежащего применению, в области договорных, внедоговорных обязательств (деликты и неосновательное обогащение).

В настоящее время данное коллизионное правило получило закрепление в § 271 Второго издания Свода законов о конфликте законов (Second Restatement, Conflict of Laws, 1971), призванного заменить устаревшее правило о законе места неосновательного обогащения как не

отвечающего современным тенденциям коллизионного регулирования.

При выработке правила Restatement Second преследовалась цель установления единого коллизионного правила, применимого ко всем случаям неосновательного обогащения.[54] [55]

Для целей определения применимого права доктрина разделяет все случаи неосновательного обогащения на две категории: 1) право, применимое к ситуациям, когда обязательство из неосновательного обогащения возникает в связи с существующим или предполагаемым правоотношением сторон - пункт 2 (а) § 271 Restatement Second); 2) право, применимое к ситуациям, когда неосновательное обогащение не основано на предшествующем правоотношении сторон - пункт 2 (b), (c), (d), (e) § 271

Л/ГО

Restatement Second. В первом случае подлежит применению право страны, которому подчинено существующее или предполагаемое правоотношение, сопровождающее неосновательное обогащение (к примеру, договор, траст, фидуциарное обязательство и т.п.),[56] [57] [58] во втором случае вопрос о выборе права разрешается на основе принципа наиболее тесной связи, при определении которой суд оценивает контакты (связи) реституционного правоотношения из установленного списка с целью выявления правопорядка,

270

имеющего наиболее существенную связь с обстоятельствами дела.

Установление применимого права на основании критерия наиболее тесной связи опирается на доктрину правительственного интереса (government interest analysis), оказавшую значительное влияние на

развитие американского коллизионного права на протяжении последних

272

пятидесяти лет.

В американской доктрине данный подход рассматривается в контексте схожей ему английской модели “proper law of the obligation”, послужившей началом перехода от метода «привязки» к новому коллизионному методу «подхода». В отличие от метода «правила», когда суд, следуя заранее установленной формуле прикрепления, обращается к праву определенного государства, применение метода «подхода» предполагает поиск надлежащего правопорядка путем оценки («взвешивания») списка контактов (связей), которые имеет правоотношение с различными правовыми системами, на предмет их существенности или значимости в целях наиболее точного разрешения проблемы выбора права.

Вместе с тем, в отличие от германской модели lex causae condictionis английская доктрина proper law of the obligation и американский подход на основе принципа наиболее тесной связи (the most significant relationship approach) не являются коллизионными нормами, указывающими право страны, подлежащее применению к неосновательному обогащению, предлагая лишь подход к определению применимого права путем установления общей презумпции, конкретизируемой в специальных презумпциях, применимых для отдельных случаев неосновательного обогащения либо путем указания примерного перечня контактов, подлежащих оценке судом для целей отыскания надлежащего правопорядка.

Таким образом, с точки зрения американской доктрины установление применимого права на основе критерия наиболее тесной связи должно осуществляться с учетом конкретных обстоятельств дела, что позволяет говорить о казуистичности данного подхода. В качестве ориентира в [59] [60] процессе поиска применимого права пункт 2 § 271 Свода закрепляет примерный перечень (контактов) связей неосновательного обогащения с тем или иным правопорядком. При этом, при определении применимого права

274

суд должен принимать во внимание установленные принципы (§ 6 Свода).

Поскольку перечень контактов носит незакрытый характер, оценка (взвешивание) контактов производится судом по своему усмотрению, исходя из характера и обстоятельств конкретного дела, что не позволяет достичь

275

единообразного результата разрешения коллизионных вопросов.

Ключевой категорией является термин «relationship», который во Втором издании Свода используется в значении «связи» правоотношения с той или иной правовой системой. Вместе с тем, по аналогии с понятием «Rechtverhaltniss» в германском праве англо-американская доктрина использует категорию «preexisting relationship» для обозначения

предполагаемого или существующего правоотношения, в связи с которым может наступить обязательство из неосновательного обогащения. По мнению П.Хея, категорию «preexisting relationship» следует трактовать широко, охватывая, помимо договорных правоотношений, отношения, предметом которых выступает имущество.[61] [62] [63] Вместе с тем, в отличие от германского «Rechtverhaltniss», Restatement Second не включает в данную категорию случаи так называемого ошибочно предполагаемого правоотношения. [64]

По убеждению П.Хея, правило Restatement Second не дает ответы на некоторые вопросы, в частности, определение момента возникновения предполагаемого правоотношения, «основного правоотношения», составляющего основание (cause of action) иска о неосновательном обогащении. Как считает автор, указанные затруднения вызваны многозначностью самого термина «relationship», используемого в одних случаях в значении существующего правоотношения, сопровождающего неосновательное обогащения; в других - для обозначения «центра тяжести», т.е. наиболее существенной связи (контакта) с тем или иным правопорядком. Возможным способом разрешения проблемы явилось бы закрепление в Restatement Second четких критериев разграничения между случаями, когда неосновательное обогащение возникает в связи с существующим правоотношением, и случаями, когда такое правоотношение не возникло, но предполагается между сторонами.

Следует отметить, что, в отличие от германской доктрины, американский Restatement Second не содержит правил о выборе права к отношениям из неосновательного обогащения с участием третьего лица. Исключение составляют случаи, вытекающие из агентских соглашений и договора хранения (депозита), которые подчиняются праву, применимому к существу правоотношения. Во всех остальных случаях применимое право

279

определяется исходя из общего критерия наиболее тесной связи.

На сегодняшний день концепция наиболее тесной связи для целей определения применимого права пользуется популярностью. Однако, есть авторы, которые критично оценивают значение правила Restatement Second применительно к обязательствам вследствие неосновательного обогащения. Так, Дж.Панагопулос отмечает, несмотря на то, что рассматриваемое коллизионное правило обеспечивает гибкость в выборе права, оно не позволяет достичь определенности, поскольку вопросы установления наиболее тесной связи в каждом конкретном случае остаются на широкое усмотрение суда. К такому выводу приходит автор, изучив судебную практику. В частности, по несложным делам, когда правоотношение имеют очевидную тесную связь только с одной страной, такой подход работает,[65] [66] [67] [68] тогда как по делам со сложной фабулой дела, когда отдельные элементы правоотношения тесно связаны одновременно с разными правопорядками, выбрать из них надлежащий правопорядок вызывает трудности, поскольку

судьи не знают, чем руководствоваться для оценки значимости отдельных

282

элементов правоотношения по отношению к другим.

Другой авторитетный американский ученый А.Эренцвейг утверждает, что идея выработки во Втором Своде законов единой универсальной коллизионной нормы, применимой ко всем случаям неосновательного обогащения, не увенчалась успехом, даже в отношении определенной группы случаев, поскольку суд, рассматривающий дело, будет всегда руководствоваться своими соображениями «справедливости», стоящими

283

выше избранного права.

К аналогичному заключению приходит также американский юрист Питер Хей в своей работе, посвященной сравнительно-правовому анализу американской модели, закрепленной во Втором издании Свода законов, и германского lex causae condictionis, объясняя это невозможностью установления единых критериев наиболее тесной связи для всех случаев

284

неосновательного обогащения, возникающих на практике.

Резюмируя вышеизложенное, следует признать, что подход, основанный на принципе наиболее тесной связи, является своеобразным аналогом английской доктрины «proper law of the obligation», а также имеет много общего с германским коллизионным правилом «lex causae condictionis». [69] [70] [71]

закон совместного гражданства (или места жительства) сторон (lex

patriae/domicilii of the parties)

Данный коллизионный подход к отысканию применимого права берет свое начало в конце XIX века. Этот подход был предложен представителями французской доктрины международного частного права (Ф.Лорен, А.Вейсс) в отношении любых квази-договорных обязательств, том числе из неосновательного обогащения. Как считает Ф.Лорен, поскольку квазидоговорные обязательства возникают в силу закона и опираются на волю сторон, их следует рассматривать по аналогии с договором. В связи с этим данным автором отвергается идея приравнивания квази-деликтов к квазидоговорным обязательствам и сформулировано специальное правило: если стороны имеют гражданство одного и того же государства (одинаковую национальную принадлежность), подлежит применению личный закон сторон, в противном случае отношение регулируется законом места совершения акта. [72] [73] [74] [75] В пользу определения применимого права по принципу национальности сторон также высказывались некоторые германские авторы

лоо

(Э.Цительманн, Э.Франкенштайн).

На сегодняшний день данное правило практически не применяется и представляет интерес исключительно с точки зрения эволюции коллизионных подходов в области неосновательного обогащения. Непопулярность личного закона объясняется разными причинами. Так, по мнению Т.Беннет, личный закон должника не может претендовать на роль генерального универсального правила, так как рассчитан на весьма ограниченное количество случаев, отсутствует связь с фактической ситуацией, в рамках которой наступило неосновательное обогащение, кроме того, возможна произвольность (случайность) достигаемого результата применения данной коллизионной нормы. [76]

Вместе с тем, закон личного закона сторон закреплен в качестве основного коллизионного правила для определения права, применимого к требованиям о возврате недолжно уплаченного в таком авторитетном документе региональной унификации международного частного права, как Кодекс Бустаманте.[77] [78]

закон страны суда (lex fori)

Идея применения закона страны суда в качестве основного коллизионного принципа для определения права, применимого к случаям неосновательного обогащения, принадлежит авторитетному американскому автору А.Эренцвейгу. В своей известной работе «Restitution in the Conflict of Laws: Law and Reason versus the Restatement Second» данный автор подверг серьезной критике lex causae как основного подхода проекта Второго издания свода законов о конфликте законов (Draft Second Restatement, Conflict of Laws).

По мнению А.Эренцвейга, обращение к закону страны суда опирается на многочисленную судебную практику, когда суды почти всегда применяли свое собственное право по реституционным спорам. Как считает данный автор, в пользу права страны суда указывает также квалификация реституции в качестве средства защиты права (remedy), относящегося к процессуальному праву.[79] Кроме того, целесообразность применения данного коллизионного правила вытекает из природы неосновательного обогащения, в основе

которого лежит принцип справедливости, оценка которому может быть дана

293

не иначе, как судом страны судебного разбирательства.

Вместе с тем, А.Эренцвейг допускал одно исключение из общего правила lex fori: «суд может воздержаться от применения собственного права в пользу иностранного права, когда любая из сторон разумно полагала на применение иностранного права».[80] [81] [82] При этом, в ходе оценки такого разумного ожидания (reliance) не должна приниматься во внимание квалификация спора для целей определения применимого права, что, однако, не устраняет неопределенность относительно критериев reliance.

Применение закона страны суда (lex fori) для целей определения применимого права в области неосновательного обогащения не получило поддержки в зарубежной литературе. Так, по мнению Х.Гаттеридж и К.Липштейн, установление закона страны суда может привести к злоупотреблениям сторон при разрешении вопроса о применимом праве путем обращения стороны в суд той страны, законодательство которой предусматривает наиболее благоприятное регулирование. П.Хей считает, что подход, основанный на законе страны суда, следует отвергнуть, поскольку он не учитывает намерения сторон, которые служат решающим фактором для целей выбора применимого права, в частности, речь идет о случаях взыскания неосновательно полученного при расторжении договора, признания его незаключенным или заключенным под влиянием обмана, намеренного уклонения от закона.[83] [84] Как полагает Дж.Панагопулос, опираясь на сложившуюся судебную практику, реституция относится скорее к праву материальному, нежели к праву процессуальному и, соответственно, должна подчиняться lex causae191

В литературе разрешение коллизионного вопроса на основе закона страны суда обосновывается соображениями защиты публичного порядка страны суда, под которым принято понимать основополагающие положения, которые в силу их особого значения для страны призваны регулировать правоотношение, независимо от подлежащего применению права. Таким образом, единственным допустимым оправданием для отказа в применения иностранного права в пользу материального права страны суда является оговорка о публичном порядке. В США доктрина публичного порядка опирается на теорию правительственного интереса (government interest approach), оказавшего значительное влияние на развитие американского коллизионного права. [85]

Проблема публичного порядка применительно к неосновательному обогащению рассматривается в работе Стивена Ли. По его мнению, в частности, судья может отказать во взыскании или, наоборот присудить неосновательно полученное, опираясь на нормы собственного материального права, если установит, что применение иностранного права приведет к последствиям, несовместимым с отечественным правопорядком, в том числе косвенно.[86] Вместе с тем, как признает С.Ли, при решении вопроса о противоречии публичному порядку сохраняется некоторая степень неопределенности относительно круга обстоятельств, подлежащих оценке с точки зрения публичного порядка, устанавливаемых судьей самостоятельно исходя из конкретной фабулы дела.[87] При этом, подчеркивается, что отказ в применении иностранного права не должен ставиться в зависимость от

формы, содержания или мотивов применяемого закона, предметом оценки могут быть только последствия применения иностранного права.

Можно привести несколько примеров применения закона страны суда со ссылкой на оговорку о публичном порядке:

Апелляционный суд Сингапура рассмотрел дело Thahir v. Pertamina [1994], которое касалось приведения в исполнения constructive trust в отношении имущества, полученного третьей стороной (г-жой Ташир), заведомо осведомленной о том, что имущество отчуждалось в нарушение фидуциарного обязательства. Суд признал г-жу Ташир вовлеченной с незаконную коррупционную схему. Несмотря на наличие связи дела с индонезийским правом, суд применил право Сингапура в целях недопущения нарушения публичного порядка страны суда и обязал г-жу Ташир вернуть неосновательно полученные денежные средства.

В деле National Commercial Bank v. Wimborne [1978] Верховный суд Нового Южного Уэльса в Австралии рассмотрел спор о взыскании с жителя Уэльса Вимборна денежных средств, полученных им в результате предоставления ложных заверений. Вимборн получил целевой заем в швейцарском банке под гарантию Национального коммерческого банка Саудовской Аравии, выданной, в свою очередь, под индемнити (indemnity) принца Саудовский Аравии для целей строительства торгового комплекса. Однако, полученные денежные средства были использованы ответчиком не по целевому назначению. Применив закон страны суда, суд взыскал с г-на Вимборна денежные средства, полученные им обманным путем.

В деле United States Surgical Corporation v. Hospital Products International Pty Ltd [1982] американская корпорация (истец) предъявила иск о взыскании с австралийской компании (ответчик) неосновательного обогащения, полученного ответчиком путем намеренного нарушения своих

[1994] S.L.R. 257, 272.

[1978] 5 B.P.R. 11, 598 (N.S.W.S.C.). [1982] 2 NSWLR 766.

обязательств, вытекающих из контракта, Верховный суд Нового Южного Уэльса в Австралии отказал в применении закона штата Нью- Йорк/Коннектикут, которому был подчинен контракт, на том основании, что применение такого закона, не признающего реституцию в сфере фидуциарных отношений, противоречит публичному порядку закона страны суда.

На современном этапе закон страны суда (lex fori) в качестве правила определения права, применимого к неосновательному обогащению, не закреплен ни в национальном законодательстве, ни в международноправовых актах. Отказ от привязки к закону страны суда обусловлен рядом причин: применение закона страны суда в качестве коллизионного правила определения статута неосновательного обогащения, во-первых, исключает применение права других правопорядков, с которым могут быть связаны элементы правоотношения из неосновательного обогащения, во-вторых, не учитывает позиции и интересы сторон для целей выбора применимого к их отношениям правопорядка, которые, как правило, имеют приоритет в свете расширения принципа автономии воли сторон, поэтому возможность выбора сторонами права не должна быть ограничена правом страны суда, в пользу данного довода служит исключение положения о выборе сторонами обязательства только права страны суда из статьи 1223 ГК РФ, в-третьих, приводит к сложностям при квалификации отношений из неосновательного обогащения по иностранному праву в случае невозможности толкования данного института по закону страны суда ввиду многообразия подходов к понятию «неосновательное обогащения» (может относиться к материальному либо к процессуальному праву).

С учетом изложенного, можно резюмировать, что, несмотря на некоторые достоинства (к примеру, исключает необходимость установления содержания иностранного права, требующего больших затрат и времени), закон страны суда не отвечает критериям единого универсального коллизионного правила, которое бы охватывало самые разнообразные случаи неосновательного обогащения, и может применяться лишь в исключительных случаях, когда обращение к собственному материальному праву необходимо для защиты национальных интересов страны, в которой рассматривается спор, на основании оговорки о публичном порядке, либо путем применения сверхимперативных норм страны суда.

статут фактора неосновательности обогащения (proper law of

unjust factor)

Совершенно новый подход к разрешению проблемы выбора права в области обязательств из неосновательного обогащения предлагает Дж.Панагопулос.[88] [89] В частности, по его мнению, вопросы неосновательного обогащения должны подчиняться закону страны, имеющей наиболее тесную и реальную связь с ключевым элементом иска о взыскании неосновательного обогащения - фактором неосновательности обогащения, под которым понимается обстоятельство, в силу которого обогащение одного лица за счет

305

другого признается неосновательным, т.е. без правового основания. Предполагается, что такая коллизионная норма будет учитывать как правовую природу кондикционного требования, так и всё разнообразие обстоятельств, приводящих к наступлению неосновательного обогащения.

На первый взгляд, усматривается аналогия с основаниями недействительности сделки, когда право, применимое при определении недействительности сделки, определяется на основании единого генерального статута недействительности сделки, в качестве общей коллизионной нормы, субсидиарные статуты недействительности сделки подлежат применению в качестве специальной коллизионной нормы при отдельных основаниях недействительности сделки.[90]

Как ранее было рассмотрено в главе 1, посвященной анализу понятия неосновательного обогащения в российской и зарубежной доктрине, отсутствие правового основания для обогащения является одним из необходимых условий наступления обязательства из неосновательного обогащения. При этом, фактическая сторона неосновательного обогащения - сам факт перехода материальных благ из имущественной сферы одного лица за счет другого лица не имеет значения для констатации основания возникновения кондикционного обязательства.

Как считает Дж.Панагопулос, по аналогии с деликтными обязательствами, где применимое право определяется по закону страны, которым действия ответчика по причинению вреда относятся к противоправному деянию, обязательства из неосновательного обогащения должны подпадать под действие закона страны, признающего совершенное обогащение за счет другого лица неосновательным. При этом, даже в случае если неосновательное обогащение имело место в стране иной, нежели обстоятельства, повлекшие неосновательность обогащения, решающим должен быть статут неосновательности обогащения, а не закон страны места

ЛЛО

обогащения.

К преимуществам предлагаемого правила автор относит предсказуемость и гибкость при определении применимого права.[91] По сравнению с законом места неосновательного обогащения, результат применения которого зачастую носит произвольный характер, поскольку место обогащения не во всех случаях обладает необходимой связью со сторонами или обстоятельствами дела. Гибкость при определении надлежащего правопорядка проявляется в исследовании всех фактических обстоятельств, послуживших основанием для обращения в суд с требованием

о возврате неосновательного обогащения. Так, на примере, связанном с совершением банком, ведущим дела в Англии, ряда ошибочных платежных операций за определенный финансовый год показано, что именно статут неосновательности обогащения позволяет достичь наиболее оптимального результата в выборе права: во-первых, право подлежит применению одновременно ко всем ошибочно совершенным платежам, а не к каждому отдельному платежу, как было бы в случае применения закона места неосновательного обогащения, во-вторых, выбор права не требует установление всех конкретных обстоятельств дела, что обеспечивает его независимость от усмотрения суда.[92]

В зависимости от конкретных обстоятельств дела закон страны, имеющей тесную связь с неосновательностью обогащения (proper law of the

312

unjust factor), может иметь следующие разновидности:

закон места, с которым обстоятельство неосновательности обогащения наиболее тесно и реально связано (law of the place with which the alleged unjust factor has its closest and most real connection);

закон страны, с которой обстоятельство неосновательности обогащения наиболее тесно и реально связано (law with which the alleged unjust factor has its closest and most real connection).

В связи с этим в целях коллизионного регулирования Дж.Панагопулос разделяет все возможные случаи неосновательности обогащения на две категории:

> случаи, при которых неосновательность обогащения базируется на событии/действии (event-based unjust factors), что позволяет локализовать неосновательность;

> случаи, при которых неосновательность обогащения выражена в форме правовой нормы (law-based unjust factor).

Соответственно, для ситуаций первой категории применимое право определяется по закону места, которое наиболее тесно и реально связано с конкретным обстоятельством, в силу которого обогащение признается неосновательным (основанием кондикционного иска), а в отношении второй категории случаев вопросы неосновательного обогащения подчинены праву страны, с которой обстоятельство неосновательности обогащения имеет

313

наиболее тесную и реальную связь.

К первой категории относятся случаи получения неосновательного обогащения:[93] [94]

вследствие ошибки (mistake), по принуждению (illegitimate pressure), в результате невозможности встречного исполнения (failure of consideration), от неуправомоченного лица (unauthorized transfer), реституция в результате правонарушения (restitution for wrongs).

Вторая категория включает случаи, когда неосновательность получения обогащения вытекает из закона, а обстоятельство неосновательности не имеет реальной локализации (locus): совершение платежей с превышением полномочий (ultra vires payments), принуждение (legal compulsion), отсутствие правового основания, полномочий и правоспособности (illegality, incapacity).[95]

По замыслу автора подхода, представленные категории случаев неосновательного обогащения не образуют отдельные коллизионные нормы права, являясь, по сути, конкретизацией генерального статута

неосновательности обогащения.[96] Выбор применимого права будет зависеть от правильной квалификации обстоятельств дела, для чего судья должен установить основание иска о неосновательном обогащении (cause of action in

unjust enrichment) и определить категорию обстоятельств, на которые ссылается истец в обосновании неосновательности обогащения (unjust factor).

Таким образом, по мнению Дж.Панагопулоса, в отличие от места неосновательного обогащения, в качестве критерия генеральной привязки для целей отыскания применимого права следует использовать существенный элемент кондикционного правоотношения, каковым является основание, в силу которого обогащение становится неосновательным (unjust factor).