До сих пор в доктрине уголовного права нет однозначного понимания вины, соотношения вины и субъективной стороны преступления, определения умысла и неосторожности, их регламентации в уголовном законе, форм вины, видов умысла и неосторожности в отдельных преступлениях, значения и роли

31

мотива, цели и эмоций в совершении преступлении и т.д. . В науке уголовного [1] [2]

права нет и общего понимания, в каком качестве учитывать эмоции при обосновании уголовной ответственности, дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности и наказания и учитывать их вообще. Многие научные исследователи исключают эмоции из содержания состава преступления, формально-юридического основания уголовной

32

ответственности . Авторы, признающие эмоции признаком состава преступления, обычно относят его к группе признаков, характеризующих субъективную сторону преступления.

Результаты анкетирования проведенного в рамках диссертационного исследования демонстрируют распространенность данной позиции. На вопрос «Эмоции, связанные с преступлением, - это признак субъекта или субъективной стороны преступления?», 78,3 % респондентов (студентов) считают, что эмоции являются признаком субъективной стороны, среди работников суда и судей данной позиции придерживаются 79 % (см. Приложение 1 и Приложение 2).

Известно и иное мнение, в соответствии с которым эмоции - признак субъекта преступления . Так, А.И. Рарог отрицает возможность отнесения эмоциональных состояний к элементам психического отношения лица, но в то же время он пишет, что «в тех случаях, когда эмоции имеют значение (выделено авт. - Н.А. Черновой) для оценки психологического содержания преступления, [3] [4] они не являются самостоятельным признаком субъективной стороны преступления»[5] [6]. Кроме того, А.И. Рарог признает большое мотивообразующее значение эмоций и отмечает: «Но и в этом случае эмоции в большей мере (выделено авт. - Н.А. Черновой) выражают социальную, нежели юридическую характеристику, и относятся скорее (выделено авт. - Н.А. Черновой) к субъекту преступления (подчеркивают особенности его психического состояния), чем к самому общественно опасному деянию» . Буквальное толкование этих цитат позволяет заключить, что А.И. Рарог все же фактически допускает возможность включения эмоций в содержание субъективной стороны, с учетом ситуации.

Зачастую сторонники отнесения эмоций к признакам субъекта преступления предлагают перенести опыт европейских стран на российскую правовую действительность в части рассмотрения аффекта в рамках характеристики ограниченной вменяемости. Так, Б.А. Спасенников и С.Б. Спасенников пишут: «Основная тенденция, получившая распространение в практике западноевропейских и североамериканских юристов при анализе ими преступлений, совершаемых в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), заключается в рассмотрении этого состояния (...) относительно таких категорий, как «вменяемость», «уменьшенная вменяемость», «невменяемость»[7].

Данная тенденция получила свое распространение и в ряде стран ближнего зарубежья, правовая система которых схожа с российской системой права и с длительной историей развития уголовного права в рамках единой правовой традиции. Согласно ст. 31 Уголовного Кодекса Республики Беларусь «уголовная ответственность за деяние, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения (аффекта), (...) когда лицо не могло в

полной мере осознавать значение своих действий или руководить ими, наступает лишь в случае умышленного причинения смерти, тяжкого или менее

-5 *7

тяжкого телесного повреждения» , т.е. признается, что субъективная сторона убийства и смежных преступлений характеризуется умыслом, а субъект - уменьшенной вменяемостью.

В Уголовном Кодексе Республики Беларусь о совершении деяния в состоянии аффекта говорится не в Главе 4 «Вина», а в Главе 5 «Условия уголовной ответственности». При таком подходе сильное душевное волнение (аффект) оценивается как фактор, оказывающий влияние не на степень вины, а на объем вменяемости субъекта, и рассматривается «только сквозь призму этой категории, что позволяет в случае совершения преступления аффектированным субъектом в зависимости от степени сужающего эмоционально-волевую сферу действия сильного душевного волнения (аффекта) говорить о полной вменяемости субъекта, «уменьшенной» вменяемости, или констатировать невменяемость лица, совершающего преступление под влиянием сильного душевного волнения (аффекта)» .

Однако УК РФ не основывается на вышеизложенной концептуальной идее, поскольку в ст. 22 УК РФ «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости» никакого упоминания о сильном душевном волнении (аффекте) нет. Сложно предположить, что законодатель стал бы оставлять на усмотрение правоприменителя решение столь сложного вопроса путем толкования данной нормы. Можно заключить, что в российском уголовном законодательстве понятия «сильное душевное волнение (аффект)» и «психическое расстройство, не исключающее вменяемости», не соотносятся как часть и целое, а отражают разнопорядковые явления, характеризующие разные порождения человеческой психики. [8] [9]

Можно отметить и определенные противоречия в позиции тех авторов, которые поддерживают идею рассмотрения сильного душевного волнения (аффекта) в рамках характеристики субъекта преступления. Так, Б.А. Спасенников и С.Б. Спасенников пишут: «Повышенная нетерпимость к психотравмирующим условиям, то есть сниженные адаптационные способности к ним, могут объясняться и присутствием у субъекта психических расстройств, не исключающих вменяемости, при которых адаптационные возможности субъекта значительно снижаются в условиях психотравмирующей ситуации»[10]. Соответственно, допускается, что аффект, приравненный к психическим расстройствам, не исключающим вменяемости, может быть обусловлен их же наличием. Это противоречивое рассуждение.

Данное эмоциональное состояние (аффект) упоминается в УК РФ в двух статьях (ст. 107 и ст. 113 УК РФ) и не учитывается при конструкции составов иных преступных деяний. Однако далеко не всегда и такие общепризнанные признаки субъективной стороны состава преступления как мотив и цель вводятся в конкретный состав, но при этом исключать эти факультативные признаки из совокупности признаков субъективной стороны обычно не предлагают. Представляется, что сам факт включения аффекта в составы ст. 107 и ст. 113 УК РФ, причем вне связи с определением специального субъекта преступления, позволяет признать этот признак факультативным признаком субъективной стороны преступления.

Не отраженные в составе преступления переживания лица, как и мотивы и цели его поведения, не являясь признаком субъекта преступления, важны для характеристики личности преступника, понимания причин и условий совершения им преступления и учитываются при назначении наказания определенного вида и размера или срока либо применении других мер уголовно-правового характера (например, уголовного осуждения, отсрочки

отбывания наказания, принудительных мер воспитательного воздействия к несовершеннолетним)[11].

Зачастую именно эмоциональное состояние лица, совершившего общественно опасное деяние, в предшествующий и последующий период позволяет дать правильную оценку этого деяния. Некоторые авторы, рассматривающие эмоции среди признаков субъекта преступления, указывают, что эмоции, сопровождающие подготовку преступления и процесс его совершения, могут играть роль мотивообразующего фактора (данное положение согласуется, например, с мнением А.В. Наумова[12] [13]). Однако если эмоции признать мотивом, то этот аргумент будет коррелироваться с отнесением их к субъективной стороне преступления, а не к субъекту.

Известно мнение, что эмоции, выражающие отношение к уже совершенному преступлению (удовлетворение или, наоборот, раскаяние, страх перед наказанием и т.д.), вообще не могут служить признаком ни субъективной стороны, ни субъекта преступления . С этой позицией нельзя согласиться. Эмоции, выражающие отношение лица к уже совершенному преступлению, могут помочь правоприменителю уяснить особенности отношения лица к собственному деянию (через призму эмоциональной реакции увидеть движущую силу действий субъекта). Кроме того, эмоциональное состояние индивида является внешним выражением мотивов и целей его поведения, все три названные характеристики субъективной стороны позволяют оценить во взаимосвязи не только поведение, но и внутреннюю сущность человека. Не учитывать данные признаки при квалификации преступления и

индивидуализации уголовной ответственности, значит исключить из сферы

судебного познания важные составляющие субъективной стороны преступления, что может повлечь объективное вменение и несоблюдение

43

принципов справедливости и законности .

Бесспорно, ядро субъективной стороны преступления - это вина[14] [15]. Учение о вине имеет методологическое значение для познания, развития и применения практически всех институтов и категорий не только уголовного, но и других отраслей права[16]. Однако представление о субъективной стороне преступления только с учетом вины, без выяснения мотива и цели поведения, также эмоционально пережитого отношения лица к общественно опасному деянию и его последствиям, было бы неполным.

УК РФ гарантирует принцип субъективного вменения, зафиксированный в ст. 5 УК РФ. Лицо может нести ответственность за содеянное, за

причиненные им последствия только при наличии вины, т.е. при соответствующем психологическом отношении к содеянному в виде умысла или неосторожности. Вина лица должна устанавливаться по отношению ко всем юридически значимым обстоятельствам преступления, являющимся признаками соответствующего состава преступления.

Несмотря на всю важность понятия вины для целей уголовного права, законодатель не дает его определения. В науке уголовного права предложено множество авторских определений вины, исходя из разных концептуальных подходов к пониманию ее сущности.

Зачастую вину отождествляют с субъективной стороной преступления. Так, П.С. Дагель последовательно отстаивал точку зрения, согласно которой субъективная сторона преступления и вина - тождественные понятия, основываясь на том, что интеллектуально-волевая деятельность человека связана с мотивацией и эмоциональным состоянием человека. Этот автор писал: «Следует различать вину как психическое отношение субъекта, реальный умысел или реальную неосторожность лица, выраженные в совершении преступления, и признаки состава преступления, характеризующие эту субъективную сторону»[17] [18] [19].

Уголовный закон относит к содержанию вины лишь психическое отношение - сознание и волю. Однако нельзя не признать, что интеллектуально-волевая деятельность человека зависит от его эмоций, степень осознания и предвидения во многом связаны с эмоциональным состоянием субъекта. Так, С.В. Дубовиченко утверждает, что «сущность вины раскрывается через психическое отношение, одной из сторон которого являются

47

эмоциональные компоненты» и далее - «психическое отношение не может быть внеэмоциональным» . На эту связь указывает В.А. Якушин, который предложил собственное определение вины, включив в него эмоциональный компонент: «Вина есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному и уголовно-противоправному деянию, выраженное в определенных законом формах, раскрывающих связь интеллектуальных, волевых и чувственных процессов психики лица с деянием и являющихся в силу этого основанием для субъективного вменения, квалификации содеянного и определения пределов уголовной ответственности»[20]. Б.С. Утевский также ставил вопрос об эмоциях как одном из признаков вины, установление которого необходимо не только для выявления степени вины подсудимого, но и для разрешения вопроса о наличии или отсутствии вины в действиях последнего[21].

Эмоции оказывают существенное влияние на течение интеллектуальных и волевых процессов. Последовательное проведение принципа виновной ответственности требует учета всех важнейших психологических моментов, которые оказывают воздействие на формирование и характер психического отношения к совершаемым действиям и преступным последствиям[22].

Например, отрицательные эмоции, которые нередко сопровождают преступное поведение, заметно снижают интеллектуальные и прогностические возможности субъекта, а значит интеллектуальный момент тесно связан с эмоциональным. Действительно, состояние напряженности, возникающее в конфликтных ситуациях, может оказать большое влияние на поведение человека. При эмоциональном напряжении и, тем более, в условиях дефицита времени и информации, человек может принять решение противоправного характера, которое в нормальном состоянии у него не возникло бы[23] [24].

В.В. Лунеев обоснованно отмечает, что изучение связи между сознанием и эмоциональным состоянием позволяет глубже раскрыть реальные возможности субъекта по осознанию общественной опасности своих действий и их общественно опасных последствий, поскольку многие отрицательные и некоторые положительные эмоции часто стимулируют или парализуют сознание и волю субъекта . Психолог А.Н. Леонтьев по этому поводу писал: «Не в меньшей степени наши субъективные переживания связаны и с так

называемой чисто умственной деятельностью, которая оказывается подавленной всякий раз, когда испытуемый переживает неприятное состояние,

54

и повышается при состояниях приятных» .

Прогностические способности лица под воздействием сильных эмоций снижаются, что, например, должно учитываться при разграничении косвенного умысла и легкомыслия[25] [26]. Если при косвенном умысле виновный предвидит реальную возможность наступления общественно опасных последствий, то при легкомыслии эта возможность носит абстрактный характер. Учитывая силу эмоций, правоприменитель может правильнее оценить степень предвидения лица в конкретных обстоятельствах. Например, ревность в отношении своего партнера и предположительная измена значительно снижают логические способности индивида. Переживание данного эмоционального состояния оказывает влияние на вегетативную систему организма (увеличивается кровяное давление, повышается пульс, учащается дыхание и т.п.). Человеку крайне тяжело сосредоточиться на решении какой-либо логической проблемы при переживании сильных эмоций и, как следствие, лицо вполне способно принять неверное решение.

Оценить все возможные риски человек способен только в спокойном состоянии, когда на него не оказывают влияние сильные эмоции. Особенно легко проследить эту зависимость на примере разграничения невиновного поведения и небрежности, которая предполагает отсутствие предвидения в момент совершения инкриминируемого деяния. Способность лица к предвидению близка к ассоциативному мышлению, а по данным одного американского исследования, скорость ассоциаций «меняется при различных настроениях испытуемых примерно в таких пределах: в нормальном состоянии

- 0, 338 с., при приятном состоянии (настроении) - 0,204 с., при неприятном - 0,500 с.»[27] [28].

Когда равновесие между личностью и средой, основывающееся на правильном отношении между основными физиологическими процессами - торможением и возбуждением, оказывается нарушенным, т.е. реакции организма, направленные на его восстановление, становятся невозможными или не достигающими полностью своей цели, организм субъективно испытывает отрицательно окрашенные переживания, которые всегда выражают его полную или частичную несостоятельность . При указанных обстоятельствах возможно совершение преступления по небрежности. В подобных случаях правоприменитель должен учитывать конкретную жизненную ситуацию и реальное внутреннее состояние лица, иначе велика вероятность объективного вменения, которое запрещено в ст. 8 УК РФ. Для наиболее полного учета внутреннего состояния лица, совершившего преступление, представляется необходимым оценить его эмоциональную реакцию.

Таким образом, между виной и эмоциональным состоянием лица, совершившего общественно опасное деяние, связь наличествует. Соответственно, возможно подразделение субъективной стороны преступления на два вида:

Субъективная сторона, в которой вина дополняется эмоциональной составляющей (аналогично, мотивом и целью преступления);

Субъективная сторона, которая исчерпывается виной. При этом в содержание вины не включаются мотив и цель преступления, а также эмоции. Для установления вины в уголовном праве достаточно «...осознания социальной значимости совершаемых действий, осознания их нежелательности для общества, отдельных организаций или

учреждений, конкретных граждан, осознания их запрещенное™ и недозволенности со стороны закона, норм человеческого общежития или

58

конкретных правил предосторожности» , «...предвидения последствий, то есть осознании отдаленного, будущего, перспективы, возможного результата и продукта своих действий»[29] [30], а также волевого акта лица. В совокупности «.они показывают правоприменителю, как преступник относился к тем явлениям действительности, которые в своей совокупности образуют объективные признаки состава преступления, велениям и запретам общества, выраженных в конкретных правовых предписаниях»[31], т.е. определяют вину в уголовно-правовом смысле. Напомним, П.С. Дагель, последовательный сторонник отождествления субъективной стороны преступления и вины, включал в содержание вины еще мотив и цели. По его мнению, «возражения против отнесения мотива и цели к содержанию вины основаны на смешении понятий содержания и формы вины»[32].

На наш взгляд, не следует рассматривать ни вину и эмоции, ни вину и мотив и цель преступления, как единое целое. Говоря о субъективной стороне вообще и о вине в частности, мы не можем не принимать во внимание те признаки, которые служат их дополнительной характеристикой, без которой зачастую невозможно обойтись при определении намерений и желаний лица, совершающего преступление[33]. Однако, взаимосвязанность и взаимовлияние этих характеристик психического процесса не исключает их самостоятельное значение и особенные функции в субъективной стороне преступления. Так, в отличие от вины, мотива и цели, именно эмоции выполняют функцию отражения степени удовлетворения потребностей человека и благоприятности или вредности для него самого события преступления. Самостоятельное уголовно-правовое значение мотива и цели преступления, также эмоций, подтверждается в законодательстве, когда этим характеристикам придается значение квалифицирующих или особо квалифицирующих признаков состава преступления, либо признаков «привилегированного» состава преступления, в целях дифференциации уголовной ответственности.

По обоснованному заключению А.И. Рарога, «отождествление вины с субъективной стороной преступления с теоретических позиций представляется неосновательным, а с практической точки зрения - неприемлемым, способным дезориентировать судебную практику»[34] [35].

Отнесение мотива, цели и эмоций к содержанию вины неосновательно расширяет рамки законодательного определения вины. Вина является ключевым моментом субъективной стороны, но по своему содержанию не охватывает ее полностью.

Стало общепризнанным утверждение, что под субъективной стороной преступления в науке уголовного права следует понимать психическую

64

деятельность лица, непосредственно связанную с совершением преступления .

Сложность психических процессов обуславливает возможность их структурирования и разграничения выделенных структурных элементов. Вина не поглощает все элементы психической деятельности лица, непосредственно связанные с совершением преступления. Включение в вину эмоционального компонента представляется неоправданным расширением содержания вины, поскольку эмоции представляют собой самостоятельное явление в психике лица, наряду с интеллектуальными, волевыми и мотивационными процессами, эмоциональная реакция лица не учитывается законодателем при конструировании умысла и неосторожности.

Установление субъективного отношения лица к собственному общественно опасному деянию (действию или бездействию), а также к наступившим общественно опасным последствиям является крайне сложной задачей, ведь правоприменитель не может «залезть к нему в голову». Внутренняя психическая деятельность субъекта преступления является наиболее скрытым элементом состава[36]. Зачастую сам субъект преступления в силу множества раздирающих его противоречивых чувств не может сформулировать свое отношение к произошедшему событию, а его поступки сильно расходятся с желаниями. В.В. Лунеев правильно признает недостатком современного правоприменения то, что субъективная сторона преступного поведения часто не исследуется на основе современных психологических и юридических знаний, а в связи с некоторыми объективными данными просто презюмируется или нормативно оценивается на основе собственных интроспекций[37].

Таким образом, эмоции наделены характеристикой субъективного переживания, не свойственной другим признакам субъективной стороны преступления.

Установление эмоций необходимо в некоторых случаях для разграничения преступного и непреступного поведения и правильной квалификации, но в большей мере для справедливого назначения уголовного наказания или применения иных мер уголовно-правового характера, особенно если эмоции тесно связанны с мотивом преступления.

В составе преступления субъективная сторона включает в себя вину (обязательный признак), мотив, цель и эмоции (факультативные признаки). За редким исключением эмоции не включаются в законодательно определенный состав преступления, но это не значит, что в конкретном акте поведения лица будет присутствовать только вина. Каждый поступок является результатом взаимодействия всей совокупности элементов психической деятельности лица. Разложение субъективной стороны преступления на интеллектуальные, волевые, мотивационные и эмоциональные моменты условно, но теоретически и практически необходимо[38].

[1] Манойлова С.А. Указ. соч. С. 20-21.

[2] Подробно о субъективной стороне см., например: Векленко С.В. Виновное вменение в уголовном праве: дис. ... д. юрид. наук, Омск, 2003; Векленко С.В., Бавсун М.В. Уголовно-правовая оценка субъективной стороны преступления. Омск: Омская академия МВД России, 2006; Кистяковский А.Ф. Элементарный учебник общего уголовного права с подробным изложением начал русского уголовного законодательства. Часть общая. Киев:

Ф.А. Иогансон, 1891; Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и её установление. Воронеж: Изд. Воронежского университета, 1974; Канашина О.А. Взаимная вина в уголовном праве: необходимость установления. М.: Юрлитинформ, 2012; Лунеев В.В. Субъективное вменение. М.: Спартак, 2000; Рарог А.И. Вина в советском уголовном праве. Саратов: Издательство Саратовского ун-та, 1987; Ситковская О.Д. Психологический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. М.: Зерцало, 1999; Трухин А.М. Вина как субъективное основание уголовной ответственности. Красноярск, 1992; Скляров С.В. Вина и мотивы преступного поведения. СПб.: Юридически центр Пресс, 2004; Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти: ТолПИ, 1998; Уголовное право. Общая часть. Преступление. Академический курс. В 10 т. Т. VII. Субъект преступления. Субъективная сторона преступления. Кн. II. Субъективная сторона преступления /под. ред. д. юрид. наук., проф. Н.А. Лопашенко. М., 2016.

[3] См., например: Уголовное право. Общая часть. Преступление. Академический курс. В 10 т. Т. VII. Субъект преступления. Субъективная сторона преступления. Кн. II. Субъективная сторона преступления /под. ред. д. юрид. наук., проф. Н.А. Лопашенко. М.: Юрлитинформ, 2016. С. 73.

[4] См., например: Российское уголовное право: учеб.: в 2 т. Т. 1. Общая часть / Г.Н. Борзенков, Л.В. Иногамова- Хегай, В.С. Комиссаров и др. / под ред. Л.В. Иногамова-Хегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога, 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 2009. С. 161.

[5] Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2002. С. 59.

[6] Рарог А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений. М.: Профобразование, 2001. С. 11.

[7] Спасенников Б.А., Спасенников С.Б. Психические расстройства и их уголовно-правовое значение: учеб. пособие. М.: Юрлитинформ, 2011. С. 113.

[8] Уголовный Кодекс Республики Беларусь [Электронный ресурс]. URL: http://pravo.kulichki.com/vip/uk/00000003.htm (дата обращения: 18.02.2017).

[9] Спасенников Б.А., Спасенников С.Б. Указ. соч. С. 113.

[10] Спасенников Б.А., Спасенников С.Б. Указ. соч. С. 115.

[11] Кленова Т.В. Актуальные проблемы субъективной стороны преступления // Л.В. Иногамова-Хегай, А.Г. Кибальник, Т.В. Кленова, А.И. Коробеев, Н.А. Лопашенко. Актуальные проблемы уголовного права. Часть Общая. М.: Проспект, 2016. С. 97.

[12] Наумов А.В. Мотивы убийств. Учебное пособие. Волгоград, 1969. С. 10.

[13] Российское уголовное право: учеб.: в 2 т. Т. 1. Общая часть / Г.Н. Борзенков, Л.В. Иногамова-Хегай, В.С. Комиссаров и др. / Под ред. Л.В. Иногамова-Хегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога, 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 2009. С. 161.

[14] Петин И.А. Указ. соч. С. 219.

[15] См., например: Никифоров Б.С. Об умысле по действующему уголовному законодательству // Советское государство и право. 1965. № 6. С. 26-36; Кригер Г.А. Понятие и содержание вины в советском уголовном праве// Вестник Московского университета. 1983. № 5. С. 3-11; Квашис В.Е. К исследованию субъективной стороны преступления // Актуальные проблемы уголовного права.1988. С. 65-73. Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. М.: Госюриздат, 1950. 319 c.; Пионтковский А.А. Курс советского уголовного права. М.: Изд-во «Наука», 1970. Т. 2. 516 с. Из современных работ, которые посвящены проблемам вины в уголовном праве, смотри: Векленко С.В. Понятие, сущность, содержание и формы вины в уголовном праве. Омск. Омская академия МВД России, 2002. 192 с.; Канашина О.А. Взаимная вина в уголовном праве: монография. Самара. Самар. гуманит. акад., 2008. 116 с.; Дубовиченко С.В. Интеллектуальные моменты умышленной вины: дис. ... канд. юрид. наук. Тольятти, 2007. 232 с.; Найбойченко В.В. Вина в умышленных преступлениях: дис... канд. юрид. наук. Саратов, 2016. 236 с.; Шевелева С.В. Свобода воли и субъективные признаки состава преступления // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 3. С. 423-433; Назаренко Г.В. История вины и субъективного вменения // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2013. № 1. С. 353-356.

[16] Рарог А.И. Перспективы развития учения о вине в современной российской науке уголовного права / Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы XIV Международной научно-практической конференции (26-27 января 2017 г.). М.: Оригинал-маркет, 2017. С. 3.

[17] Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и её установление. Воронеж. Изд. Воронежского университета, 1974. С. 40.

[18] Дубовиченко С.В. Интеллектуальные моменты умышленной вины: дис. ... канд. юрид. наук. Тольятти, 2007. С. 57.

[19] Там же. С. 57.

[20] Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти: ТолПИ, 1998. С. 122.

[21] Цит. по: Петин И.А. Психические эмоциональные состояния как фактор его взаимодействия со средой // Юридическая психология. 2008. № 3. С. 17.

[22] Дубовиченко С.В. Указ. соч. С. 18.

[23] Петин И.А. Механизм преступного насилия. СПб.: Издательство Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2004. С. 178.

[24] Лунеев В.В. Субъективное вменение. М.: Спартак, 2000. С. 15.

[25] Леонтьев А.Н. Указ. соч. С. 85.

[26] Дубовиченко С.В. считает, что безразличие, как компонент косвенного умысла, следует относить не к воле лица, а скорее к эмоциональной составляющей. Так, он пишет: «Вызывает очень большое сомнение отнесение безразличия к воле, такое отношение скорее касается эмоциональной сферы, чем волевой или интеллектуальной». Подробнее: Дубовиченко С.В. Интеллектуальные моменты умышленной вины: дис. ... канд. юрид. наук. Тольятти, 2007. С. 55.

[27] Цит. по: Леонтьев А.Н. Указ. соч. С. 85.

[28] Леонтьев А.Н. Указ. соч. С. 88.

[29] Якушин В.А. Указ. соч. С. 132.

[30] Там же. С. 132.

[31] Там же. С. 137.

[32] Дагель П.С., Котов Д.П. Указ. соч. С. 42.

[33] Векленко С.В., Бавсун М.В. Субъективная сторона преступления: Лекция. Омск: Омская академия МВД России, 2005. С. 25.

[34] Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2002. С. 55.

[35] Там же. С. 54.

[36] Лунеев В.В. Указ. соч. С. 3.

[37] Там же. С. 4.

[38] Лунеев В.В. Указ. соч. С. 66.