В соответствии со ст. 46 Конституции РФ, каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод. Статья 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Европейской конвенции) закрепляет право на справедливое судебное разбирательство. Российская Федерация Федеральным законом № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» от 30.03.1998 г. ратифицировала Европейскую конвенцию, признав ipso facto (т.е. в силу самого факта, автоматически) и без специального соглашения юрисдикцию Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней. Таким образом, положения данной Конвенции, в том их толковании, которое дается в решениях Европейского суда по правам человека, являются в соответствии со ст. 15 Конституции РФ частью правовой системы РФ.

Соответственно, Российская Федерация обязана обеспечить беспрепятственную реализацию положений ст. 6 Европейской конвенции на своей территории. Учитывая, что право каждого на судебную защиту его прав и свобод, без сомнения, очень близко по своему содержанию праву на «справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона», в содержание конституционного права каждого на судебную защиту его прав и свобод следует включать как минимум все те элементы, которые включаются и в содержание права на справедливое судебное разбирательство[1]. Реализация права каждого на судебную защиту не может быть признана состоявшейся, если нарушено право соответствующего субъекта на справедливое судебное разбирательство. В то же время содержание соответствующего конституционного права может быть шире содержания конвенционного права на справедливое судебное разбирательство, например, за счет:

предоставления в РФ права на судебную защиту дополнительным субъектам, не наделенным правом на справедливое судебное разбирательство в соответствии с Конвенцией;

расширения объема прав субъектов права на судебную защиту (по сравнению с правами субъектов права на справедливое судебное разбирательство), а также предоставления им дополнительных гарантий реализации их прав;

наличия случаев, когда судебная защита в форме осуществления правосудия или в форме осуществления судебного контроля, не являющегося правосудием (например, дача судом разрешения на контроль и запись телефонных и иных переговоров), реализуется в публичных интересах, в том числе и вопреки отказу субъекта от реализации своего права (к примеру, в случае согласия подсудимого с обвинением).

При этом непременно должно соблюдаться правило, в соответствии с которым такое «расширение» содержания соответствующего права не должно препятствовать реализации конвенционного права на справедливое судебное разбирательство в том его толковании, которое дается Европейским судом по правам человека.

Поэтому вопрос о том, какое влияние правила доказывания и принятия решений в уголовном судопроизводстве оказывают или могут оказывать на гарантирование каждому судебной защиты его прав и свобод, не может рассматриваться без учета анализа правовых позиций Европейского суда по правам человека, касающихся проблем доказывания по уголовным делам, определения места правил доказывания в обеспечении права на справедливое судебное разбирательство.

Прежде всего, отметим, что Европейский суд по правам человека никогда не рассматривал специально вопрос о целях доказывания: для него представляется бесспорным то обстоятельство, что целью судебной деятельности является установление истины. В то же время право на справедливое судебное разбирательство понимается им исключительно как право на должную (справедливую) правовую процедуру, но не включает в себя право на получение благоприятного судебного решения.

Суд неоднократно заявлял о том, что решение вопросов допустимости доказательств относится к полномочиям каждого отдельного государства. Более того, он, как правило, отказывается исследовать вопросы обоснованности судебного решения, достаточности доказательств по уголовному делу для вынесения приговора, поскольку это прерогатива внутренних судов.

Тем не менее содержание ст. 6 Конвенции (в толковании, даваемом ему ЕСПЧ) и необходимость обеспечения ее реального и исполнимого характера (а не иллюзорного и декларативного) приводят в ряде случаев ЕСПЧ к необходимости формулировки им своей позиции относительно некоторых аспектов допустимости доказательств, распределения бремени доказывания, требований к определению круга доказательств, которые необходимо исследовать по уголовному делу, и даже критериев оценки доказательств и обоснования выводов по делу. Так, в Постановлении по делу «Попов против Российской Федерации» Суд указал: «Несомненно, функцией Европейского суда не является выражение мнения по вопросу относимости доказательств или, в более общем плане, о виновности, либо невиновности. Вместе с тем Европейский суд должен оценить, было ли разбирательство дела в целом, включая то, каким образом были собраны доказательства, справедливым»[2].

Сравнение проанализированных позиций Европейского суда по правам человека с уголовно-процессуальным законодательством Российской Федерации и практикой его применения позволяет увидеть следующее.

Некоторые нормы УПК РФ напрямую препятствуют реализации изложенных правовых позиций ЕСПЧ, а стало быть, не обеспечивают гарантирования каждому судебной защиты его прав и свобод, препятствуют реализации права каждого на судебную защиту. Например, в силу ч. 4 ст. 281 УПК РФ заявленный в суде отказ потерпевшего или свидетеля от дачи показаний не может являться основанием для отказа в оглашении его показаний, данных в ходе предварительного расследования, если эти показания получены в соответствии с требованиями ч. 2 ст. 11 УПК РФ. Между тем такое правило может войти в противоречие с правом обвиняемого на допрос свидетелей обвинения с учетом тех его границ, которые сформулированы ЕСПЧ.

В других случаях, хотя действующий уголовнопроцессуальный закон и позволяет следовать позициям ЕСПЧ по вопросам доказывания либо содержит положения, которые могут быть истолкованы в соответствии с такими позициями, российская правоприменительная практика, тем не менее, зачастую строится без их учета. Примером здесь могут быть ситуации допроса анонимных свидетелей, оглашения в суде показаний неявившихся свидетелей в случаях, предусмотренных ч. 2 ст. 281 УПК РФ, случаи отказа суда в приобщении к делу и исследовании результатов опросов свидетелей, произведенных защитниками, складывающаяся практика оценки показаний обвиняемого, заключившего досудебное соглашение о сотрудничестве, при рассмотрении уголовного дела по обвинению его соучастников[3].

В третьих ситуациях российское уголовно-процессуальное законодательство требует от правоприменителя того же поведения, что и ЕСПЧ, однако соответствующие правила «привычно» не вполне реализуются на практике (например, правила относительно мотивированности судебных решений и непредвзятого подхода к доказательствам обеих сторон).

И лишь некоторые позиции ЕСПЧ по вопросам доказывания находят (хотя зачастую и со значительным трудом) свое отражение в российской правоприменительной практике. Примером тому может служить постепенное восприятие в практике запрета на использование в доказывании данных, полученных в результате провокации, если отсутствуют данные, свидетельствующие о том, что преступление было бы совершено и без какого- либо вмешательства правоохранительных органов.

Причины недостаточно адекватного отражения в российской правоприменительной практике правовых позиций ЕСПЧ по вопросам доказывания в свете реализации права на справедливое судебное разбирательство, по-видимому, многочисленны и не сводятся только к формально-юридическим аспектам, затрагивая как правосознание российских правоприменителей, так и вопросы организации деятельности суда, обеспечения его реальной независимости. Однако некоторые изменения в области нормативно-правового регулирования деятельности по доказыванию в уголовном процессе, как представляется, способны оказать положительное влияние на реальное гарантирование каждому права на судебную защиту его прав и свобод, реализацию этого конституционного права в уголовном судопроизводстве. В частности, видятся необходимыми:

пересмотр устоявшегося подхода к понятию состязательности и реальному наполнению данного принципа, поскольку его действующая нормативноправовая формулировка способна создавать проблемы для реализации того его содержания, которое небезосновательно вкладывает в него Европейский суд, позволяя, напротив, истолковывать его способом, препятствующим реализации права обвиняемого и потерпевшего на справедливое судебное разбирательство и, соответственно, права на судебную защиту и доступ потерпевшего к правосудию;

утверждение ассиметричного подхода к вопросам допустимости доказательств обвинения и защиты, возможности принятия и исследования (в том числе с точки зрения достоверности) доказательств защиты, собранных без соблюдения процедуры, необходимой для собирания доказательств обвинения. Другим способом реального обеспечения состязательности и равенства сторон защиты и обвинения перед судом может стать появление фигуры судебного следователя (следственного судьи), который был бы вправе на этапе предварительного расследования производить ряд следственных действий по просьбе участников как со стороны обвинения, так и со стороны защиты;

своевременный учет в уголовно-процессуальном законодательстве правовых позиций ЕСПЧ, а также дополнение ряда положений УПК РФ, предоставляющих в настоящее время суду по существу ничем не ограниченное право выбирать любой из нескольких вариантов решения (см., например, положения ч. 6 ст. 278, ч. 2 ст. 281 УПК РФ), критериями, которые суд обязан был бы учесть, принимая соответствующее решение.

[1] Левченко О.В. Доказывание в уголовном процессе России. - Астрахань, 2010. - С. 26

[2] Кудрявцева А.В., Сысков В.Л. Доказательственная деятельность суда первой инстанции по уголовным делам. М., 2007.- С. 31

[3] Галоганов Е.А. Роль суда как субъекта доказывания в уголовном судопроизводстве // Российский судья. 2003. N 1. С. 37