В своё время, М.М. Агарков, формулируя понятие сделки, затронул вопрос о соотношении сделки и начала частной автономии, в соответствии с которым «субъект самостоятельно определяет, какие для него устанавливаются права и обязанности, как он их будет осуществлять, а также будет ли он их осуществлять или нет». Конечный вывод учёного состоял в отказе от включения данного признака в определение сделки, поскольку, по его словам, самой «сферой имущественных отношений, в которых совершается сделка, определяется и большее или меньшее наличие (или отсутствие) автономии»[1].

Справедливость этого суждения доказывает и действующее гражданское законодательство, которое рассматривает принцип автономии воли в качестве одной из неотъемлемых черт регулируемых им отношений (п. 1 ст. 2 ГК РФ). В соответствии с этим и само гражданское законодательство основывается на признании свободы договора, исходит из необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав по своему усмотрению, своей волей и в своём интересе (п. 1 - 2 ст. 1, п. 1 ст. 9 ГК РФ)[2].

Буквальные содержание п. 2 ст. 1 и п. 1 ст. 9 ГК РФ может привести к заключению, что закреплённые в них принципы адресованы лишь гражданам (физическим лицам) и юридическим лицам. Между тем, как известно, Кодекс прямо санкционирует участие Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и муниципальных образований в гражданских правоотношениях.

Осуществление гражданских прав по своему усмотрению, в том числе путём совершения сделок, должно быть признано и за публично-правовыми образованиями. Нами разделяется точка зрения профессора В.П. Мозолина, который, комментируя ст. 9 ГК РФ, указал на системную связь её положений с п. 1 ст. 124 ГК РФ, в соответствии с которым к названным субъектам гражданского права применяются нормы, определяющие участие юридических лиц в гражданскоправовых отношениях, если иное не вытекает из закона или особенностей данных субъектов[3].

Кроме того, п. 1 ст. 1 ГК РФ распространяет своё действие на всех участников регулируемых им отношений, в том числе на государственные и муниципальные образования. Например, при заключении договора аренды нежилого здания с хозяйственным обществом, орган местного самоуправления (арендодатель) вполне свободен в предварительном согласовании любых его условий, в том числе волен сформулировать их иначе, чем это делает диспозитивная норма закона (например, установить особые основания для прекращения правоотношений сторон[4] и т.д.).

Между тем, А.А. Ивановым была высказана мысль о том, что «участвуя в имущественных отношениях, государство не может и не должно исходить из собственных интересов, отличных от интересов общества, которому оно служит. У него не может быть полной автономии воли в выборе направлений своей деятельности или её организационно-правовых форм»[5].

Представляется, что в данном высказывании, имеет место некоторое смешение понятия об объёме правоспособности публичных образований (способности иметь лишь такие гражданские права и приобретать обязанности, которые продиктованы необходимостью достижения общезначимых интересов) с вопросом о принципах осуществления гражданских прав, которые эти субъекты приобрели в рамках своей специальной (целевой) правоспособности. Очевидно, что любая цель, в том числе цель удовлетворения публичных интересов (которые в известном смысле являются «своим интересом» для публично-правовых образований), может быть достигнута множеством законных способов. Признание возможности их выбора за названными субъектами - есть признание автономии их воли. Поэтому более точна, на наш взгляд, мысль О.А. Красавчикова, который наряду с признанием неодинакового характера и социального уровня диспозитивности у различных субъектов гражданского права, выделял две стороны юридической свободы, составляющей её содержание, - правосубъектную и субъективно-правовую[6]. Именно во втором аспекте имеет смысл говорить о свободе осуществления наличных субъективных прав, в том числе гражданских прав государства и муниципальных образований.

Следует заметить, что автономия воли при осуществлении прав может быть признана общим правилом лишь постольку, поскольку речь идёт об осуществлении гражданских прав. В тех же случаях, когда государственные и муниципальные органы выступают от имени соответствующих публичных образований в качестве носителей легальной власти, природа их действий принципиально иная. Права этих органов приобретают одновременно характер обязанностей, в связи с чем в данном случае правильнее говорить о реализации полномочий, совокупность которых образует компетенцию этих органов[7]. В отличие от категории гражданской правоспособности (закреплённой законом возможности иметь любые права и нести любые обязанности, признаваемые объективным правом), правопорядок в интересах законности заинтересован в детальной конкретизации компетенции публичных органов, её содержание не может быть изменено уполномоченными лицами.

Учитывая принципиальное отличие характера реализации субъективных гражданских прав и публичных полномочий, отметим также, что свободное осуществление гражданских (имущественных) прав, в частности посредством совершения сделок, в большом числе случаев вступает в противоречие с интересами иных участников экономического обмена, ибо согласно известному афоризму «нет такой выгоды, которая не была бы связана с ущербом для других»[8].

И.А. Покровский очень точно иллюстрирует эту черту на примере нормальных свойств экономической конкуренции: «Я, например, открываю рядом с

такой же магазин, как у вас, и своей конкуренцией подрываю вашу торговлю. .. .Быть может, ваше разорение от моей конкурентной торговли будет для вас неизмеримо чувствительнее, чем для меня воздержание от открытия магазина. Всё это может быть, - пишет учёный, - но возложить на меня обязанность каждый раз сообразовываться со сравнительным положением тех лиц, интересы которых могут быть моими действиями затронуты . - значит в действительно

сти совершенно парализовать возможность всякой человеческой деятельности»[9].

С этим полностью согласуется мысль, высказанная Марселем Планиолем: «Всякое действие, всякий труд является фактом экономической или общественной конкуренции; каждый человек, каждый народ, который приобретает известное превосходство в какой-либо отрасли своей деятельности, вытесняет оттуда других, устраняет своих конкурентов, вредит им, и вправе вредить им... Очевидно невозможно обязать того, кто одерживает верх во вред другому, к вознаграждению своих неудачных контрагентов»[10].

Взгляд, в соответствии с которым осуществление права в полной мере доступно для произвола своего обладателя (как в смысле совершения положительных действий, дозволенных законом, так и возможности воздержания от их со- вершения[11]), был господствующим уже в римском праве.

Самое широкое усмотрение в осуществлении возможностей, предоставленных законом (коль скоро управомоченный не выходит за границы их содержания), пусть и сопряжённое с определёнными неудобствами для третьих лиц, пользовалось принципиальной поддержкой римского правопорядка. «Qui iure suo utitur, neminem laedit», гласит афоризм позднейших юристов[12].

Так, возможность причинения лицом убытков связывается античными правоведами лишь с такими действиями, которые не осуществляются в силу какого- либо права (D. 43.8.2.pr.; D. 50.17.151). Более того, известное самоуправство и принуждение (vim facere) юристы признают допустимыми со стороны правообладателя (D. 50.17.155.1). Как замечает классический юрист II века Гай, «считается, что не действует со злым умыслом тот, кто пользуется своим правом»[13] (D. 50.17.55).

В то же время последовательное допущение неограниченной свободы в использовании гражданских прав уже в древности показало уязвимость перед явными злоупотреблениями правообладателей, главным образом при осуществлении права собственности с исключительной целью причинить кому бы то ни было вред. Так, чрезмерная ригористичность указанных выше утверждений римских юристов смягчается в известном высказывании Цельса: «Не следует оказывать снисхождения к злобе» («malitiis indulgendum non est»)[14] (D. 6.1.38), в котором принято усматривать происхождение норм, содержащих запрет шиканы.

Источники римского права знают разнообразные случаи отрицательной оценки к использованию права, соединённого с намерением навредить другому лицу, например: в отношении собственника, производящего работы на своём участке с целью отвести источник воды у соседа (D. 39.3.1.12); или в отношении соседа, отказывающегося восстановить на своём участке насыпь, которая задерживала дождевую воду (D. 39.3.2.5); собственника, который отвёл речной поток от своего участка с намерением причинить вред другому (D. 39.3.2.9); или домовладельца, который строит высокие стены, чтобы лишить соседей морского вида (Nov. 63)[15] и т.д.

Определённое обобщение мы находим у Гая, который, комментируя предписание Антонина Пия о продаже рабов, спасающихся от жестокости хозяев в храмах или у императорских статуй, посчитал такое решение справедливым, «так как мы не должны злоупотреблять предоставленным нам правом» (I, 53)[16].

Римский правопорядок, таким образом, признавая самую широкую свободу в использовании права, в отдельных, но неодинаковых по характеру случаях корректирует это правило, обосновывая и указывая на наличие известных пределов в осуществлении прав. Однако задача сведения разрозненных случаев ограничения усмотрения правообладателя к некоему общему правилу римским правом поставлена ещё не была.

Последующее развитие европейской юриспруденции помимо традиционных злоупотреблений, вроде возведения построек назло соседу (Neidbau; maison de depit), обнаружило иные разнообразные случаи причинения вреда через правопользование, по словам В. Доманжо, «в бесчисленных и нередко весьма тяжёлых формах»[17]: при использовании наследственных и семейных прав[18], самозащите права, «в превышении предоставленных субъективным правом полномочий, и в действиях, неизбежно влекущих за собою для окружающих особые необычные стеснения и особый риск»[19] и др. Наконец, к концу XIX столетия перед правом со всё большей остротой встаёт проблема борьбы с злоупотреблениями монополий и заключением антиконкурентных соглашений при осуществлении гражданских прав[20].

Попытка сведения всех частных случаев злоупотребления правом (иначе - Schikaneverbot; abus du droit) к некой единой формуле, впервые, и не без некоторых колебаний[21], была предпринята в Г ерманском гражданском уложении 1896 г. (далее - ГГУ). В соответствии с § 226 данного закона «не допускается осуществление права только с целью причинения вреда другому»[22]. Данная норма о запрете шиканы, расположенная в общей части ГГУ, находится в тесной исторической связи с его § 826, предусматривающим, что «лицо, которое умышленно причинит другому лицу вред способом, противоречащим добрым нравам, обязано возместить причиненный вред»[23].

Последняя норма, как видно, предусматривает гораздо более широкий и неопределенный критерий границ осуществления гражданского права, чем норма о запрете шиканы. Не удивительно, поэтому, что большинство случаев злоупотребления правом устанавливалось судами именно со ссылкой на § 826 ГГУ, в том числе в сфере договорных отношений[24]. Комментируя названный параграф, Карл Ларенц полагал, в частности, что противонравственным может быть признан отказ от заключения договора «прежде всего, когда он преследует цель недобросовестной конкуренции, при использовании фактически монопольного положения в целях отстранения возможных конкурентов или достижения объективно неприличных, несправедливых условий»[25]. Недозволенные формы конкурентной борьбы рассматривались в качестве злоупотребления правом также и французской судебной практикой[26], расширительно толковавшей правило ст. 1382 Гражданского кодекса Франции (далее - ФГК)[27]. О роли злоупотреблений, возникающих в рамках конкурентных отношений, на становление понятий шиканы и злоупотребления правом в практике французских судов второй половины XIX века, писала Е.А. Флейшиц, отметившая также и стремление германских судов того времени к отнесению вредоносных актов, связанных с конкурентной борьбой, к действиям, противоречащим «добрым нравам»[28].

Примечательно, что именно к этому времени относится начало формирования и активное развитие современной системы конкурентного законодательства в США и Западной Европе. В 1867 г. принимается первый антитрестовский закон штата Мериленд, впоследствии - федеральный Закон о торговле между штатами (1887 г.), Закон Шермана (1890 г.), Закон Клейтона (1914 г.), Закон о Федеральной торговой комиссии (1914 г.), позднее - Закон Робинсона-Пэтмэна (1936 г.), Закон Селлера-Кефовера (1950 г.) и т.д.

Как писал А.И. Каминка, в период с 1896 по 1909 гг. в Г ермании были приняты два закона, направленные против недобросовестной конкуренции[29]. В начале XX столетия велась работа над законом, запрещавшим картельные соглашения в Австро-Венгрии[30].

Нормы, направленные на недопущение ограничений конкуренции и злоупотреблений правом следует рассматривать в контексте более общей проблемы установления пределов осуществления гражданских прав. В полном соответствии со справедливым замечанием В.П. Грибанова том, что «границы есть неотъемлемое свойство всякого субъективного права»[31], введение известных ограничений свободы реализации гражданских прав выступает характерной чертой многих современных гражданских законов.

Яркое выражение данная черта находит в ограничениях свободы осуществления права собственности, а также свободы договора[32]. При этом, европейские законодательства ссылаются на наличие правил «публичного порядка» и необходимость учёта «специальных правил» (ст. 6 и 537 ФГК)[33]; недопущение посягательств на права третьих лиц, необходимость «считаться с другим собственником», соблюдение «предписанных законом ограничений для сохранения и поддержания общественного блага» (§ 364(1) Общего гражданского уложения Австрийской Республики)[34] и т.д.

Согласно § 903 ГГУ собственник может осуществлять своё право лишь «в той мере, в какой тому не препятствует закон или права третьих лиц»[35]. О «рамках, установленных законом», недопустимости нарушения «добрых нравов», «общественного порядка» или «прав личности» упоминает ст. 19 Швейцарского обязательственного закона[36]. В соответствии с положениями ст. 1255 Гражданского кодекса Испании, осуществление свободы договора не может противоречить «законам, нравственности или публичному порядку»[37].

Современная цивилистическая доктрина также исходит из того, что «с учётом применимых императивных норм стороны свободны в заключении договора или совершении другого юридического акта и в определении его содержания» (ст. II.—1:102 Модельных правил европейского частного права)[38]. Свобода в осуществлении права, таким образом, не считается абсолютно безусловной, а «применимыми императивными нормами» могут быть предусмотрены многочисленные изъятия из общего принципа.

Нормы российского гражданского законодательства, устанавливающие разнообразные границы реализации субъективных прав, весьма многочисленны (п. 3 ст. 1, ст. 10, ст. 129, п. 2 ст. 213, п. 2, 3 ст. 209, п. 2 ст. 260 ГК и др.). Пределам осуществления гражданских прав специально посвящена ст. 10 ГК, в соответствии с которой, во-первых, не допускается осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом). Во-вторых, не допускается использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, также злоупотребление доминирующим положением на рынке (п. 1 ст. 10 ГК РФ). Кроме того, взаимосвязанные положения п. 3 ст. 1 и п. 5 ст. 10 ГК РФ устанавливают презумпцию добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений.

Важным с терминологической точки зрения является разграничение понятий «пределы осуществления гражданских прав» и «ограничение гражданских прав». Последний термин, восходящий к абз. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ (а от него - к ч. 3 ст. 55 Конституции РФ[39]), имеет многочисленные примеры использования в гражданском законодательстве (п. 1 ст. 8.1, п. 2 ст. 49, п. 5 ст. 364 ГК и др.).

В литературе высказаны различные точки зрения о соотношении названных категорий. Так, например, В.А. Микрюков по существу их отождествляет, когда формулирует определение ограничения права собственности как «установление или изменение границ (пределов) осуществления права (курсив наш. - Е.Д.) собственности, выражающихся в сужении дозволений, наложении запретов и дополнительных положительных обязанностей...»1. В.А. Белов называет границы, «вводящие определённые стеснения (затруднения, неудобства) в осуществлении субъективных прав» косвенными ограничениями прав2. Против отделения процесса осуществления гражданского права от его содержания высказались А.В. Волков и В.И. Емельянов3.

Иногда говорят и более общим образом, - не об ограничениях прав, но о правовых ограничениях. В частности, раскрывая содержание последних как «средств, направленных на удержание субъекта права в определённых рамках...», И.М. Приходько включает в их число «запреты, приостановление, наказание, обязанность, умаление прав, пределы, изъятия, цензы, сервитуты, лимиты и меры принуждения»4.

Другие учёные различают понятия о границах содержания права и о пределах его осуществления (например, В.П. Грибанов, Е.А. Суханов, Е.В. Вавилин и др.)5. В.П. Камышанский, на примере права собственности, отмечает корреляцию этих категорий, указывая, что ограничение права «представляет собой концептуальное понятие, характеризующее сужение возможности осуществления субъективного права (курсив наш. - Е.Д.)»6. Т.В. Дерюгина указывает на различие объектов названных категорий: ограничения прав воздействуют на возникновение, реализацию и прекращение права, а пределы осуществления права влияют только на механизм его использования. Кроме того, по мнению данного ав- [40] [41] [42] [43] [44] [45] тора, пределы осуществления прав могут устанавливаться волеизъявлением самих субъектов, а ограничения могут устанавливаться и независимо от их воли, и, кроме того, адресованы неопределённому кругу лиц1.

Соглашаясь с взаимообусловленностью данных понятий и их известной близостью (прежде всего потому, что оба так или иначе сообщают о границах допустимого поведении управомоченного лица), следует учесть, что если «содержание права» - дозволенная и общим образом выраженная возможность поведения, то осуществление права - это конкретное действие (бездействие), фактическое использование предоставленной правом возможности (претворение её в действительность). Отсюда следует, что осуществление права есть поведение фактическое, а содержание права - только его возможная модель. Осуществление права возможно не ранее, чем возникнет само право с определённым содержанием, первое - является следствием второго. Кроме того, сравнение поведения, входящего в содержание права (как возможность), и поведения как реализации права, показывает, что они соотносятся как общее и единичное понятия. Осуществление права во всяком случае не может выходить за границы права, но, будучи конкретизацией последнего, может предполагать весьма широкий набор способов, с помощью которых правообладатель воспользуется предусмотренной правом возможностью.

Резюмируем изложенные выше положения, необходимые для достижения поставленных перед настоящим исследованием целей.

Совершение гражданско-правовых сделок представляет собой юридический способ осуществления гражданских прав. Сделке имманентно сопутствует начало автономии воли совершающего её лица. Указанный принцип должен применяться к поведению любых субъектов гражданско-правовых отношений, в том числе к сделкам публично-правовых образований, выступающих в таком качестве (с учётом целей, определяющих объём их правоспособности). [46]

Под влиянием ряда социально-негативных последствий, которые влечёт последовательное проведение принципа свободного осуществления гражданских прав, значительное развитие получают разнообразные ограничения содержания и установление пределов осуществления гражданских прав. В числе последних практика многих правопорядков выделяет границы, связанные с недопущением действий, ограничивающих конкуренцию, в том числе принимающих форму недобросовестной конкуренции или злоупотребления доминирующим положением на рынке. Установление данных пределов также имеет общезначимый характер для всех субъектов гражданско-правовых отношений.

Ближайший анализ правил, направленных на пресечение антиконкурентного поведения субъектов гражданского права, демонстрирует их взаимосвязь с понятиями злоупотребления правом; недобросовестного поведения; действий, совершаемых в обход закона с противоправной целью. Содержание перечисленных категорий должно быть разграничено более точно.

[1] АгарковМ.М. Понятие сделки по советскому гражданскому праву. С. 225-226.

[2] См.: РыженковА.Я. Беспрепятственное осуществление гражданских прав как принцип российского гражданского законодательства // Гражданское право. 2014. № 5. С. 3-6 ; Его же. Действие своей волей и в своем интересе как принцип гражданского законодательства // Юрист. 2014. № 16. С. 16-21 ; Его же. Невмешательство в частные дела как принцип гражданского права // Современное право. 2013. № 8. С. 51-55.

[3] Научно-практический комментарий к Гражданскому Кодексу Российской Федерации, части первой / авт. кол.: Н. Н. Агафонова, С. В. Артеменков, В. В. Безбах и др.; под ред. В. П. Мозолина, М. Н. Малеиной. М.: Норма, 2004 // КонсультантПлюс. (автор комментария - В.П. Мозолин).

[4] См., например, постановление ФАС ВСО от 25.09.2012 по делу № А19-20465/2011; постановление ФАС МО от 02.09.2008 по делу № А40-10047/08-60-60.

[5] Гражданское право. В 3 т. Т. 1 / под ред. Сергеева А.П., Толстого Ю.К. 4-е изд., перераб. и доп. СПб. : Проспект, 2005. С. 221. (автор главы - А.А. Иванов).

[6] Красавчиков О.А. Диспозитивность в гражданско-правовом регулировании // Категории науки гражданского права. Избранные труды. В 2 т. Т. 1. М. : Статут, 2005. С. 65-66.

[7] См.: ФлейшицЕ.А. Соотношение правоспособности и субъективных прав // Избранные труды по гражданскому праву. В 2 т. Т. 2. М. : Статут, 2015. С. 188-189.

[8] Монтень М. Опыты. В 3 кн. Кн. 1 / пер. А.С. Бобровича. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 137.

[9] ПокровскийИ.А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 2013. С. 120.

[10] Планиоль М. Курс французского гражданского права. Часть первая. Вып. 2. Теория об обязательствах. Пер. с фр. В.Ю. Гартмана. Петроков: Изд. типографии С.Панского, 1911. С. 296297.

[11] Так, римский юрист Ульпиан (рубеж II - III вв.) считает недопустимым принуждение к защите собственного права того, кто этого не желает (D. 50.17.156.pr.). «Причитающееся не даётся вопреки воле (invito non tribuere)», - указывает юрист (D. 50.17.156.4). См.: Дигесты Юстиниана. В 8 т. Т. VII. Полутом 2 / отв. ред. Л.Л. Кафанов. М. : Статут, 2005. C. 553.

[12] Т.е. «Кто пользуется своим правом, никому не вредит». См.: Барон Ю. Указ. соч. С. 227.

[13] Дигесты Юстиниана. Т. VII. Полутом 2. C. 535.

[14] Дигесты Юстиниана. В 8 т. Т. II. / отв. ред. Л.Л. Кафанов. М. : Статут, 2008. C. 171.

[15] Corpus iuris civilis. Vol. III. Novellae. Ed. ster. / recogn. Rudolfus Schoell ; opus Schoellii morte interceptum absolvit GuilelmusKroll. Berolini, 1895. P. 334-335.

[16] Институции Гая, текст и перевод / изд-е Ф. Дыдынского. Варшава: Типография К. Ковалевского, 1891. С. 38. Перевод этого места (male enim nostro iure uti non debemus) у разных авторов различен и термин «злоупотребление правом» используется не всегда. Ср. с переводом Д.В. Дождева: «Мы не должны использовать наше право во вред» (см. Дождев Д.В. Система права лиц и структура римской патриархальной семьи // История Древнего Рима. Тексты и документы. В 2 ч. Ч. 2. Римское право и общество. Под ред. В.И. Кузищина. М.: Высш. шк., 2005. С. 54).

[17] Доманжо, В. Вопрос об ответственности за вред, причинённый при осуществлении права в проекте нашего Гражданского уложения // Сборник статей по гражданскому и торговому праву. Памяти профессора Габриэля Феликсовича Шершеневича. М.: Статут, 2005. С. 447.

[18] Грибанов В.П. Указ. соч. С. 28, 31.

[19] Доманжо В. Указ. соч. С. 427, 442.

[20] Покровский И.А. Указ. соч. С. 310.

[21] См.: Покровский И.А. Указ. соч. С. 115. Доманжо В. Указ. соч. С. 436-438.

[22] Гражданское уложение Германии / науч. редакторы В. Бергманн [и др.]. 3-е изд., перераб. М. : Волтерс Клувер, 2008 С. 117. Как писал В.П. Грибанов, позднейшая теория и судебная практика стали исходить из возможности наличия шиканы и тогда, когда цель причинения вреда была не единственной, но «определяющей», либо наряду с целью причинения вреда имелась иная противоправная или безнравственная цель. См.: Грибанов В.П. Указ. соч. С. 32.

[23] Гражданское уложение Германии. С. 323.

[24] См.: Колер, Й. Современное гражданское право Германии // Гражданское право Германии: Хрестоматия избранных произведений Франца Бернхефта и Йозефа Колера. М. : РИОР : ИНФРА-М, 2014. С. 80-85.

[25] KarlLarenz. Lehrbuch des Shuldrechts. 1. Band. Allgemeiner Teil. Munchen end Berlin. 1967. S. 49 // Цит. по: Грибанов В.П. Указ. соч. С. 35.

[26] Грибанов В.П. Указ. соч. С. 36.

[27] В соответствии со ст. 1382 ФГК «любое действие человека, причиняющее другому вред, обязывает лицо, виновное в его причинении, этот вред возместить». См.: Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона) / пер. с фр. В.Н. Захватаева. М. : Инфотропик Медиа, 2012. С. 377.

[28] Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения // Избранные труды по гражданскому праву. В 2 т. Т. 2. М. : Статут, 2015. С. 377-378.

[29] Каминка А.И. Очерки торгового права. Вып. I. Изд. 2-ое. СПб. : Издание Юридического книжного склада «Право», 1912. С. 225.

[30] Конкурентное право России / отв. ред. И.Ю. Артемьев [и др.]. М. : Изд. дом ВШЭ, 2014. С. 36.

[31] Грибанов В.П. Указ. соч. С. 22.

[32] См.: КозловаМ.Ю. Проблема свободы договора и антимонопольное законодательство Российской Федерации : дис. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2002. С. 8, 30 - 32.

[33] Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона). С. 6, 196.

[34] Общее гражданское уложение Австрийской Республики / под ред. Л. Шарингера и Л. Шпехта. М. : Статут, 2013. С. 117.

[35] Гражданское уложение Германии. С. 341.

[36] Швейцарский обязательственный закон. Федеральный закон о дополнении Швейцарского гражданского кодекса (Часть пятая: Обязательственный закон) : от 30 марта 1911 г. (по состоянию на 1 марта 2012 г.). М. : Инфотропик Медиа, 2012. С. XVII-XXXV, 1-526 // СПС Кон- сультантПлюс.

[37] Пер. по: Codigo Civil espanol. Libro cuarto. De las obligaciones y contratos. Utulo II. De los contratos // Projecte Norma Civil. Institut de Dret Privat Europeu i Comparat Universitat de Girona. URL: http://civil.udg.edu/normacivil/estatal/CC/4T2.htm.

[38] Модельные правила европейского частного права / науч. ред. Н.Ю. Рассказова. М. : Статут, 2013. С. 117.

[39] Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) // СЗ РФ. 2014. № 31. Ст. 4398. (с внесенными поправками от 21.07.2014).

[40] Микрюков В.А. Ограничения и обременения права собственности и иных гражданских прав : дис. ... канд. юрид. наук. Пермь, 2004. С. 12, 21-23 ; Его же. Ограничения и обременения гражданских прав. М. : Статут, 2008. С. 36-38.

[41] Белов В.А. Гражданское право. Т. I. Общая часть. Введение в гражданское право. М. : Изд-во Юрайт, 2012. С. 340.

[42] Волков А.В. Злоупотребление гражданскими правами. Проблемы теории и практики. М. : Волтерс Клувер, 2009. С. 61 - 62 ; Емельянов В.И. Недопустимость злоупотребления гражданскими правами по российскому законодательству : дис. канд. юрид. наук. М. 2001, С. 6.

[43] Приходько И.М. Ограничения в российском праве (проблемы теории и практики) : дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2001. С. 7, 67.

[44] Грибанов В.П. Указ. соч. С. 44-45; Российское гражданское право. В 2 т. Т. I. / отв. ред. Е.А. Суханов. М. : Статут, 2011. С. 512-514. (автор главы - Е.А. Суханов) ; Вавилин Е.В. Осуществление и защита гражданских прав. М. : Статут, 2016. С. 318-319.

[45] Камышанский В.П. Ограничения права собственности (гражданско-правовой анализ) : дис. ... докт. юрид. наук. СПб., 2000. С. 9.

[46] Дерюгина Т.В. Теоретические проблемы в сфере осуществления субъективных гражданских прав : дис. ... докт. юрид. наук. Волгоград, 2010. С. 15.