По признанию большей части исследователей, ведущая роль среди инструментов преодоления (устранения) юридических коллизий принадлежит коллизионному праву: «Коллизионные нормы являются своеобразным стабилизатором правоприменительной деятельности, позволяя оперативно и единообразно разрешать возникающие проти-

воречия норм права, обеспечивая надлежащее функционирование си-

122

стемы законодательства» .

В теории права под коллизионными нормами понимается «разновидность специализированных правовых норм, принимаемых с целью устранения коллизий, возникающих между юридическими предписаниями» . Более узкое значение данной категории правовых предписаний придается в международном частном праве; коллизионная норма понимается как норма права, определяющая, право какого государства должно быть применено к данному частноправовому от-

124

ношению, осложненному иностранным элементом .

Очевидно, что коллизионные нормы международного частного права являются подвидом коллизионных предписаний из общей теории права, выделенным в силу специфики их структуры, сущности и назначения. Таким образом, рассмотрение уголовно-правовых пространственных коллизионных норм также следует начать с определения их места в системе схожих правовых предписаний.

Существуют несколько существенных особенностей юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона, отличающих их от аналогичных конструкций в общей теории права и международном частном праве.

Во-первых, рассматриваемые правовые предписания, как правило, немногочисленны, имеют обобщенный характер, охватывая весьма широкий круг подлежащих регулированию общественных отноше- ний[1] [2] [3] [4]. Например, УК Республики Польша[5] содержит в своем составе

всего пять статей, определяющих уголовно-правовую юрисдикцию (ст. 5, 109, 110, 111, 113); УК Республики Сербия содержит во

семь таких норм; УК Республики Г реция - шесть и т.д.

Во-вторых, юрисдикционное коллизионное регулирование уголовно-правовых отношений осуществляется преимущественно позитивным способом путем определения конкретного круга общественных отношений, находящихся под суверенной властью государства- принадлежности нормы. Так, согласно ч. 1 ст. 6 УК Социалистической Республики Вьетнам «вьетнамские граждане, которые совершили преступление за пределами территории Социалистической Республики Вьетнам, могут быть привлечены к уголовной ответственности в соответствии с настоящим Кодексом». В законодательной практике также встречаются единичные случаи указания на «неподсудность» уголовному закону государства конкретной группы общественных отношений (негативное регулирование). Так, ч. 4 ст. 11 УК Республики Молдова устанавливает: «Под действие уголовного закона не подпадают преступления, совершенные дипломатическими представителями иностранных государств или другими лицами, которые в соответствии с международными договорами не находятся под уголовной юрисдикцией Республики Молдова». 126 [6] [7] [8]

В-третьих, рассматриваемая нами группа норм предназначена для разрешения исключительно «межгосударственных» коллизий, т.е. конфликтов, возникающих при столкновении предписаний различной государственной принадлежности. Нормы, разрешающие конфликты между несколькими внутренними уголовными законами (как это имело место на территории СССР в случае со столкновениями уголовных законов союзных республик и имеет место в современных США при разрешении коллизий уголовных законов разных штатов , и Германии при разграничении действия законов разных земель ) не входят в предмет нашего рассмотрения.

Они, строго говоря, подчиняются тем же правилам, что и межгосударственные юрисдикционные коллизионные нормы уголовного закона, а в ряде случаев одни и те же предписания выполняют одновременно и функции «внутренних» и функции «международных» ограничителей. Например, согласно § 1.04 Уголовного кодекса Штата Техас (территориальная юрисдикция): «Этот штат обладает юрисдикцией над преступлением, которое лицо совершило своим собственным поведением или посредством использования другого лица, за которого он несет ответственность, если такое поведение или его результат, являющийся одним из элементов состава преступления, происходят в этом штате ...»; приведенная норма разграничивает территориальную уголовно-правовую юрисдикцию не только между американскими штатами, но и между штатом Техас и иностранными государствами. В рамках настоящей работы мы не будем подвергать отдельному анализу проблему конфликтов внутренних уголовных зако- [9] [10] [11] нов, по нескольким причинам: во-первых, после распада СССР она для нашей страны более не актуальна, во-вторых, все сказанное про международные коллизионные нормы можно с уверенностью применять и к конфликтам между внутренними уголовными законами.

В-четвертых, в силу специфики внутригосударственного уголовного правосудия суды при вынесении приговора, как правило, не могут квалифицировать деяние субъекта согласно нормам иностранного права, и тем более - осуждать за их нарушение. Соответственно, юрисдикционные коллизионные нормы уголовных законов в своем подавляющем большинстве относятся к односторонним и, за небольшим исключением, не предусматривают применения положений иностранного закона. В качестве примера такого положения можно привести норму ч. 3 ст. 5 УК Грузии[12] [13]: «Совершившие преступления за границей иностранные граждане, а также лица без гражданства, не проживающие в Грузии постоянно, подлежат уголовной ответственности по настоящему Кодексу, если это направленные против интересов Грузии тяжкие или особо тяжкие преступления либо если уголовная ответственность за эти преступления предусмотрена международным договором Грузии» (курсив наш - К.Ц.).

Структура юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона не отличается от соответствующей конструкции, выработанной в рамках общей теории права и международного частного права. Она включает в себя два элемента: объем и привязку. Объем нормы указывает на общественное отношение, подлежащее урегулированию, привязка же указывает на регулирующий его правопорядок.

1 ос

В соответствии с § 1 (часть 2) УК Королевства Швеции : «Преступления, совершенные в данном Королевстве, должны преследоваться согласно Шведскому праву Шведским судом». В приведенной норме объемом будут являться преступления, совершенные в Королевстве Швеция, а привязкой - шведское право. Аналогичную, в ряде случаев, несколько усложненную структуру имеют все иные юрисдикционные коллизионные нормы уголовного закона.

Привязки юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона укладываются в три типа[14] [15] [16]:

право принадлежности акта;

международное право;

иностранное право.

В соответствии с первой разновидностью, применяется уголовное законодательство государства, которому принадлежит норма содержащая привязку. Так, согласно ст. 1 УК Японии : «Настоящий закон применяется ко всякому лицу, совершившему преступление в пределах Японии».

Право принадлежности акта является наиболее распространенной привязкой в нормотворческой практике государств мира; среди государств-членов Совета Европы, предусматривающих в своем законодательстве коллизионное регулирование уголовно-правовых юрис- дикционнных отношений, нами не было найдено ни одного уголовного закона, в котором бы не содержалось привязки к национальному закону.

В рамках рассматриваемого регулятора, тем не менее, может быть предусмотрен учет некоторых правовых последствий, возникших в иностранном правопорядке, наиболее распространёнными среди них являются:

придание преюдициального значения принятого в иностранном государстве судебного решения;

учет назначенного в иностранном государстве наказания и (или) иных уголовно-правовых последствий совершения преступления.

Упоминание таких положений в национальном законе не предполагает непосредственного применения норм иностранного права, опосредуя лишь признание определенных правовых последствий, что само по себе не может быть расценено как отсылка к зарубежному закону.

Преюдициальная сила[17] судебных решений, принятых компетентными органами иностранного государства, является самым распространенным вариантом учета правовых последствий, возникших в иностранном государстве. Среди государств-членов Совета Европы он предусмотрен в уголовных законах Австрии, Албании, Андорры, Армении, Болгарии, Греции, Дании, Исландии, Италии, Литвы, Латвии, Македонии, Молдавии, Португалии, России, Сан-Марино, Сербии,

Словении, Турции, Украины, Хорватии, Черногории, Швейцарии и Швеции.

Первым и наиболее важным аспектом «межгосударственной преюдициальности» является принцип ne bis in idem; в англосаксонской правовой традиции он носит название правила предотвращения двойной подсудности (the rule against double jeopardy). Данное правило закреплено в целом ряде международных документов, в том числе в Г арвардском проекте конвенции о юрисдикции в отношении преступлений 1935 г. (ст. 13), Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. (ст. 14), Протоколе № 7 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1984 г. (ст. 4), Американской конвенции о правах человека 1969 г. (ст. 8 (4)) и многих других, всего насчитывается как минимум пятьдесят различных международных договоров[18].

На текущий момент, запрет повторного осуждения содержится в уголовных законах большей части государств мира[19]. Среди государств-членов Совета Европы он закреплен в уголовных законах Австрии, Албании, Андорры, Армении, Болгарии, Греции, Дании, Исландии, Италии, Литвы, Латвии, Македонии, Молдавии, Португалии, Сан-Марино, Сербии, Словении, Турции и Украины. Так, ч. 1 ст. 12 УК РФ устанавливает: «Г раждане Российской Федерации и постоянно проживающие в Российской Федерации лица без гражданства, совершившие вне пределов Российской Федерации преступление против интересов, охраняемых настоящим Кодексом, подлежат уголовной ответственности в соответствии с настоящим Кодексом, если в отношении этих лиц по данному преступлению не имеется решения суда иностранного государства» (курсив наш - К.Ц.).

В судебной практике приведенная норма толкуется таким образом, что неустановление или невозможность установления, имело ли место по данному делу решение суда иностранного государства влечет за собой невозможность привлечения лица к ответственности по российскому закону.

Так, в приговоре Белгородского районного суда Белгородской области было указано: «учитывая положения ст.12 УК РФ о действии уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступление вне пределов РФ о том, что граждане РФ совершившие вне пределов РФ преступление против интересов, охраняемых настоящим кодексом, подлежат уголовной ответственности, если в отношении этих лиц по данному преступлению не имеется решения суда иностранного государства, суд считает необходимым исключить из обвинения Мазурина инкриминируемые ему действия, связанные с незаконным приобретением на территории Украины (дата обезличена) наркотического средства (информация скрыта) массой не менее 157,06 гр., что является крупным размером. Поскольку, стороной обвинения не представлено данных, подтверждающих возможность в силу указанной нормы УК РФ привлечь Мазурина к уголовной ответственности за совершение преступных действий на территории иностранного государства»[20] (курсив наш - К.Ц.).

Аналогичное решение приняла Судебная коллегия по уголовным делам Ростовского областного суда. Отвергая довод адвоката о том, что «вменяя Гулиеву незаконное хранение наркотического средства на территории АДРЕС ОБЕЗЛИЧЕН, суд привлек Гулиева М.Ю. к уголовной ответственности без выяснения факта привлечения его к ответственности на территории другого государства, нарушим тем самым требования ч. 1 ст. 12 УК РФ», суд указал: «Судом первой инстанции в полном объёме проверены доводы осужденного Гулиева М.Ю. в свою защиту, соответствующие доводам апелляционных жалоб. То обстоятельство, что сторона защиты не согласна с оценкой представленных в суд доказательств, не является основанием для отмены приговора, так как суд привел убедительные аргументы по по-

142

воду этих доказательств» .

На наш взгляд, такое истолкование исходит из конституционноустановленного принципа презумпции невиновности и, в контексте текущего юрисдикционного регулирования, является справедливым.

Не смотря на столь солидную источниковую базу, вопрос о правовом статусе ne bis in idem остается спорным, в литературе можно встретить упоминания его в качестве принципа международного пра-

142 144 145

ва , транснационального правила , межнационального принципа и др.

В целом, можно сказать, что на сегодняшний день превалирует позиция о непризнании ne bis in idem принципом международного права, отнесении его в большей степени к национальному правовому регулированию. Из этого факта исходит основной спор, развязавшийся вокруг рассматриваемого положения: обязаны ли государства за- [21] [22] [23] [24] креплять принцип ne bis in idem в своем внутреннем законодательстве в приложении к иностранным судебным решениям? С точки зрения международного права, базирующейся на истолковании п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах (Нью- Йорк, 16.12.1966 г.), принято указывать на «невозможность осуждения за одно и то же преступление по закону одного и того же государства, что не исключает возможности осуждения в другом государ- стве»[25] [26]. Именно на этом строил свою аргументацию адвоката потерпевшей по делу «К». В своей кассационной жалобе он указал, что «в соответствии с международным правом, запрет на привлечение лица дважды к уголовной ответственности распространяется только на уголовно-судебное преследование в рамках юрисдикции одного государства. При таких обстоятельствах, вердикт, принятый судом США по делу К. может быть признан необоснованным и несправедливым в Российской Федерации ... международное право допускает возможность повторного привлечения к уголовной ответственности лица, в отношении которого в другом государстве вынесен обвинительный

147

приговор» .

Подобная трактовка также встречается в уставах международных уголовных трибуналов ad hoc: «В частности, это относится к исключению, предусматриваемому п. «а» ч. 2 ст. 10 Устава Трибунала по бывшей Югославии и п. «а» ч. 2 ст. 9 Устава Трибунала по Руанде, в соответствии с которыми лицо, которое было осуждено национальным судом за деяния, представляющие собой серьезные нарушения международного гуманитарного права, может быть впоследствии судимо трибуналом, если деяние, за которое оно было осуждено, было квалифицировано как обычное преступление» .

Как указывает в своей работе А.И. Ильина, «принцип non bis in idem применительно к решениям суда иностранного государства вообще не предусмотрен уголовными кодексами Грузии, Республики Молдова, Аргентины, ФРГ, Нидерландов, штата Техас»[27] [28].

Среди государств-членов Совета Европы по аналогичному пути пошли Азербайджан, Бельгия, Босния и Герцеговина, Великобритания, Венгрия, Германия, Грузия, Ирландия, Испания, Кипр, Лихтенштейн, Люксембург, Мальта, Монако, Нидерланды, Норвегия, Польша, Румыния, Словакия, Финляндия, Франция, Чехия и Эстония[29]. На этом основании и по схожим с описанными ранее соображениям некоторые исследователи предлагают исключить запрет двойного осуждения из российского уголовного закона[30].

В литературе нередко подчеркивается, что в транснациональный аспект принципа ne bis in idem, пожалуй, является наиболее проблемной его составляющей:

Во-первых, наблюдается существенная разница в понимании и определении данного принципа в разных государствах, например австралийская доктрина исходит из того, что транснациональный аспект принципа ne bis in idem не распространяется на наиболее серьезные преступления, такие как убийство, изнасилование, поджог, разбой и умышленное тяжких телесных повреждений, поскольку считается, что каждое государство обязано защищать своих граждан от тех лиц, которые совершают такие деяния и неприменение уголовного преследования в отношении них может повлечь за собой серьезные послед- ствия[31] [32] [33].

Во-вторых, рассматриваемый принцип в его транснациональном аспекте достаточно сложно реализуется на практике. Так, французские суды довольно редко признают иностранные решения в том числе в силу существенной разницы в формулировках составов преступлений, не позволяющей сделать однозначный вывод о том, принял ли иностранный суд решение о виновности лица в совершении данного конкретного преступления, или суждения суда касались дру-

153

гих аспектов совершенного деяния .

И, наконец, одной из самых серьезных проблем принципа ne bis in idem является то, что он, в своем транснациональном применении, по сути имея предназначение для решения конфликтов юрисдикций разных государств , саму по себе юрисдикцию не устанавливает и, соответственно, юрисдикционные конфликты не разрешает. Если рассматривать его как единственный механизм в этом контексте, то получится, что уголовно-правовая юрисдикция устанавливается по принципу «кто успел, тот и съел» (first come, first served), что не соответствует действительности[34].

Однако не смотря на перечисленные и некоторые другие сложности, принцип ne bis in idem нашел широкое признание и применение в том числе в своем транснациональном аспекте в мировой практике, особенно это касается страна Европейского Союза, рассматривающих его в контексте взаимного доверия в «общей зоне судопроизводства» («common area ofjustice»)[35].

Такой ситуации немало способствует Конвенция о применении Шенгенского соглашения от 14 июня 1985 г. между Правительствами государств экономического союза Бенилюкс, Федеративной Республики Германии и Французской Республики о постепенной отмене проверок на общих границах (Шенген, 19.06.1990 г.), в ст. 54 которой установлено: «Лицо, в отношении которого был вынесен окончательный приговор одной Договаривающейся Стороной, не может за те же деяния подвергаться преследованию другой Договаривающейся Стороной, при условии, что, в случае осуждения, наказание было отбыто, продолжает отбываться или не может быть исполнено в соответствии с законами Договаривающейся Стороны, где был вынесен обвинительный приговор». И многочисленные принятые в ее развитие акты мягкого права: Сообщение о взаимном признании окончательных су-

дебных решений по уголовным делам 2000 г.; Предложение Греции

1

2003 г.; Фрайбургское предложение 2003 г.; Зеленая книга 2005 г.

Не последнюю роль в признании государствами транснационального аспекта принципа ne bis in idem сыграла концепция субсидиарности экстратерриториальной юрисдикции, в частности, выражающаяся в приоритетности компетенции территориального государства по разрешению уголовно-правового отношения, каким бы ни был результат такого разрешения (наказание виновного, его оправдание или отказ от уголовного преследования по процессуальным основаниям) . Данная концепция в последние годы становится популярной и в нашей стране[36] [37] [38].

Таким образом, запрет двойного осуждения в его транснациональном аспекте на сегодняшний день является значимым межгосударственным регулятором, смягчающим уголовно-правовые юрисдикционные конфликты, в связи с чем, отказ него представляется неверным решением.

Иные случаи учета приговора суда иностранного государства не носят столь же общепризнанного характера, являясь скорее, если можно так выразиться, «эксцессами» законодательной практики. Так, в ст. 113-5 УК Республики Франция[39] установлено: «Французское уголовное право применимо к любому лицу, которое совершило на территории Республики деяние в качестве соучастника преступления или уголовного проступка, совершенного за границей, если такое преступление или проступок карается как по французскому закону, так и по иностранному праву, и это было установлено окончательным решением иностранного суда» (курсив наш - К.Ц.). Данной нормой французский законодатель фактически «привязал» осуществление уголовного преследования во Франции к вынесению итогового процессуального решения по делу в иностранном государстве, что, как видится, является не самым удачным решением. В большинстве случаев правило двойной противоправности, о котором идет речь в данной норме, устанавливается путем сравнения законодательных, а не правоприменительных актов, о чем пойдет речь далее.

Учет назначенного в иностранном государстве наказания, по сути, представляет собой одно из выражений рассмотренного ранее принципа ne bis in idem, таким образом, совершенно не удивительно, что страны, предусматривающие учет назначенного в иностранном государстве наказания, признают и преюдициальное значение иностранных судебных решений (но не наоборот). Среди государств- членов Совета Европы такие нормы содержат уголовные законы Албании, Андорры, Армении, Болгарии, Греции, Дании, Исландии, Италии, Македонии, Молдавии, Сан-Марино, Словении, Турции, Украины, Хорватии и Черногории.

Иные правовые последствия совершенного преступления в соответствии с иностранным правом не учитывается большинством правовых систем. Лишь некоторые государства-участники Совета Европы предусмотрели такие нормы в своих уголовных законах. Так, в ч. 7 ст. 11 УК Республики Молдова закреплено, что «Уголовные наказания и судимости за преступления, совершенные за пределами Республики Молдова, учитываются в соответствии с настоящим кодексом при индивидуализации наказания за новое преступление, совершенное одним и тем же лицом на территории Республики Молдова, а также при разрешении вопросов об амнистии на условиях взаимности по решению судебной инстанции». Схожие нормы предусмотрены в уголовных законах Албании, Армении, Италии, Македонии и Украины.

Приведенная практика, безусловно, заслуживает определенного внимания, однако, в силу достаточно слабой разработанности этого вопроса, существенной разнице в обстоятельствах, учитываемых при назначении наказания в разных государствах, различиях пенитенциарных систем, несовершенстве механизмов правовой помощи по уголовным делам, в том числе в части передачи процессуальных документов и т.д., представляется нецелесообразным включение подобных норм в уголовное законодательство.

Именно по такому пути пошел законодатель Республики Таджикистан: «Судимость и иные уголовно-правовые последствия совершения лицом преступления на территории иностранного государства, не должны приниматься во внимание при квалификации деяния этого лица и при назначении наказания за преступление, совершенное им на территории Республики Таджикистан, если иное не предусмотрено международными правовыми актами, признанными Таджикистаном» (ч. 4 ст. 15 УК Республики Таджикистан)[40].

Мы полагаем, что судимости, полученные в иностранном государстве, ранее назначенное наказание и прочие обстоятельства, характеризующие личность преступника, могут быть учтены судом при непосредственном рассмотрении дела в рамках индивидуализации уголовного наказания; дополнительное упоминание об этом в нормах, определяющих уголовно-правовую юрисдикцию, представляется излишним.

Особо в контексте изучаемого вопроса следует отметить бланкетную привязку, в соответствии с которой производится отсылка не ко всему национальному праву в целом, но к конкретному его закону или иному нормативному правовому акту. В качестве примера можно привести ч. 2 § 1 УК Республики Финляндия: «Распространение финского закона на преступление, совершенное в исключительной экономической зоне Финляндии определяется согласно Закону об исключительной экономической зоне Финляндии (1058/2004) и Закону о защите окружающей среды во время навигации (300/1979)»[41]; схожий вариант предусмотрен в п. «Ь» § 4 УК Королевства Норвегии[42], согласно которому уголовно-правовая юрисдикция Норвегии распространяется на исключительную экономическую зону в соответствии с Законом от 17 декабря 1976 года № 91. Как видно, приведенные нормы сами по себе не расширяют уголовную юрисдикцию государства, оставляя этот вопрос в компетенции специальных отраслевых актов.

На наш взгляд, такая разновидность коллизионных привязок не соответствует межгосударственной сущности юрисдикционных отношений. Основное назначение юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона, как указывалось ранее, заключается в разрешении межгосударственных юрисдикционных конфликтов. В таких условиях расположение части соответствующих предписаний в недрах внутреннего законодательного массива, который далеко не всегда находится в отрытом доступе, видится несущим в себе риски правовой неопределенности.

В этом смысле следует различать «юрисдикционную бланкет- ность», которая была рассмотрена выше, и общую «материальную» бланкетность, применимую, например, в контексте регламентации объема территориального правоотношения либо в случае наличия бланкетной диспозиции в самой статье Особенной части уголовного закона. Если в первом случае в «стороннем» законодательном акте содержится именно коллизионная норма, к которой производится отсылка, то «материальная» бланкетность предполагает установление смысла коллизионной нормы, которая, тем не менее, находится непосредственно в уголовном законе.

Привязка к международному праву предполагает ограничение внутригосударственной компетенции по установлению уголовной юрисдикции с передачей соответствующих полномочий обязательным для страны международным соглашениям.

Это правило до недавнего времени в полной мере относилось и к нашей стране, пока в 2016 году не была изменена редакция ч. 3 ст. 12 УК РФ, которая отныне отсылает не только к международным договорам, но и «иным документам международного характера, содержащим обязательства, признаваемые Российской Федерацией». Оставим без комментариев юридическую грамотность данной новеллы, в полной мере согласившись с позицией Г.И. Богуша[43], заметим лишь, что такая формулировка в настоящее время уникальна - ни одно из государств-членов Совета Европы не предусматривает в своем уголовном законодательстве ничего похожего.

Привязка к международному праву может быть закреплена в трех основных вариантах:

ограничительный;

исключающий;

регулирующий.

Ограничение тех или иных правил действия национального уголовного закона международными правовыми предписаниями достаточно часто встречается в современной законодательной практике; среди государств-членов Совета Европы такой вариант предусмотрен в уголовных законах Армении, Болгарии, Г реции, Г рузии, Дании, Исландии, Кипра, Латвии, Молдавии, Нидерландов, Португалии, России, Румынии, Сан-Марино, Словакии, Украины, Финляндии, Франции, Хорватии, Чехии, Швеции и Эстонии. Наиболее же часто он встречается применительно к территориальному объему коллизионных норм.

Например, в ч. 3 ст. 11 УК РФ указано следующее: «Лицо, совершившее преступление на судне, приписанном к порту Российской Федерации, находящемся в открытом водном или воздушном пространстве вне пределов Российской Федерации, подлежит уголовной ответственности по настоящему Кодексу, если иное не предусмотрено международным договором Российской Федерации...» (курсив наш - К.Ц.).

Также можно встретить и ограничение «персонального» объема: «Иностранные граждане, а также лица без гражданства, ... подлежат ответственности по настоящему Кодексу лишь в случаях, предусмотренных международными договорами или соглашениями» (абзац 3 ст. 12 УК Республики Узбекистан[44]). Видно, что узбекский законодатель отказался распространять собственную юрисдикцию на лиц, не связанных с Республикой Узбекистан устойчивой правовой связью, применив отсылку к праву национальных обязательств, и тем самым передал юрисдикционные полномочия международному праву.

Схожее правило, однако применительно к преюдициальному значению иностранных судебных решений предусмотрено в ст. 8 УК Республики Болгария[45]: «Приговор иностранного суда относительно преступления, за которое виновный подлежит ответственности по болгарскому Уголовному кодексу, принимается во внимание в случаях, предусмотренных международными соглашениями, в которых участвует Республика Болгария».

Второй вариант привязки к международному праву используется при установлении уголовно-правовых иммунитетов. В теории права иммунитет понимается как «правовая неприкосновенность» и представляет собой «особый процессуальный институт, устанавливающий усложненный порядок привлечения к уголовной либо административной ответственности, а также применения мер государственного принуждения»[46].

В доктрине уголовного процесса иммунитет обычно рассматривают в контексте применения главы 52 УПК РФ (Особенности производства по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц). При этом предполагается, что на сегодняшний день «можно говорить о формировании самостоятельного института исключительного права (иммунитетов) в уголовном процессе»[47].

Уголовно-правовой иммунитет определяется как «совокупность особых правил, относящихся к специально оговоренным в законе лицам, регулирующих порядок наступления уголовной ответственности, отличный от общепринятого»; предполагается, что «наличие того или иного иммунитета от уголовной ответственности ни в коем случае не декриминализирует деяния. Преступление продолжает оставаться таковым. А особенности наступления уголовной ответственности выражаются в наличии тех или иных установленных в законодательстве

169

препятствий» .

Видно, что иммунитет, во всех приведенных вариантах его истолкования, не ограничивает уголовно-правовую юрисдикцию принимающего государства, не допуская применения лишь процессуальных и исполнительных предписаний принудительного характера. Такая трактовка нашла подтверждение в международном праве. Наиболее известным в этом контексте является решение Международного

1 пг\

Суда «Об ордере на арест» , в котором Суд указал следующее: «Необходимо принимать во внимание, что правила распростране- ния/нераспространения юрисдикции национальных судов необходимо отличать от юрисдикционных иммунитетов: наличие юрисдикции не предполагает отсутствие иммунитета, в то время как отсутствие иммунитета не предполагает наличие юрисдикции» (§ 59) - и далее: «иммунитет от уголовной юрисдикции и индивидуальная уголовная ответственность являются совершенно разными концепциями. В то время как юрисдикционный иммунитет имеет процессуальную природу, уголовная ответственность является вопросом материального права» (§ 60).

Приведенная позиция, в общем и целом, поддерживается в науке международного и уголовного права; каких-либо существенных возражений в литературе не прослеживается . Однако следует обра- [48] [49] [50] тить внимание на один факт, напрямую связанный с нашей страной: среди государств-членов СНГ уже достаточно давно сложилась традиция по рассмотрению и регламентации дипломатического иммунитета в качестве одного из правил действия уголовного закона в пространстве . Не последнюю роль в этом сыграл Модельный УК в ч. 7 ст. 13 которого предусмотрено следующее положение: «Вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случаях совершения этими лицами преступления на территории государства-участника Содружества Независимых Государств разрешается на основе норм международного права». Оно стало, в некотором смысле, классическим и практически без изменений было воплощено в уголовных законах государств-членов СНГ, а также в законодательстве Грузии. Возникает логичный вопрос, не входит ли такая регламентация в противоречие с процессуальной сущностью уголовно-правового иммунитета?

Полагаем, что нет, поскольку классическая структура нормативного предписания, закрепляющего данную категорию в уголовном законе представляет собой коллизионную норму, которая указывает на прямую необходимость обращения к международным нормам для урегулирования возникшего правоотношения и вовсе не предполагает использование для этого предписаний национального права; именно [51] международное право выступает в данном случае регулятором возникающих правоотношений (имеет место привязка к праву национальных обязательств). В таком варианте не имеет значения в национальном законе какой отраслевой принадлежности (материальном или процессуальном) содержится данная норма, поскольку сущности правоотношения она, так или иначе, не затрагивает.

Как указывалось ранее, юрисдикционные коллизионные нормы уголовного закона не регулируют общественные отношения, а лишь «выбирают» констатируя распространение или нераспространение на них собственного уголовного закона. В приведенном же случае взаимодействие между нормой и общественным отношением еще более опосредованное: юрисдикционная коллизионная норма уголовного закона, по факту, отсылает даже не к субстанционным нормам международного права, а, прежде всего, к его коллизионным предписаниям, предполагая возможность распространения собственного уголовного закона на данные правоотношения, но только в том случае, если произойдет обратная отсылка.

В этом смысле следует поддержать позицию российского законодателя, отразившего в УК РФ эту проблему следующим образом (ч. 4 ст. 11): «вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случае совершения этими лицами преступления на территории Российской федерации разрешается в соответствии с нормами международного права». Законодатель верно не указал на безусловное исключение данной группы лиц из действия

российского уголовного закона, оставив решение этого вопроса за

- 173

правоприменителем в зависимости от конкретной ситуации .

Не можем не упомянуть один довольно интересный случай из судебной практики, связанный с применением данной нормы. В Кассационном определении судебной коллегии по уголовным делам Тульского областного суда от 31.08.2011 г. по делу № 22-2197[52] [53] было отменено постановление районного суда в связи с тем, что он «переквалифицировал действия осужденного по приговору от 9 июня 2005 года с ч. 4 ст. 11 УК РФ на ч. 4 ст. 11 УК РФ, регулирующую вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случае совершения этими лицами преступлений на территории Российской Федерации, то есть - на норму Общей части УК РФ». Такое решение судебной коллегии показалось «незаконным, свидетельствующим о неправильном применении судом уголовного закона». Не вдаваясь в правовую аргументацию, подчеркнем, что подобные описки встречаются довольно часто, причем в судебных постановлениях всех уровней, однако отмена судебного постановления по такому основанию - крайне редкий случай; считаем излишним приводить примеры в рамках настоящей диссертации, поскольку не всегда понятно, имеет ли в конкретном случае место недостаток в самом постановлении, либо произошла ошибка импорта документа в электронную форму.

Ссылка на предписания международного права во внутреннем уголовном праве также производится в целях урегулирования некоторых аспектов уголовно-правовых отношений. Среди государств- членов Совета Европы «регулирующая» разновидность такой отсылки предусмотрена в уголовных законах Азербайджана, Албании, Андорры, Армении, Болгарии, Венгрии, Германии, Греции, Грузии, Дании, Исландии, Италии, Кипра, Македонии, Молдавии, Нидерландов, Норвегии, Португалии, России, Румынии, Сан-Марино, Словакии, Словении, Турции, Финляндии, Хорватии, Черногории, Чехии, Швейцарии, Швеции и Эстонии.

«Регулирующая» привязка к международному праву может быть закреплена в двух основных разновидностях: в целях установления признаков состава некоторых преступных посягательств и для определения перечня случаев применения национального закона. В качестве примера первой разновидности можно привести п. «а» ч. 2 ст. 15 УК Республики Таджикистан, в соответствии с которым кодекс распространяет свое действие на иностранцев и апатридов- нерезидентов, совершивших преступление за пределами национальной территории в том числе в случае «если ими совершено преступление, предусмотренное нормами международного права, признанные Республикой Таджикистан или межгосударственными договорами и соглашениями». Вторая разновидность предусмотрена, например, в ч. 2 ст. 6 УК Социалистической Республики Вьетнам: «Иностранцы могут быть привлечены к ответственности за преступления, совершенные за пределами территории Социалистической Республики Вьетнам, в соответствии с Уголовным кодексом Вьетнама в случаях, предусмотренных в международных договорах, к которые Социалистической Республики Вьетнам подписала или присоединилась».

Уголовно-правовая юрисдикция государства в обоих приведенных случаях не ограничивается и не исключается международными предписаниями, а напрямую определяется (регулируется) ими, но при этом само урегулирование уголовно-правовых отношений будет производиться на базе национального права. Другими словами, отсылка к международному праву в данном случае предполагает лишь уточнение объема коллизионной нормы, но не выбор применимого права, что отличает данную разновидность привязки от рассмотренных ранее.

Особенность привязки к иностранному праву заключается в том, что иностранное право применяется в дополнение к праву национальному и наряду с ним; сам по себе иностранный закон быть применен не может . Наиболее распространенный её вариант - так называемое правило двойной противоправности деяния (принцип двойной криминальности, правило двойного вменения), которое понимается как запрет распространения уголовной юрисдикции государства на преступления, совершенные его гражданами и апатридами - резидентами за пределами его территории, в случае отсутствия аналогичного уголовно-правового запрета в стране, на территории которой это преступление было совершено. Среди государств-членов Совета Европы данный принцип нашел отражение в уголовных законах Австрии, Азербайджана, Албании, Андорры, Армении, Боснии и Г ерце- говины, Греции, Грузии, Дании, Исландии, Литвы, Македонии, Нидерландов, Норвегии, Португалии, Румынии, Сербии, Словакии, Словении, Турции, Франции, Хорватии, Чехии, Швеции и Эстонии.

Исследуя состав источников уголовного права, О.Н. Бибик заметил, что двойная криминальность по сути представляет собой применение норм иностранного права при регулировании уголовно- [54] правовых отношений[55] [56] [57] [58], аналогичного мнения придерживается А.И. Бойцов ; на сходность правила двойной противоправности с бланкетным способом конструирования уголовно-правовых норм в своей работе обратил внимание и В.Ф. Щепельков . В этой связи упоминание данного принципа в коллизионной норме с определенной долей условности можно отнести к привязке к иностранному праву.

Об этом же свидетельствует и судебная практика российских судов. Так, Президиум Ивановского городского суда в своем Постановлении от 06.02.2009 г. по делу № 44у-5/09 указал следующее: «В ходе рассмотрения дела в отношении М. судом было установлено, что преступное деяние, предусмотренное ст. 162 УК РФ - разбой, им было совершено совместно с Ф. 4 октября 1999 года в г. Лида Гродненской области Республики Беларусь. Ответственность за данное преступление на момент его совершения предусматривалась ст. 89 УК Республики Беларусь, диспозиция которой не включала в себя квалифицирующего признака “с применением предметов, используемых в качестве оружия”». На этом основании приговор суда первой инстанции был изменен, излишне вмененный квалифицирующий признак исключен, а назначенное наказание снижено . Видно, что суд не просто ознакомился с содержанием нормы иностранного закона, но и применил ее, что указывает на справедливость нашей точки зрения.

Завершая рассмотрение данного вопроса, стоит заметить, что правило двойной противоправности является весьма спорным юрис

дикционным положением как в российской , так и в зарубежной науке . Разные государства устанавливают различные варианты правового регулирования этого вопроса (см. Приложение 5), а ученые, в свою очередь, выдвигают значительное число аргументов pro et contra, но к согласию до настоящего момента не пришли.

Пожалуй, следует согласиться с А.Г. Князевым в том, что использовать или нет принцип двойной противоправности деяния при

юрисдикционном регулировании уголовно-правовых отношений оста-

182

ется на усмотрение законодателя , тогда как давать какие-либо конкретные рекомендации в этом контексте не совсем верно.

Второй разновидностью привязки к иностранному праву является учет вида и размера наказания, предусмотренного за конкретное преступление в иностранном уголовном законе. Такой учет предполагает наличие дополнительного требования, ограничивающего действие внутреннего уголовного закона положениями о наказании, содержащимися в иностранном праве. В частности, он может быть произведен в целях ограничения размера санкции, которая может применяться к преступнику; такое правило предусмотрено в п. 2 § 10 УК Королевства Дания : «... если деяние было совершено в пределах территории, признанной международным правом в качестве [59] [60] [61] [62]

принадлежащей иностранному государству, наказание не может быть более строгим, чем предусмотрено законом данного государства».

Возможны и иные варианты его регламентации, однако все они будут иметь одну концептуальную направленность: установление дополнительного требования при применении коллизионной нормы, ограничивающее действие национального уголовного закона и предполагающее непосредственное истолкование и применение иностранного права. В таком варианте среди государств-членов Совета Европы эта привязка закреплена в уголовных законах Австрии, Азербайджана, Армении, Боснии и Герцеговины, Дании, Литвы, Македонии, Норвегии, Португалии, Сербии, Словакии, Словении, Турции и Хорватии.

Как видится, установление описанного ограничения, как и в предыдущем случае, остается на усмотрение законодателя, поскольку не несет в себе ни очевидных преимуществ, ни серьезных недостатков.

Приведенные разновидности коллизионных привязок представляют собой современный законодательный механизм установления государственной юрисдикции в уголовном праве. Каких-либо иных вариантов, не укладывающихся в рассмотренные разновидности, уголовные законы государств-членов Совета Европы не содержат.

Намного большее разнообразие представляют собой типы объемов юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона. В теории уголовного права , с поправкой на специфику изложения, выделяют четыре основополагающих и несколько дополнительных типов объемов юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона.

Основополагающие объемы: [63]

территориальное правоотношение;

правоотношение экстратерриториального подчинения;

правоотношение пассивной ответственности;

правоотношение универсального деликта.

Они в той или иной формулировке нормативно закреплены в большей части изученных нами уголовных законов иностранных государств (см. Приложение № 6 к настоящей работе) и получили освещение в отечественных и зарубежных доктринальных работах по соответствующей тематике; как совершенно верно отмечает А.Р. Каюмова, «относительно существования данных правооснований отправления юрисдикции давно уже достигнут широкий консенсус в доктрине международного и внутригосударственного права» . Принятый в Комитетом Министров Совета Европы «Модельный план по классификации документов, касающихся практики государств в области международного публичного права»[64] [65] также прямо отразил именно эти четыре юрисдикционных основания, однако указав на возможность иных, дополнительных правил (часть 9).

Более подробно специфика, сущность и особенности их законодательной регламентации будут описаны в следующей части работы.

Дополнительные типы объемов в сущностном аспекте не являются отдельными типами коллизионных объемов, опосредуя лишь определенные разновидности уже существующих (основополагающих) правовых предписаний. В силу их многочисленности они не поддаются четкой классификации по видам (отсутствует общий критерий их выделения), не обладают значительной спецификой в плане законодательной регламентации и, как правило, закрепляются по весьма схожим шаблонам. Наиболее значимыми среди них являются:

правоотношение исключенного субъекта;

правоотношение особых миссий;

правоотношение низложенного суверенитета.

Правоотношение исключенного субъекта охватывает совершение преступления в пределах территории государства принадлежности юрисдикционной коллизионной нормы уголовного закона лицом, относящимся к определенной группе субъектов, на которых в соответствии с международным правом не распространяется юрисдикция данного государства. Такой тип объема обычно употребляется с привязкой к праву национальных обязательств, подробное освещение которой было проведено нами ранее; страны, закрепляющие в своих уголовных законах приведенные нормы, также совпадают.

Правоотношение особых миссий (т.н. покровительственный принцип) в современном уголовном праве представлено в сравнительно редко; среди государств-членов Совета Европы оно содержится в уголовных законах только семи стран: Азербайджана, Латвии, России, Хорватии, Чехии, Швеции и Эстонии. Правоотношение особых миссий может быть закреплено в двух основных вариантах:

военные миссии;

«гражданские» миссии.

Правоотношение особых военных миссий включает в себя преступления, совершенные военнослужащими и членами их семей за пределами своей страны, в случае если такие лица совершали специальную миссию в соответствии с международным правом. Так, в ч. 2 ст. 12 УК РФ указано: «Военнослужащие воинских частей РФ, дисло- [66] цирующихся за пределами РФ, за преступления, совершенные на территории иностранного государства несут уголовную ответственность по настоящему Кодексу...» (курсив наш - К.Ц.). Аналогичные по характеру и содержанию нормы хотя и присутствуют в уголовных законах ряда стран (ч. 2 ст. 4 УК Латвийской Республики , ч. 4 ст. 14 УК Республики Хорватия, п. 1 ч. 2 § 7 УК Эстонской Республики и др.), однако, как правило, зарубежные законодатели такой регламентации избегают. Вместе с тем, на международном уровне распространение экстратерриториальной уголовно-правовой юрисдикции вооруженные силы, находящиеся за границей, является признанной практикой, что было подтверждено в частности Модельным планом (часть 9).

«Гражданская» разновидность рассматриваемого коллизионного объема менее распространена (нам не удалось найти ни одного уголовного закона, помимо указанного выше Федерального УК, содержащего соответствующую коллизионную норму). Она заключается в распространении особого правового режима на определенные территории и (или) субъектов в связи со спецификой выполняемых ими функций.

Следует особо подчеркнуть, что ни одна из приведенных разновидностей правоотношения особых миссий не предполагает его применения в отношении неограниченного числа лиц и (или) территорий. В каждом конкретном случае специальный правовой режим, а также его границы должны быть оговорены в двух или многосторонних международных договорах. Применительно к нашей стране это означает, что соответствующее предписание ч. 2 ст. 12 УК РФ не может [67] [68] быть применено в том смысле, как это следует из его буквального толкования; напротив, оно вступает в действие только при условии наличия «разрешительного» международного соглашения. В противном случае, совершение преступления российским военнослужащим в пределах территории иностранного государства будет рассматриваться в общем порядке[69].

Так, не смотря на указание, содержащееся в данной норме, в Республике Армения был осужден гражданин Российской Федерации Амирханов, состоявший на службе в Вооруженных Силах Российской Федерации и несший службу на территории Республики Армения в соответствии с Договором между Российской Федерацией и Республикой Армения о правовом статусе Вооруженных Сил Российской Федерации, находящихся на территории Республики Армения (Москва, 21.08.1992 г.). Судебная коллегия по административным делам Северо-Кавказского окружного военного суда, приняв во внимание положения ч. 2 ст. 12 УК РФ, тем не менее указала, что «осуждение Амирханова судом Республики Армения свидетельствует о нарушении им законодательства Республики Армения и... международных договоров, которые в силу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ являются составной частью правовой системы Российской Федерации»[70].

Таким образом, объем правоотношения особых миссий скорее присущ международным договорам, нежели нормам внутреннего права. Как указывает в этой связи А.Г. Князев: «Принцип специальной миссии может варьироваться в зависимости от его регламентации в двусторонних соглашениях и договорах. Поэтому для правильного

решения вопроса об уголовной юрисдикции необходимо тщательно

192

исследовать такие документы» .

Примером таких международных соглашений может служить Договор аренды комплекса «Байконур» между Правительством Российской Федерации и Правительством Республики Казахстан (Москва, 10.12.1994 г.), в п. 6.12 которого установлено следующее: «На территории комплекса "Байконур" в отношении военнослужащих, лиц гражданского персонала Российской Федерации и членов их семей применяется законодательство Российской Федерации, и действуют ее компетентные органы. В отношении персонала космодрома и членов их семей в случае совершения ими противоправных действий против Российской Федерации и ее граждан, воинских преступлений и правонарушений, совершенных в связи с исполнением обязанностей военной службы вне пределов комплекса “Байконур” юрисдикцию осуществляет Российская Федерация. В иных случаях применяется законодательство Республики Казахстан» («гражданская» миссия).

В соответствии со ст. 17 Соглашения между Российской Федерацией и Республикой Таджикистан по вопросам юрисдикции и взаимной правовой помощи по делам, связанным с пребыванием воинских формирований Вооруженных Сил Российской Федерации на территории Республики Таджикистан (Москва, 21.01.1997 г.): по делам о преступлениях, совершенных лицами, входящими в состав воинских формирований Вооруженных сил Российской Федерации, или членами их семей вне пределов мест дислокации на территории Республики Таджикистан, как правило, применяется законодательство Республики Таджикистан, за исключением случаев, когда такие лица [71] совершили преступление против Российской Федерации, а также против лиц, входящих в состав воинских формирований Вооруженных сил Российской Федерации, или членов их семей; а равно в случае совершения ими преступлений в местах дислокации или при исполнении служебных обязанностей, а также по делам о воинских преступлениях (военная миссия).

Видно, что интерпретация правоотношения особых миссий, приведенная в международном договоре, существенно отличается от закрепленной в УК РФ (УК Республики Таджикистан такой нормы не содержит), что вносит существенную правовую неопределённость в регламентацию уголовно-правовой юрисдикции нашей страны. В связи с изложенным полагаем некорректным решение о закреплении данного юрисдикционного объема во внутреннем уголовном законодательстве.

Правоотношение низложенного суверенитета (покровительственный/ оккупационный принцип ) охватывает часть или всю территорию зарубежного государства в соответствии с нормами военного права.

В настоящее время данный тип коллизионного объема в существующих уголовных законах государств не встречается можно привести лишь некоторые примеры исторического характера. После завершения Второй мировой войны на Конференции Г лав Правительств Союза Советских Социалистических Республик, Соединенных Штатов Америки и Великобритании, проходившей с 17 июля по 2 августа 1945 г. в Берлине был принят Протокол, согласно которому: «верховная власть в Германии будет осуществляться главнокомандующими вооруженных сил Союза Советских Социалистических Республик, [72]

Соединенных Штатов Америки, Соединенного Королевства и Французской Республики, каждым в своей зоне оккупации, по инструкциям своих соответствующих правительств, а также совместно по вопросам, затрагивающим Германию в целом, действующими в качестве членов Контрольного Совета»; «Все нацистские законы, которые создали базис для гитлеровского режима или которые установили дискриминацию на основе расы, религии или политических убеждений, должны быть отменены. Никакая такая дискриминация - правовая, административная или иная - не будет терпима»[73]. Этот документ существенно ограничил суверенитет Германии, в том числе ее уголовно-правовую юрисдикцию.

В дальнейшем на международном уровне принят ряд соглашений, имеющих основной целью урегулировать вопросы военных конфликтов и не допустить повторения печального опыта Второй мировой войны.

Вопросы применения коллизионного объема правоотношения низложенного суверенитета были разрешены Женевской конвенцией о защите гражданского населения во время войны (Женева, 12.08.1949 г.) (далее по тексту - 4-я Женевская конвенция): «Уголовное законодательство оккупированной территории остается в силе, за исключением случаев, когда оно может быть отменено или приостановлено оккупирующей державой, если это законодательство представляет собой угрозу безопасности оккупирующей державы или препятствует применению настоящей Конвенции. ... Оккупирующая держава тем не менее может подчинить население оккупированной территории действию постановлений, существенно необходимых для выполнения ее обязательств согласно настоящей Конвенции, поддержания нормального управления территории и обеспечения безопасности оккупирующей державы, личного состава и имущества оккупационных войск или администрации, а также используемых ею объектов и коммуникационных линий» (ст. 64); «Издаваемые оккупирующей державой постановления, предусматривающие уголовную ответственность, вступают в силу только после того, как они будут опубликованы и доведены до сведения населения на его языке. Действие этих обязательных постановлений не должно иметь обратной силы» (ст. 65); «В случае нарушений постановлений, предусматривающих уголовную ответственность, изданных оккупирующей державой на основании второго абзаца статьи 64, оккупирующая держава может предать обвиняемых своим, надлежащим образом созданным неполитическим военным судам, при условии их нахождения на оккупированной территории. Суды второй инстанции будут заседать преимущественно в оккупированной стране» (ст. 66).

В соответствии с приведенными положениями, уголовное законодательство страны-оккупанта может распространяться на оккупированную территорию, но только в специально оговоренном порядке для обеспечения конвенционно-установленных государственных интересов. По общему же правилу, на данную территорию распространяется ранее действовавшее законодательство.

Тесно связана с коллизионным объемом правоотношения низложенного суверенитета проблема эффективного контроля над определенной территорией и обязанности осуществления на ней уголовного преследования. Она получила широкое освещение в практике Европейского Суда по правам человека в связи с переходом фактического осуществления власти над определенной территорией от одного государства к другому.

В своем постановлении по делу «Лоизиду (Loizidou) против

Турции»[74] Суд высказал следующую правовую позицию: «Согласно соответствующим принципам международного права, регулирующего ответственность государств, ответственность какого-либо государства-участника Конвенции может возникнуть и тогда, когда это государство в результате военных действий - законных или незаконных - осуществляет эффективный контроль над районом за пределами собственной территории. Обязательства по обеспечению в таком районе прав и свобод, определенных в Конвенции, вытекает из самого факта такого контроля, независимо от того, осуществляется он напрямую, с помощью собственных вооруженных сил или через подчиненную местную администрацию».

Позднее Европейский Суд расширил свою аргументацию, указав, что государство, обладающее эффективным контролем над оккупированной территорией, обязано в соответствии со ст. 13 Конвенции о защите прав человека и основных свобод создать механизм, который позволил бы пострадавшим лицам восстановить свои права и получить компенсацию за причиненный вред (Постановление Европейского Суда по правам человека от 16.06.2015 по делу «Чирагов (Chiragov) и другие против Армении»; Постановление Европейского Суда по правам человека от 16.06.2015 по делу «Саргсян (Sargsyan) против Азербайджана»).

Как видится, данная правовая позиция в полной мере может быть интерполирована на обязанность государств обеспечить на оккупированной территории надлежащий механизм уголовного судопроизводства, который, в свою очередь, подразумевает применение на данной территории уголовного и уголовно-процессуального законов национального государства с изъятиями, установленными 4-ой Же-

невской конвенцией.

Таким образом, коллизионный объем правоотношения низложенного суверенитета, хотя и является, в некотором смысле, пережитком прошлого, тем не менее, может оказать существенное влияние на современную международную практику в области обеспечения беспробельного уголовно-правового регулирования и соблюдения прав человека.

Отдельно следует рассмотреть проблему «юрисдикционных оговорок», под которыми мы понимаем установление государством принадлежности коллизионной нормы определенных, базирующихся на внутреннем праве (в противном случае такие оговорки будут относиться к «международной» или «иностранной» привязка) ограничений применения определенных правил действия уголовного закона в пространстве. Как правило, такие оговорки заявляются в отношении экстратерриториальной юрисдикции.

Существует две основные разновидности юрисдикционных оговорок:

оговорка о действиях, необходимых для инициирования уголовного преследования;

оговорка о санкции, предусмотренной за данное преступление в национальном уголовном законе.