Вовлечение публичного имущества в гражданский оборот, как справедливо доказывает Е.П. Губин, объективно необходимо для достижения ряда социально значимых целей[1]. Речь идёт, в частности, об интересах поддержки образования и науки, культуры, охраны здоровья, защиты окружающей среды, обеспечения безопасности и обороны государства и др. Помимо этого, государственное и муниципальное имущество предоставляется в целях поддержки субъектов малого и среднего предпринимательства, а также содействия социально ориентированным некоммерческим организациям и т.д. Значительное число гражданских правоотношений связано с необходимостью удовлетворения государственных и муниципальных нужд. Наконец, публично-правовые образования распоряжаются и извлекают доходы от использования принадлежащего им имущества в рамках участия в отношениях, регулируемых гражданским законодательством. В этой связи возникают разнообразные обязательства из договоров аренды, доверительного управления, происходит отчуждение публичного имущества в процессе приватизации, извлекается прибыль и дивиденды по акциям и долям в уставных (складочных) капиталах хозяйственных товариществ и обществ и т.д.

Потенциальная угроза негативного воздействия данного процесса на состояние конкуренции может быть обоснована, в частности, следующими обстоятельствами:

- при передаче государственного и муниципального имущества по договорам аренды, ссуды, при его отчуждении и т.д. обнаруживается тенденция к оказанию избирательных предпочтений при определении стороны договора, как правило - в пользу наиболее крупных и финансово обеспеченных контрагентов, результатом чего является произвольное формирование дополнительных барьеров входа на рынок и возникновение риска его монополизации;

- названные предпочтения могут иметь дискриминирующий характер в пользу подведомственных унитарных предприятий, учреждений, юридических лиц с публичным участием, а также в интересах региональных либо местных хозяйствующих субъектов (региональный протекционизм), что зачастую не только негативно сказывается на состоянии конкуренции, но и нарушает принцип свободы перемещения товаров, услуг и финансовых средств на территории Российской Федерации (п. 5 ст. 1 ГК);

- власть на рынке, определяемая в литературе в качестве сущностного признака доминирующего положения хозяйствующего субъекта[2], в случае выступления в гражданском обороте органов власти, осуществляющих имущественные права публичных образований, заменяется или совмещается с присущими для этих органов возможностями легального принуждения. Фактическое использование таких возможностей не только значительно искажает механизм рыночной конкуренции, но и решительным образом противоречит принципам равенства и автономии воли субъектов гражданского права (ст. 1 и 9 ГК), а кроме того - усиливает угрозу коррупционных правонарушений, извлечения бюрократической ренты и т.п. Сказанное свидетельствует о справедливости слов В.А. Белова о том, что «публичная власть, сохранённая в гражданских правоотношениях, абсолютно неизбежно превращается в товар, а отправление этой публичной власти становится самым доходным бизнесом»[3].

Отметим, что развитие оборота публичного имущества исторически проходило в неразрывной связи с фактами его значительного воздействия на механизм конкуренции.

Один из наиболее ранних примеров такого рода приводится Аристотелем (Политика, I 1259 5 - 36), который, повествуя о том, как милетский философ Фалес извлёк прибыль от монопольного владения оливковыми маслобойнями (в другом случае - как некий сицилиец добился того же через скупку продукции железоделательных мастерских), заметил, что и некоторые государства, «находясь в стеснённом финансовом положении, прибегают к получению такого дохода - они заводят монополию на те или другие товары»[4]. Как сообщает философ, «многие государства... нуждаются в такого рода доходах. Встречаются и такие государственные мужи, вся деятельность которых направлена к этой цели»[5].

Очень ранние источники свидетельствуют об участии государства в отношениях, возникающих по поводу оборота продовольствия и других социальнозначимых товаров. Примеры находим уже в законодательстве Солона[6], а также в римских хлебных законах (leges frumentariae), предусматривавших продажу населению государственного хлеба по сниженным ценам[7]. Предпринимаются также меры, направленные на сдерживание возможных злоупотреблений и недопущение сговоров на рынке поставок государственного продовольствия. Так, например, Юлиев закон о хлебе (lex Iulia de annona)[8], установил денежный штраф для того, кто причиняет вред снабжению хлебом или входит в сговор с целью повысить цену на хлеб (D. 48.12.2, pr.).

Стремление к увеличению доходов послужило основой для формирования обособленного экономического интереса государства в частных имущественных отношениях, который зачастую оттенял социальный компонент его деятельности. Интересно, в этом смысле, сообщение Дигест о рескрипте Марка Аврелия и Луция Вера, постановивших считать «совершенно несправедливым продажу де- курионами согражданам хлеба по цене дешевле рыночной» (D. 48.12.3, pr.).

Беспримерное значение для обоих государств классической древности[9] приобрела система «сдачи в аренду» или «продажи» на торгах прав государства на взимание различных платежей (система откупа доходов)[10], которая получила

большое развитие на фоне расширения деятельности государственного казначейства в отношениях по закупке и продаже хлеба и соли[11] и обусловила образование крупного класса «арендаторов податей» и подрядчиков (societates publicanorum) в Древнем Риме, устранявших, по сообщению Т. Моммзена, благотворную конкуренцию[12].

Следует указать, что уже античные государства выступают в роли крупнейших арендодателей при передаче во временное возмездное владение государственных земельных наделов, зданий и публичных театров[13]. В Афинах священные (храмовые и т.п.) участки сдавались в долгосрочную аренду и приносили значительный доход. Аристотель сообщает об устроении торгов на разработку рудников, а также заключении арендных контрактов и государственных подрядов (например, на постройку укреплений и стен, гравирование официальных надписей и т.п.)[14]. Стремление к получению наибольшей прибыли от передачи имущества частным лицам выявляет наиболее предпочтительную для этой цели форму - проведение торгов, основанных на противостоянии конкурирующих предложений потенциальных контрагентов. Впрочем, на отрицательные следствия данной системы указывал ещё Андокид, отмечавший случаи сговоров и объединений участников таких торгов в целях искусственного снижения цен[15].

О непосредственном участии государства в гражданском обороте писал, например, Ксенофонт, который советовал родному городу, оказавшемуся в финансовых затруднениях, выяснить «нельзя ли, подобно тому как государство имеет грузовые триеры, приобрести также и государственные грузовые суда и сдавать их в аренду по предоставлении поручителей всем желающим так же, как это делается с прочим общественным достоянием». «.. .Удивляться следует тому, - полагает автор, - что город, зная, как много частных лиц обогащается за его счёт, не пытается им подражать»[16].

Значительное развитие оборот публичного имущества получил в римском государстве[17], выступавшим собственником общественных земель и путей сообщения, театров, площадей и стадионов, морских и речных побережий, государственных рабов и т.д. (см. D. 1.8.1 pr.; D. 1.8.5 pr.; D. 1.8.6.1; D. 43.8.3 pr.; D. 43.9.1 рг.). До конца республики большинство сделок с участием государства заключалось вне общих гражданско-правовых форм, единым порядком - на публичных торгах, sub hasta. Перед торгами (licitatio) совершающий их магистрат выпускал особые оповещения, в которых содержались условия договора; вступая в договор, контрагент тем самым принимал и все выставленные магистратом условия[18].

Со времени принципата большое значение приобрела личная казна императора (fiscus Caesaris), объединявшая его собственные доходы[19]. В имущественных отношениях фиск выступает наравне с частными лицами, использует общегражданские формы сделок и процесса. Идея, ставшая предшественницей представлений о юридическом лице, впервые стала применяться римским правом к сельским и городским общинам (муниципиям): гражданские общины, по словам Г ая, находятся на положении частных лиц (D. 50.16.16).

Впоследствии правовое положение фиска обнаруживает целый ряд исключений из начала равенства с иными частными лицами, в частности, устанавливаются привилегии казны (ius fisci) в отношениях с последними[20]. В этой связи, юристами формулируется принцип толкования норм «против фиска» (in dubio contra fiscum), который получил выражение в известном высказывании Моде- стина (D. 49.14.10): «Без прямого указания закона казна не может пользоваться преимуществами в отношениях с частными лицами»[21].

Применительно к последовавшей эпохе средневековья, следует отметить активное развитие государственных прерогатив и монополий (составлявших, по выражению английской королевы Елизаветы «одно из блестящих украшений королевской короны»)[22], а также становление так называемых государственных регалий, в том числе имевших вполне частноправовой характер (regalia minora). Применительно к таковым, государство действует как частное лицо: наравне с ними несёт затраты и подвергается риску, не устраняя полностью частной конкуренции извлекает для себя частноправовую прибыль[23].

Распространение норм гражданского права на государство, как отмечал Н.И. Лазаревский, было тесно связано с отнесением дел по феодальным имуще- ствам (главным образом, земельным) к компетенции общегражданских судов[24]. Впоследствии идея подчинения государства (как фиска) гражданскому праву нашла наиболее последовательное воплощение в Г ермании, ставшей местом зарождения классического учения о фиске, и где до начала XIX века «все прогрессивные элементы... придают огромное значение подсудности государства по имущественным сделкам общим судам»[25]. Следует признать правильным наблюдение Н.И. Лазаревского о наличии практического интереса государства, стремящегося к снижению собственных издержек, к тому, чтобы посредством общих гражданско-правовых форм «внушить своим контрагентам уверенность в том, что их права получат достаточную охрану»[26].

Признание государства участником гражданско-правовых отношений (под наименованием «фиска», «казны» или «юридического лица публичного права»[27]) и подчинение его деятельности в таком качестве основным цивилистическим принципам (свободы волеизъявлений контрагентов, формально-юридического равенства и др.), является характерной чертой современных континентальных правопорядков.

Вместе с тем, опыт распространения норм гражданского права на акты распоряжения публичным имуществом сам по себе не привёл к соответствующему вовлечению государства как субъекта частного права в сферу действия первых антимонопольных законов. Их принятию (прежде всего, знаменательного Закона Шермана (1890) - первого антитрестовского закона США) предшествовало длительное формирование системы правил, направленных на пресечение незаконных ограничений свободы торговли (restraint-of-trade practices)[28] [29], прежде всего в английском общем праве (дела Dyer’s Case, 1414 г.; Mitchel v. Reynolds, 1711 г. и

др)3.

Напротив, положения common law, ограничивающие произвол государства в установлении ограничений входа на рынок (дело Darcy v. Allein, 1602 г. и др.) имели весьма слабое влияние на становление ранних актов антитрестовского законодательства, направленного преимущественно на недопущение монополистической деятельности частных фирм[30]. Равным образом и само содержание подобных прецедентов не имело прямого отношения к деятельности фиска, идея которого в классическом виде была чужда британскому праву[31].

Данная тенденция может быть объяснена тем, что задача борьбы с так называемыми «феодальными монополиями» (привилегиями, даруемыми от имени публичной власти), теоретически обоснованная представителями европейского Просвещения и воплощённая в формуле «laissez faire et laissez passer», была поставлена и в целом разрешена до появления на рубеже XIX - XX вв. собственно антимонопольных норм, адресовавших свои запреты уже не государству, а лицам, осуществляющим незаконную монополистическую деятельность или недобросовестную конкуренцию[32].

В отличие от тех зарубежных правопорядков, где возникновение антимонопольного законодательства совпало с ростом крупного промышленного производства, увеличением числа акционерных компаний (союзов предпринимателей), сопряжённых с усилением значения банковского кредита, а также концентрацией и централизацией капитала при относительном невмешательстве государства в экономику[33], принятие первых антимонопольных законов в странах бывшего СССР и Восточной Европы в 80-х - 90-х гг. XX в. проходило в специфических условиях преодоления последствий государственного монополизма и планового хозяйствования, а также господства публичной собственности и отсутствия конкуренции.

Помимо названных обстоятельств, характеризующих становление антимонопольного законодательства в России, А.Н. Варламова обоснованно указывает на чрезмерную концентрацию производства, а также «насаждение монополии сверху» на основе организационно-административной системы управления[34]. На коренное отличие характера монополии в период создания законодательства о конкуренции в России (с одной стороны), а также США и Западной Европы (с другой) справедливо обращают внимание Н.А. Баринов и М.Ю. Козлова[35].

В этих обстоятельствах, принятие норм, целью которых является недопущение антиконкурентных действий со стороны государства (в том числе при распоряжении публичным имуществом), в литературе практически единодушно характеризуется как отличительная особенность отечественного законодательства[36].

Следует вместе с тем поддержать более осторожную оценку по данному вопросу. В частности, как указывает О.В. Шальман, проблема ограничения конкуренции со стороны лиц, выполняющих публичные функции, свойственна не только российскому законодательству, но «существует и соответствующим образом решается в практике антимонопольного регулирования зарубежных стран»[37]. На наличие в зарубежном законодательстве такого рода норм, хотя и «в меньшем объёме», чем в российском антимонопольном законодательстве, указывает и Е.В. Середина[38].

В самом деле, Закон о защите конкуренции в сравнении с общемировой практикой содержит весьма значительное число разноплановых норм, направленных на предупреждение и пресечение антиконкурентных актов субъектов, которые выступают участниками экономических отношений от имени публично-правовых образований (см. п. 2 ч. 1 ст. 1, ч. 1 ст. 3, п. 17, 20 ст. 4, ст. 15, 16, 17, 17.1, 18, 19, 20, 21 ЗоЗК). Среди названных норм имеются как меры ограничительного характера, так и правила, направленные на развитие (стимулирование) конкуренции.

Вместе с тем, отдельные правила такого рода известны и другим правопорядкам, прежде всего - государствам бывшего СССР, столкнувшимся с необходимостью преодоления последствий масштабного огосударствления экономики.

Примерами могут служить нормы ч. 1, 3.1 ст. 4, ст. 15 Закона Республики Беларусь от 12.12.2013 № 94-З «О противодействии монополистической деятельности и развитии конкуренции»[39], ч. 1 ст. 2, п. 7 ч. 2 ст. 5, ст. 16.1, 16.3 Закона Республики Армения от 05.12.2000 № ЗР-112 «О защите экономической конкуренции»[40], ст. 4, 48 Закона Литовской Республики от 23.03.1999 № VIII-1099 «О конкуренции»[41], ст. 10, 12 - 15 Закона Грузии от 08.05.2012 № 6148 «О конкуренции»[42], ст. 192 - 194 Предпринимательского кодекса Республики Казахстан от 29.10.2015 № 375-V[43], а также положения п. 2 ч. 1 ст. 1, ст. 17 - 21, 23 - 27 Модельного закона «О конкуренции» (утв. решением Высшего Евразийского экономического совета от 24.10.2013 № 50)[44].

В настоящее время и в тех зарубежных правопорядках, в которых антимонопольное законодательство формировалось как реакция на отрицательные следствия господства частных монополий, присутствуют отдельные нормы, обеспечивающие развитие конкуренции и транспарентность отношений, связанных с участием в гражданском обороте государства, а также контролируемых им «публичных юридических лиц» и «государственных предприятий» (нем. «Offentliche Untemehmen», фр. «entreprise publique», англ. «state-owned enterprise»).

Ещё Е.А. Флейшиц писала об установлении особых привилегий для государства в связи с его участием в так называемых «товариществах или предприятиях смешанной экономии..., часть акций или паёв которых принадлежит государству в то время, как другая их часть покрыта частными лицами»[45]. Зачастую и сами такие «смешанные предприятия»[46] пользуются привилегированным положением и льготными условиями с помощью «правовых средств, которыми в течение столетий пользовалась только публичная власть»[47], - писала профессор.

На материале правопорядка Канады и Квебека Р. Г одэн аргументированно отметил тенденцию к усилению вмешательства государства в экономический оборот и возросшую роль государственных корпораций. «Хотя, - пишет автор, - предоставленное государству разрешение на участие в экономике не вызывает серьёзных идеологических разногласий..., определенное беспокойство вызывает тот факт, что государству разрешается участвовать в экономике не на равных условиях, поскольку оно может извлекать выгоду из прерогатив и иммунитетов, которыми не могут воспользоваться его конкуренты из частного сектора»[48].

Многие законодательства разделяют данное опасение. Так, в соответствии со ст. L.410-1 Коммерческого кодекса Франции (Code de Commerce de France; CCF), правила, содержащиеся в его Книге IV («О свободе цен и конкуренции»), применяются к любой деятельности по производству, сбыту товаров и оказанию услуг, в том числе осуществляемых юридическими лицами публичного права (personnes publiques), в частности, в соответствии с договорами о передаче прав коммунальной службы (delegation de service public)[49]. Следует учесть, что и само государство как целое, департаменты, муниципальные образования, а также публичные учреждения, рассматривается французским правом в качестве юридических лиц[50] (см. п. 4, 6 ч. I ст. L. 123-1 CCF).

Согласно ст. L.442-8 CCF (Книга IV, Титул IV «О прозрачности деятельности, о действиях, подрывающих конкуренцию...») «любому лицу запрещается выпускать в продажу продукцию или предлагать услуги, используя в неустановленном порядке собственность государства, местных органов власти и их публичных учреждений»[51]. Кроме того, французскому праву известны нормы, устанавливающие повышенные гарантии арендаторам публичного недвижимого имущества (ст. L. 145-26 CCF), а также предусматривающие ряд обязанностей по раскрытию информации при получении имущественной поддержки за счёт публичных средств (ст. L. 612-4 CCF).

Близкие по направленности нормы содержит и германское право. Так, в соответствии с § 130(1) Закона ФРГ о противодействии ограничениям конкуренции 2005 г. (Gesetz gegen Wettbewerbsbeschrankungen, GWB)[52] данный закон применяется помимо прочего к организациям, которые полностью или частично принадлежат государству (die offentliche Hand), либо управляются или эксплуатируются государством.

Одним из общих принципов заключения государственных контрактов в § 97(1) GWB названо приобретение государственными заказчиками товаров, работ, услуг в условиях конкуренции (im Wettbewerb) и посредством транспарентной процедуры размещения заказа. Кроме того, сфера применения GWB значительно расширяется указанием его § 130(2) на то, что действие названного закона распространяется на все ограничения в конкурентной борьбе, оказывающие влияние на область его применения, даже если таковые возникли вне сферы действия GWB.

Существенное ограничение возможностей произвольного отчуждения государственного имущества в пользу тех или иных контрагентов предусматривает Договор о функционировании Европейского Союза (Treaty on the Functioning of the European Union; TFEU), п. 1 ст. 107 которого устанавливает общее правило: «любая помощь, оказываемая в какой бы то ни было форме Г осударством-участ- ником либо посредством государственного имущеста (state resources), которая искажает или создаёт угрозу искажения конкуренции созданием преимуществ определённым хозяйствующим субъектам (certain undertakings) или производству определённых товаров, в той мере в которой она воздействует на торговлю между Государствами-участниками, является несовместимой с внутренним рын- ком»[53].

Как указывает Стивен Мартин (Stephen Martin), Европейский союз достиг в этой сфере большего, чем Соединённые Штаты, принципиально признав наконец искажающую природу государственной помощи, а её регулирование сделав одним из элементов конкурентной политики ЕС[54].

По оценке Юргена Базедова (Jurgen Basedow), существование различий не исключает возможности гармонизации конкурентного законодательства и координации национальных конкурентных процедур. Предметом такой гармонизации, в частности, должны стать сферы, в которых сближение национальных подходов может быть установлено уже сегодня. Впрочем, как указывает данный автор, преодолению национальных различий в вопросе предупреждения ограничений конкуренции, инспирируемых или поддерживаемых государством (в виде предпринимательской деятельности публичных предприятий или государственной помощи) препятствует использование разнообразных изъятий, связанных с публичными интересами[55].

Примечательно, что во многих современных правопорядках приоритетный характер и наибольшее развитие получают нормы, которые охарактеризованы А.Н. Варламовой как «стимулирующие меры конкурентного законодательства»[56] (например, развитие конкуренции при приватизации публичного имущества; регулирование предоставления государственных и муниципальных преференций; обеспечение конкуренции при заключении договоров с публичными образованиями и др.), а не только лишь ограничительные меры антимонопольного законодательства в строгом смысле.

Изложенное позволяет сделать следующие выводы:

гражданский оборот государственного и муниципального имущества сопряжён с обстоятельствами, создающими угрозу отношениям рыночной конкуренции (тенденция к оказанию избирательного предпочтения при выборе контрагента; к установлению дискриминационных условий в пользу юридических лиц с государственным участием, а также подведомственных унитарных предприятий и учреждений; угроза привнесения несвойственных гражданским правоотношениям административных методов воздействия на поведение третьих лиц и т.д.);

процесс становления публичных образований в качестве субъектов гражданского права, связанный с отказом от ряда свойственных им привилегий, демонстрирует реальную угрозу подобного рода обстоятельств.

имеется определённое сближение подходов разных правопорядков и доктрины в необходимости регулирования, направленного на развитие конкуренции в рамках оборота публичного имущества, в том числе отношений по передаче публичного имущества во временное владение и (или) пользование; по его приватизации; участию государства в капиталах коммерческих организаций и др.

[1] Губин Е.П. Правовые проблемы государственного регулирования рыночной экономики и предпринимательства: дис. ... доктора юрид. наук. М., 2005. С. 10.

[2] Конкурентное право России / Под ред. И.Ю. Артемьева [и др.]. С. 162-163.

[3] Белов В.А. Гражданское право. Т. II. С. 203, сноска 233.

[4] Аристотель. Сочинения: В 4-х т. Т. 4 / пер. с древнегреч.; общ. ред. А.И. Доватура. М.: Мысль, 1983. С. 397.

Аристотель. Указ. соч. С. 761). На исходе I в. до н.э. о существовании подобных торговых монополий в Египте повествовал Страбон (См.: Страбон. География. В 17 книгах / пер. Г.А. Стратановского; под общ. ред. проф. С.Л. Утченко. М.: Издательство «Наука», 1964. С. 737; см. § 798).

[6] Бузольт Г. Очерк государственных и правовых греческих древностей. Харьков, 1895. С. 148. См. также: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3 т. Т. I. Пер. С.И. Соболевского. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1961. С 119.

[7] Первым специальным законом в данной сфере принято считать lex frumentaria Гая Гракха (123 г. до н.э.).

[8] Принят Октавианом Августом в 18 г. до н.э.

[9] Система откупа служила также основой государственного хозяйства Египта Птолемеев. (См.: Ростовцев М.И. История государственного откупа в Римской Империи (от Августа до Диоклетиана) // Записки историко-филологического факультета императорского С.-Петербургского университета. Часть LI. СПб.: Типография И.Н. Скороходова, 1899. С. 11-32).

[10] См.: Ростовцев М.И. Указ. соч. С. 7 - 8. Демосфен. Против Тимократа // Демосфен. Речи. В 3-х т. Т. I / Отв. ред. Е.С. Голубцова, Л.П. Маринович, Э.Д. Фролов. М., 1994. С. 249, 281. (§ 39; 144). См. также: Бузольт Г. Указ. соч. С. 249.

[11] Моммзен Т. Римская история. Т. 1 / Пер. В.Н. Неведомского. М., 1887. С. 265-266.

[12]Моммзен Т. Римская история. Т. 2 / Пер. В.Н. Неведомского. М., 1887. С. 391.

[13] См.: Элиан Клавдий. Пёстрые рассказы / пер. С.В. Поляковой; отв. ред. В.В. Струве. М.-Л.: Издательство АН СССР, 1963. С. 54. (кн. 6, § 1).

[14] Аристотель. Афинская полития. Государственное устройство афинян / пер. и прим. С.И. Радцига. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. С. 67-68.

[15] См.: Андокид. Речи, или история святотатцев (с приложением параллельных свидетельств о процессе разрушителей герм в Афинах в 415 г. до н.э.) / пер. и комм. Э.Д. Фролова. СПб.: Изд- во «Алетейя», 1996. С. 75-76. (§ 133; 134).

[16] Ксенофонт. О доходах / пер. Э.Д. Фролова // Хрестоматия по истории древней Греции / под ред. д-ра ист. наук Д.П. Каллистова. М.: «Мысль», 1964. С. 348.

[17] СуворовН.С. Об юридических лицах по римскому праву. М.: «Статут», 2000. С. 35.

[18] Ельяшевич В.Б. Юридическое лицо, его происхождение и функции в римском частном праве. СПб.: Типолитография Шредера, 1910. С. 50.

[19] Словом fiscus обозначалась корзина или ящик для перевозки денег. В строгом смысле фискальная касса не была единой - подобных касс существовало столько же, сколько и источников императорских доходов. Возрастающее значение фиска в конечном итоге приводит к полному слиянию его с государственной казной при Северах (См.: Суворов Н.С. Указ. соч. С. 190).

[20] Суворов Н.С. Указ. соч. С. 191.

[21] Барон Ю. Система римского гражданского права. СПб., 2005. С. 118.

[22] Янжул И.И. Основные начала финансовой науки: Учение о государственных доходах. М. : Статут, 2002. С. 136-140.

[23] Озеров И. Регалии // Энциклопедический словарь. Т. XXVI. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. СПб., 1899. С. 446-449.

[24] Лазаревский Н. И. Ответственность за убытки, причиненные должностными лицами. СПб. : «Слово», 1905. С. 15 - 16.

[25] Там же. С. 25.

[26] Там же. С. 37.

[27] Критический анализ данной категории, см.: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М.: Статут, 2014 // СПС КонсультантПлюс.

[28] См.: Peter R. Dickson, Philippa K. Wells. The Dubious of the Sherman Antitrust Act: The Mouse That Roared // Journal of Public Policy & Marketing. 2001. 20 (1). P. 6.

[29] См.: Keith N. Hylton. Antitrust Law. Economic Theory and Common Law Evolution. Cambridge University Press. 2003. P. 33-34.

[30] Keith N. Hylton. Op. cit. P. 37.

[31] Лазаревский Н.И. С. 76-77.

[32] См.: Баринов Н.А., Козлова М.Ю. Антимонопольное законодательство РФ (вопросы теории и практики). Волгоград: Издательство ВолГУ, 2001. С. 15.

[33] См.: Гольдштейн И.М. Экономическая политика. Вып. 1. 1912. С. 19-33.

[34] Варламова А.Н. Конкурентное право России. С. 81-82.

[35] Баринов Н.А., Козлова М.Ю. Указ. соч. С. 38-42.

[36] Варламова А.Н. Указ. соч. С. 327 ; Еременко В.И. Правовое регулирование конкурентных отношений в России и за рубежом: дисс. д-ра юрид. наук. М., 2001. С. 392 ; Коммерческое (предпринимательское) право. В 2 т. Т. 1 / под ред. В.Ф. Попондопуло. М.: Проспект, 2009. // ЭПС «ГАРАНТ» (глава 12; автор главы - В.Ф. Попондопуло) ; Конкурентное право России / Под ред. И.Ю. Артемьева [и др.]. С. 62 ; Предпринимательское право: Курс лекций / Под ред. Н.И. Клейн. М.: Юридическая литература, 1993. С. 236 ; Тотьев К.Ю. Конкурентное право (правовое регулирование конкуренции). М. : Изд-во РДЛ, 2000. С. 197.

[37] Шальман О.В. Роль антимонопольной политике государства в правовом регулировании рыночных отношений. Теоретико-практический анализ (на материалах Архангельского ТУ МАПП РФ). Архангельск, 2001. С. 108.

[38] Конкурентное право России / Под ред. И.Ю. Артемьева [и др.]. С. 222.

[39] Национальный правовой Интернет-портал Республики Беларусь. 19.12.2013. № 2/2092.

[40] Официальные ведомости (вестник) Республики Армения. 15.12.2000. № 30(128).

[41] Valstybes zinios. 1999. Nr. 30-856.

[42] См.: https://matsne.gov.ge/ka/document/view/1659450?impose=translateRu.

[43] Казахстанская правда. 2015. № 210 (28086).

[44] Официальный сайт Евразийской экономической комиссии

http://www.eurasiancommission.org/, 25.10.2013.

[45] Флейшиц Е.А. Буржуазное гражданское право на службе монополистического капитала // Избранные труды по гражданскому праву. В 2 т. Т. 2. М.: Статут, 2015. С. 611.

[46] В настоящее время существование «товариществ смешанной экономии» (societe d'economie

основано на положениях ст. L. 1521-1 Общего Кодекса законов о территориальных образованиях и ст. L.225-1 Коммерческого кодекса Франции, признающих данные лица акционерными обществами, создаваемыми для «осуществления деятельности по благоустройству, строительству, эксплуатации общественных служб промышленного или коммерческого характера, или для любой иной деятельности, выражающей общий интерес». См.: Code general des collectivites territoriales (version consolidee au 1 janvier 2016) // URL:

http://www.legifrance.gouv.fr/.

[47] ФлейшицЕ.А. Указ. соч. С. 612-613.

[48] Годэн Роберт П. Взаимосвязь между публичной и частной собственностью в Канаде и Квебеке // Вестник гражданского права. 2006. № 2. С. 260.

[49] Перевод по: Code de commerce (version consolidee au 1 janvier 2016) // URL: http://www.legifrance.gouv.fr/.

[50] Цит. по: Коммерческий кодекс Франции / предисл., пер. с фр., дополнение, словарь-справочник и коммент. В.Н. Захватаева. М. : Волтерс-Клувер, 2008. С. 1027.

[51] Коммерческий кодекс Франции. С. 382.

[52] Bundesgesetzblatt. 2013. № 32. Teil I. S. 1751-1799.

[53] Оригинальный текст см.: Official Journal C 326, 26/10/2012 P. 0001 - 0390.

[54] Martin Stephen. Globalization and the natural limits of competition // The International Handbook of Competition. Ed. By M. Neumann, J. Weigand. Cheltenham, UK; Northampton, MA, USA: Edward Elgar Publishing, Inc., 2004. P. 48.

[55] Basedow Jurgen. Competition policy in a globalized economy: from extraterritorial application to harmonization // The International Handbook of Competition. P. 329 - 330.

[56] Варламова А.Н. Правовое содействие развитию конкуренции на товарных рынках : дис. ... доктора юрид. наук. М., 2008. С. 96.